Приятно видеть вас
мертвым. И иметь возможность слегка подрумянить вам щеки. Здесь
у нас те, кто скончался в нежном возрасте. Малые дети.
Простите, Корнелиус, мне все еще трудно свыкнуться с этим. С
мирным покоем поверженного дитяти. А вот и ваш дядя. Мужчина с
большими руками. Теперь все снова вместе, одна большая семья.
Страсти поостыли. Пора уходить, хоть толпа в торговых районах
чуть-чуть поредеет. Здесь те, кто был при жизни бременем для
семьи, алкоголики, например, или наркоманы. А в той стороне у
меня особая зала. Круглая, как часовня в ист-сайдском филиале.
И на стенах скульптурное изображение рук, раскрывших вам
навстречу объятия. Это мой шедевр. И знаете, мне иногда стыдно
признаться в этом. Но больше всего эта зала нравится мне, когда
в ней покоятся люди, обладавшие сотнями тысяч долларов. Как вам
известно, ко мне теперь прибывает множество важных людей.
Некоторые ногами вперед. Кики Конь, Ники Нуль, Джон Большой
Чих, Ребен Гонада. Помните тех, которых вы у меня как-то
застали. Все как один добропорядочные семейные люди. Хотя и
случается, что они принимают решение кого-нибудь устранить.
Впрочем, они всегда требуют, чтобы такое устранение
сопровождалось уместным напутствием. Это, Корнелиус,
величественная династия смерти. В которой власть и слава
высоких и мощных получают окончательное освящение. Я себя
увековечил, Корнелиус. Множественные пулевые ранения, голова,
которая держится на честном слове, все это для нас не проблема.
Вот когда человека с близкого расстояния разносят из дробовика.
Бам. В голову. Тут, конечно, картина получается неаппетитная.
Уши летят в разные стороны. Но если удается получить несколько
прижизненных фотографий клиента, мы даже это испытание обращаем
с помощью воска в триумф. Особенно, когда есть возможность
использовать настоящие глаза. Ах, Корнелиус, какой вы все же
хороший слушатель. Неважно, живой или мертвый. В жизни не
встречал человека, которому мог бы так много всего сказать. И
который так хорошо меня понимал. А теперь, если вы пройдете
сюда, то попадете на крышу. В солярий. Где незабвенный усопший
может приобрести настоящий загар. Одно лишь это вмещает в себя
все, о чем я когда-либо мечтал. Здесь среди небоскребов.
Твердыня Трупов. Нет-нет, Корнелиус, скорее, Дворец
Достоинства. И человек, спешащий куда-то по своим житейским
делишкам, может теперь подтолкнуть попутчика локтем и
произнести те слова, Корнелиус, ради которых я и живу. Он
скажет. Видишь. Вон те золотые шпили. Что упираются в небо. Это
Вайн.
Кристиан открывает глаза. И видит спокойно взирающего на
него сверху вниз. Кларенса Вайна. Миг и меня проткнут
троакаром. Все те же спокойные, бесстрастные щеки. Всегда
свежевыбритые. Тугой белый воротничок. Опрятный узел на
галстуке Спортивного клуба, надетом им сегодня. По случаю моих
похорон. Или он пришел, чтобы выяснить, много ли во мне
содержится жидкости. Сведения при бальзамировании необходимые.
Надеюсь, он подойдет к моему гробу поближе. Все-таки бывший
служащий, можно рассчитывать на особый и чрезвычайный уход.
Настало время тихо-мирно проводить меня на покой. Господи,
неужели я умер. Или все-таки жив, черт вас всех побери.
-- Корнелиус, Корнелиус, вы меня слышите.
-- По-моему, да.
-- У вас есть друзья, Корнелиус. Почему вы ни разу не
зашли повидаться со мной. Мы с доктором Педро хотим вам помочь.
Я говорю серьезно, Корнелиус. Это не дело. Так вас просто
убьют.
-- Я собираюсь вернуться за океан, мистер Вайн.
-- Дом человека там, где висит его шляпа. Все, что от вас
требуется, повесить ее в моем новом филиале. Чарли, мисс
Мускус, все вас просят об этом.
-- Я вас под суд подвел.
-- В нашем деле это бывает, Корнелиус.
-- Выходит, я все же не умираю.
-- А признайтесь, вы ведь, увидев мое лицо, решили, что
уже умерли. Так.
-- На мгновение.
-- Знаете, мой мальчик, кое-что из того, что вы тут
кричали, в этой больнице до сих пор ни разу не слышали. У них
этажом выше умирала знаменитость. Но как мне сказали, главный
спектакль разворачивался здесь. Вы, Корнелиус, снова влипли в
историю. Вам чертовски повезло, что я знаком еще с одним
начальником участка. У двоих сломаны челюсти, еще у двоих носы,
одному человеку отдавили яичко. Не понимаю, как он второе
ухитрился спасти. Кому-то из посетителей, чтобы остановить
побоище, пришлось съездить вас бутылкой шампанского по голове.
Обычные бутылки, с виски, на вас впечатления не производили.
Патрульные говорят, что бар больше всего походил на бойню.
Будьте поосторожней, Корнелиус, в этом городе немало людей,
любящих сводить счеты.
Глаза застилает туман. Голос Кларенса гаснет. Засыпаю. Как
я устал. Заездила родная земля. Вчера на улице меня остановил
человек. Сказал, что страдает от жуткой боли, что-то попало в
глаз. Он хотел снять квартиру, пришел посмотреть ее и никак не
мог найти привратника, и кто-то сказал, что привратник поднялся
наверх, и когда он пошел на поиски, привратник делал минет
какому-то моряку и сказал, что он сейчас занят, зайдите минут
через десять и какого-нибудь друга приведите с собой, вот я и
хочу вас попросить, может быть вы пойдете. А после в подземке.
В пустом поезде. Входит какой-то малый. Расстегивает ширинку.
Вытаскивает член и ну его тягать, причем поворачивается и
вежливо так спрашивает, не хотите отведать. А я был усталый.
Аппетита никакого. Нет, говорю, спасибо. Хотя я бы взглянул,
нет ли в меню других блюд. На следующей остановке он вышел, так
и продолжая дрочить. Люди на платформе вежливо расступались.
Когда в этом городе вынимаешь хер из штанов, каждый понимает,
что ты человек целеустремленный и отходит в сторонку. И что они
орали в том баре. Пока я туда-сюда катался по полу. Отбивался
от наседавших на меня в какой-то комнате, забитой упаковочными
ящиками. Лупил левой. Провел такой хук правой, что рука на два
фута ушла в чье-то пузо, я даже костяшки зашиб, врезавшись ими
снутри в позвоночник совершенно неизвестного мне человека. А
голоса орали. Ах вот оно как, ты, значит, Америку не уважаешь.
Упав в баре на пол, увидел как на меня толпой валят чужие
ботинки. И всю потасовку в голове вертелась всего одна мысль,
надо бы при первой возможности подпалить Убю подошвы. Потом
темнота. Потом сирены. Склады, темные подъезды. Ночной воздух,
холодный, колючий, и звезды смотрят мне прямо в лицо. Волосатая
лапа и часы на запястье врача. Нащупывает мой пульс, чтобы
выяснить, не помер ли я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
мертвым. И иметь возможность слегка подрумянить вам щеки. Здесь
у нас те, кто скончался в нежном возрасте. Малые дети.
Простите, Корнелиус, мне все еще трудно свыкнуться с этим. С
мирным покоем поверженного дитяти. А вот и ваш дядя. Мужчина с
большими руками. Теперь все снова вместе, одна большая семья.
Страсти поостыли. Пора уходить, хоть толпа в торговых районах
чуть-чуть поредеет. Здесь те, кто был при жизни бременем для
семьи, алкоголики, например, или наркоманы. А в той стороне у
меня особая зала. Круглая, как часовня в ист-сайдском филиале.
И на стенах скульптурное изображение рук, раскрывших вам
навстречу объятия. Это мой шедевр. И знаете, мне иногда стыдно
признаться в этом. Но больше всего эта зала нравится мне, когда
в ней покоятся люди, обладавшие сотнями тысяч долларов. Как вам
известно, ко мне теперь прибывает множество важных людей.
Некоторые ногами вперед. Кики Конь, Ники Нуль, Джон Большой
Чих, Ребен Гонада. Помните тех, которых вы у меня как-то
застали. Все как один добропорядочные семейные люди. Хотя и
случается, что они принимают решение кого-нибудь устранить.
Впрочем, они всегда требуют, чтобы такое устранение
сопровождалось уместным напутствием. Это, Корнелиус,
величественная династия смерти. В которой власть и слава
высоких и мощных получают окончательное освящение. Я себя
увековечил, Корнелиус. Множественные пулевые ранения, голова,
которая держится на честном слове, все это для нас не проблема.
Вот когда человека с близкого расстояния разносят из дробовика.
Бам. В голову. Тут, конечно, картина получается неаппетитная.
Уши летят в разные стороны. Но если удается получить несколько
прижизненных фотографий клиента, мы даже это испытание обращаем
с помощью воска в триумф. Особенно, когда есть возможность
использовать настоящие глаза. Ах, Корнелиус, какой вы все же
хороший слушатель. Неважно, живой или мертвый. В жизни не
встречал человека, которому мог бы так много всего сказать. И
который так хорошо меня понимал. А теперь, если вы пройдете
сюда, то попадете на крышу. В солярий. Где незабвенный усопший
может приобрести настоящий загар. Одно лишь это вмещает в себя
все, о чем я когда-либо мечтал. Здесь среди небоскребов.
Твердыня Трупов. Нет-нет, Корнелиус, скорее, Дворец
Достоинства. И человек, спешащий куда-то по своим житейским
делишкам, может теперь подтолкнуть попутчика локтем и
произнести те слова, Корнелиус, ради которых я и живу. Он
скажет. Видишь. Вон те золотые шпили. Что упираются в небо. Это
Вайн.
Кристиан открывает глаза. И видит спокойно взирающего на
него сверху вниз. Кларенса Вайна. Миг и меня проткнут
троакаром. Все те же спокойные, бесстрастные щеки. Всегда
свежевыбритые. Тугой белый воротничок. Опрятный узел на
галстуке Спортивного клуба, надетом им сегодня. По случаю моих
похорон. Или он пришел, чтобы выяснить, много ли во мне
содержится жидкости. Сведения при бальзамировании необходимые.
Надеюсь, он подойдет к моему гробу поближе. Все-таки бывший
служащий, можно рассчитывать на особый и чрезвычайный уход.
Настало время тихо-мирно проводить меня на покой. Господи,
неужели я умер. Или все-таки жив, черт вас всех побери.
-- Корнелиус, Корнелиус, вы меня слышите.
-- По-моему, да.
-- У вас есть друзья, Корнелиус. Почему вы ни разу не
зашли повидаться со мной. Мы с доктором Педро хотим вам помочь.
Я говорю серьезно, Корнелиус. Это не дело. Так вас просто
убьют.
-- Я собираюсь вернуться за океан, мистер Вайн.
-- Дом человека там, где висит его шляпа. Все, что от вас
требуется, повесить ее в моем новом филиале. Чарли, мисс
Мускус, все вас просят об этом.
-- Я вас под суд подвел.
-- В нашем деле это бывает, Корнелиус.
-- Выходит, я все же не умираю.
-- А признайтесь, вы ведь, увидев мое лицо, решили, что
уже умерли. Так.
-- На мгновение.
-- Знаете, мой мальчик, кое-что из того, что вы тут
кричали, в этой больнице до сих пор ни разу не слышали. У них
этажом выше умирала знаменитость. Но как мне сказали, главный
спектакль разворачивался здесь. Вы, Корнелиус, снова влипли в
историю. Вам чертовски повезло, что я знаком еще с одним
начальником участка. У двоих сломаны челюсти, еще у двоих носы,
одному человеку отдавили яичко. Не понимаю, как он второе
ухитрился спасти. Кому-то из посетителей, чтобы остановить
побоище, пришлось съездить вас бутылкой шампанского по голове.
Обычные бутылки, с виски, на вас впечатления не производили.
Патрульные говорят, что бар больше всего походил на бойню.
Будьте поосторожней, Корнелиус, в этом городе немало людей,
любящих сводить счеты.
Глаза застилает туман. Голос Кларенса гаснет. Засыпаю. Как
я устал. Заездила родная земля. Вчера на улице меня остановил
человек. Сказал, что страдает от жуткой боли, что-то попало в
глаз. Он хотел снять квартиру, пришел посмотреть ее и никак не
мог найти привратника, и кто-то сказал, что привратник поднялся
наверх, и когда он пошел на поиски, привратник делал минет
какому-то моряку и сказал, что он сейчас занят, зайдите минут
через десять и какого-нибудь друга приведите с собой, вот я и
хочу вас попросить, может быть вы пойдете. А после в подземке.
В пустом поезде. Входит какой-то малый. Расстегивает ширинку.
Вытаскивает член и ну его тягать, причем поворачивается и
вежливо так спрашивает, не хотите отведать. А я был усталый.
Аппетита никакого. Нет, говорю, спасибо. Хотя я бы взглянул,
нет ли в меню других блюд. На следующей остановке он вышел, так
и продолжая дрочить. Люди на платформе вежливо расступались.
Когда в этом городе вынимаешь хер из штанов, каждый понимает,
что ты человек целеустремленный и отходит в сторонку. И что они
орали в том баре. Пока я туда-сюда катался по полу. Отбивался
от наседавших на меня в какой-то комнате, забитой упаковочными
ящиками. Лупил левой. Провел такой хук правой, что рука на два
фута ушла в чье-то пузо, я даже костяшки зашиб, врезавшись ими
снутри в позвоночник совершенно неизвестного мне человека. А
голоса орали. Ах вот оно как, ты, значит, Америку не уважаешь.
Упав в баре на пол, увидел как на меня толпой валят чужие
ботинки. И всю потасовку в голове вертелась всего одна мысль,
надо бы при первой возможности подпалить Убю подошвы. Потом
темнота. Потом сирены. Склады, темные подъезды. Ночной воздух,
холодный, колючий, и звезды смотрят мне прямо в лицо. Волосатая
лапа и часы на запястье врача. Нащупывает мой пульс, чтобы
выяснить, не помер ли я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113