И
она сказала, ах ты мерзкий мальчишка, ты мне ковер испачкал,
пшел вон отсюда. Взрослые, как своего добьются, враз забывают о
справедливости.
Эта тенистая дорога, по которой мы катим. Эти легкие,
ласковые, не знавшие страдания голоса. Между старыми большими
домами пристроились новые белые коробки. А, вот и еще один. С
большой скучной верандой. Девочка-итальянка из моего класса. В
ней все было большим. И сердце, и бюст. Сказала, наверное,
паршиво быть сиротой. И что если я приду к ней домой, когда не
будет родителей, то она угостит мне желе и мороженым. Так и не
пошел, потому что никогда толком не знал, хорошо человек ко мне
относится или плохо. Столько раз ошибался. Нарывался на злобную
брань. Вместо того, чтобы тихо гулять по улицам с моими
"Новостями Бронкса". Звонил в звонки, стучал в двери. Говоря,
пожалуйста, заплатите мне. И из дверей высовывались головы с
осовелыми после ланча глазами, слишком озадаченные, чтобы мне
отказать. Я ставил в книжечке крестик против их адреса и,
прибегая к собственной выдумки заклинанию, пытался внушить им
чувство, что это еще не конец света. Но попадались и
бессердечные люди, обзывавшие меня лгуном и лентяем. Дрыхнущим
под деревьями, а после приходящим лупить в двери и свистеть в
прихожих. Я что-то такое шептал насчет свободы, а они орали,
чтоб я тебя больше не видел, и хлопали дверьми. И я уходил,
заливаясь слезами отчаяния. Все они еще пожалеют, когда найдут
меня в канун Рождества голодного, босого и замерзшего до
смерти. И как-то в один воскресный вечер той черной зимы. Я
написал поперек первой страницы газеты. Как вы себя чувствуете,
обжулив ребенка. В понедельник пришлось чуть ли не ползком
пробираться по улицам. Из всех окон торчали взъяренные лица. А
на одной веранде мужчина грозился кулаком, обещая раскроить им
мою башку. Я же от всей перепуганной души пожелал ему сдохнуть
и убежал.
Шарлотта Грейвз, протянув руку, касается укрытой крысиной
кожей ладони Кристиана. И улыбается. Автомобиль, покачиваясь,
пролетает один поворот за другим. Сворачивает на подъездную
дорожку. За лужайками и подстриженными кустами возвышается дом
с крестообразными оконными рамами и заостренной кровлей. Синеют
спрыснутые желтым светом ели. Вход, что у твоего замка. Хлопают
дверцы машины. Громкие приветствия внутри. Двигаюсь вослед
худощавым ногам Шарлотты. По мягкому ковру. Пока кто-то не
тормозит ее, придержав за руку. И я по ступенькам спускаюсь в
просторную комнату. Огромный сложенный из камня камин. Высокий
темноволосый малый в желтой рубашке с пристегнутым пуговицами
воротничком.
-- Привет, а вас я вроде не знаю.
-- Корнелиус Кристиан.
-- А я Стен Мотт. Вон та женщина с золотистыми волосами,
моя мать, а тот с седыми, отец. Давайте, наваливайтесь.
-- Прошу прощения.
-- Ну, на пиво или чего вы хотите выпить. Кстати, а вы,
по-моему, забавный.
-- Спасибо.
Кристиан отступает к оставленному свободным участку стены.
Рядом с мраморной каминной доской. Картина, на которой корабль
с раздутыми парусами летит по сине-зеленому гневному морю.
Ступени под аркой, ведущие вверх, к огромной обеденной зале.
Серебряные вазы на столах. Такой большой груди, как у Шарлотты,
я ни у кого больше не видел. Просидел с ней три свидания в
темноте кинотеатра и выпил три стакана ананасовой, прежде чем
решился к ней прикоснуться. После чего сразу почувствовал себя
гнусным мерзавцем.
Седоголовый отец Стена в одной рубашке с закатанными по
локоть рукавами. Поджаривает в камине булочку, насадив ее на
длинную вилку. Щипчиками извлекает из булькающей чаши дымящуюся
сосиску.
-- Вам как, с горчицей.
-- Да, пожалуйста. Спасибо.
-- Вы кто, сынок.
-- Пожалуй, я еще не настолько стар, но зовут меня
Корнелиусом Кристианом.
-- Во как. Ну, а я уже настолько стар, чтобы приходиться
Стену отцом. А ничего у вас язык подвешен. Всегда надеялся
поближе сойтись с друзьями Стена, да как-то возможности не
представлялось. А хочется почаще встречаться с молодыми людьми.
Когда молодежи не видишь, голова начинает работать на
стариковский манер. Э, да никак это ты, Шарлотта.
-- Здравствуйте, мистер Мотт.
-- Да брось ты своего мистера Мотта. Я тут как раз говорил
этому молодому человеку, что все не получается у меня почаще
встречаться с вами, ребятки. Слушай, а ты что ни день, то
хорошеешь. Совсем как твоя матушка. Чуть не женился на ее
матери когда-то. Самая красивая девушка была в те времена. Да
только она дала мне от ворот поворот.
Вечеринка в полном разгаре. Бухает музыка. Все больше
прибывает радостных физиономий. Скромницы-девушки ожидают того,
кто подберет ключик к замку их любви. Громко излагают
затасканные мысли. Взгляды устремлены на наряды. Ножки врозь,
сафьяновая обувь. И разная прочая. А мистер Мотт продолжает
очаровывать свою состоящую из двух человек аудиторию.
-- Как начинаешь забывать, когда в последний раз видел
хорошенькое личико, значит, считай, старость подкралась.
-- Вам просто хочется меня развеселить, мистер Мотт. Вы
уже познакомились с Корнелиусом, это мой старый друг. Он только
что вернулся из Европы, долго там жил.
-- Вот как. Я теперь нечасто бываю в Европе. Но женщины
там. В них определенно есть что-то такое. Господи, Париж.
Лондон. Какие женщины. Не знаю, что в них такое. Но, ей-ей,
что-то есть. Вы понимаете, о чем я, Корнелиус.
-- Полагаю, что да, сэр.
-- Мистер Мотт, Корнелиус был женат, но жена его умерла.
-- О, весьма соболезную, право. Вот и еще булочка
поджарилась, хотите, с сосиской. А как вы теперь проводите
время, Шарлотта. На лыжах в этом году катались.
-- Я же работаю, мистер Мотт. Послушать вас, так у меня
бог весть сколько свободного времени. А я работаю сорок девять
недель в году.
-- Ну что же, а я пятьдесят две. Мой доктор мне все
повторяет, сократись Джим, сократись, так больше нельзя.
Пришлось сократиться. Урезать восемнадцатичасовой рабочий день.
Аж до шестнадцати. Докторов надо слушаться. Приедешь в этом
году погостить к нам на озеро, Шарлотта.
-- Хотелось бы, мистер Мотт.
-- Вот умница-девочка. И друга своего привози. Я стараюсь
выбираться отсюда на несколько дней. С прошлого года, когда
начал вдруг видеть это чертово красное пятнышко. Как только
уезжаю туда, оно исчезает, а стоит вернуться, и оно
возвращается. Ба, да вот оно, черт бы его побрал. Торчит прямо
над углом камина. А попытаешься вглядеться в него, тут же
срывается с места и плывет через все поле зрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
она сказала, ах ты мерзкий мальчишка, ты мне ковер испачкал,
пшел вон отсюда. Взрослые, как своего добьются, враз забывают о
справедливости.
Эта тенистая дорога, по которой мы катим. Эти легкие,
ласковые, не знавшие страдания голоса. Между старыми большими
домами пристроились новые белые коробки. А, вот и еще один. С
большой скучной верандой. Девочка-итальянка из моего класса. В
ней все было большим. И сердце, и бюст. Сказала, наверное,
паршиво быть сиротой. И что если я приду к ней домой, когда не
будет родителей, то она угостит мне желе и мороженым. Так и не
пошел, потому что никогда толком не знал, хорошо человек ко мне
относится или плохо. Столько раз ошибался. Нарывался на злобную
брань. Вместо того, чтобы тихо гулять по улицам с моими
"Новостями Бронкса". Звонил в звонки, стучал в двери. Говоря,
пожалуйста, заплатите мне. И из дверей высовывались головы с
осовелыми после ланча глазами, слишком озадаченные, чтобы мне
отказать. Я ставил в книжечке крестик против их адреса и,
прибегая к собственной выдумки заклинанию, пытался внушить им
чувство, что это еще не конец света. Но попадались и
бессердечные люди, обзывавшие меня лгуном и лентяем. Дрыхнущим
под деревьями, а после приходящим лупить в двери и свистеть в
прихожих. Я что-то такое шептал насчет свободы, а они орали,
чтоб я тебя больше не видел, и хлопали дверьми. И я уходил,
заливаясь слезами отчаяния. Все они еще пожалеют, когда найдут
меня в канун Рождества голодного, босого и замерзшего до
смерти. И как-то в один воскресный вечер той черной зимы. Я
написал поперек первой страницы газеты. Как вы себя чувствуете,
обжулив ребенка. В понедельник пришлось чуть ли не ползком
пробираться по улицам. Из всех окон торчали взъяренные лица. А
на одной веранде мужчина грозился кулаком, обещая раскроить им
мою башку. Я же от всей перепуганной души пожелал ему сдохнуть
и убежал.
Шарлотта Грейвз, протянув руку, касается укрытой крысиной
кожей ладони Кристиана. И улыбается. Автомобиль, покачиваясь,
пролетает один поворот за другим. Сворачивает на подъездную
дорожку. За лужайками и подстриженными кустами возвышается дом
с крестообразными оконными рамами и заостренной кровлей. Синеют
спрыснутые желтым светом ели. Вход, что у твоего замка. Хлопают
дверцы машины. Громкие приветствия внутри. Двигаюсь вослед
худощавым ногам Шарлотты. По мягкому ковру. Пока кто-то не
тормозит ее, придержав за руку. И я по ступенькам спускаюсь в
просторную комнату. Огромный сложенный из камня камин. Высокий
темноволосый малый в желтой рубашке с пристегнутым пуговицами
воротничком.
-- Привет, а вас я вроде не знаю.
-- Корнелиус Кристиан.
-- А я Стен Мотт. Вон та женщина с золотистыми волосами,
моя мать, а тот с седыми, отец. Давайте, наваливайтесь.
-- Прошу прощения.
-- Ну, на пиво или чего вы хотите выпить. Кстати, а вы,
по-моему, забавный.
-- Спасибо.
Кристиан отступает к оставленному свободным участку стены.
Рядом с мраморной каминной доской. Картина, на которой корабль
с раздутыми парусами летит по сине-зеленому гневному морю.
Ступени под аркой, ведущие вверх, к огромной обеденной зале.
Серебряные вазы на столах. Такой большой груди, как у Шарлотты,
я ни у кого больше не видел. Просидел с ней три свидания в
темноте кинотеатра и выпил три стакана ананасовой, прежде чем
решился к ней прикоснуться. После чего сразу почувствовал себя
гнусным мерзавцем.
Седоголовый отец Стена в одной рубашке с закатанными по
локоть рукавами. Поджаривает в камине булочку, насадив ее на
длинную вилку. Щипчиками извлекает из булькающей чаши дымящуюся
сосиску.
-- Вам как, с горчицей.
-- Да, пожалуйста. Спасибо.
-- Вы кто, сынок.
-- Пожалуй, я еще не настолько стар, но зовут меня
Корнелиусом Кристианом.
-- Во как. Ну, а я уже настолько стар, чтобы приходиться
Стену отцом. А ничего у вас язык подвешен. Всегда надеялся
поближе сойтись с друзьями Стена, да как-то возможности не
представлялось. А хочется почаще встречаться с молодыми людьми.
Когда молодежи не видишь, голова начинает работать на
стариковский манер. Э, да никак это ты, Шарлотта.
-- Здравствуйте, мистер Мотт.
-- Да брось ты своего мистера Мотта. Я тут как раз говорил
этому молодому человеку, что все не получается у меня почаще
встречаться с вами, ребятки. Слушай, а ты что ни день, то
хорошеешь. Совсем как твоя матушка. Чуть не женился на ее
матери когда-то. Самая красивая девушка была в те времена. Да
только она дала мне от ворот поворот.
Вечеринка в полном разгаре. Бухает музыка. Все больше
прибывает радостных физиономий. Скромницы-девушки ожидают того,
кто подберет ключик к замку их любви. Громко излагают
затасканные мысли. Взгляды устремлены на наряды. Ножки врозь,
сафьяновая обувь. И разная прочая. А мистер Мотт продолжает
очаровывать свою состоящую из двух человек аудиторию.
-- Как начинаешь забывать, когда в последний раз видел
хорошенькое личико, значит, считай, старость подкралась.
-- Вам просто хочется меня развеселить, мистер Мотт. Вы
уже познакомились с Корнелиусом, это мой старый друг. Он только
что вернулся из Европы, долго там жил.
-- Вот как. Я теперь нечасто бываю в Европе. Но женщины
там. В них определенно есть что-то такое. Господи, Париж.
Лондон. Какие женщины. Не знаю, что в них такое. Но, ей-ей,
что-то есть. Вы понимаете, о чем я, Корнелиус.
-- Полагаю, что да, сэр.
-- Мистер Мотт, Корнелиус был женат, но жена его умерла.
-- О, весьма соболезную, право. Вот и еще булочка
поджарилась, хотите, с сосиской. А как вы теперь проводите
время, Шарлотта. На лыжах в этом году катались.
-- Я же работаю, мистер Мотт. Послушать вас, так у меня
бог весть сколько свободного времени. А я работаю сорок девять
недель в году.
-- Ну что же, а я пятьдесят две. Мой доктор мне все
повторяет, сократись Джим, сократись, так больше нельзя.
Пришлось сократиться. Урезать восемнадцатичасовой рабочий день.
Аж до шестнадцати. Докторов надо слушаться. Приедешь в этом
году погостить к нам на озеро, Шарлотта.
-- Хотелось бы, мистер Мотт.
-- Вот умница-девочка. И друга своего привози. Я стараюсь
выбираться отсюда на несколько дней. С прошлого года, когда
начал вдруг видеть это чертово красное пятнышко. Как только
уезжаю туда, оно исчезает, а стоит вернуться, и оно
возвращается. Ба, да вот оно, черт бы его побрал. Торчит прямо
над углом камина. А попытаешься вглядеться в него, тут же
срывается с места и плывет через все поле зрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113