Я думал, какие слова могу я
прошептать в эти жесткие черные кудри. Мешкая с малыми моими
печалями. На заре грядущих страданий. Почему мы не можем
вернуться к поре нашей прежней любви. Поплевывать с верхушек
деревьев, писать в пикниковые ручейки. Бродить с застывшими
губами по твердой от мороза земле. Лежа ничком на санках,
скатываться с холмов. Греть руки, засовывая их под одежду друг
друга. Вкус снега во рту. Варежки на резинках. Может быть, это
место не всегда было мусорной свалкой. Дети играли в шарики
вдоль сточных канав. И в уличный бейсбол на тротуарах
переулков. Столько золота осенью. Скрип пружин ее железной
кровати. Вот тебе мои шарики, поиграй. Крупный, красивый
таракан с блестящей спинкой тащился по потолку. Думая,
наверное, что очутился в Сахаре. Не остановишься, не попьешь.
Внезапно она повернула голову с черными лохмами, торчащими в
стороны, будто контакты электрического стула, и сказала, я от
тебя ребенка рожу. Уж больно основательно ты мне вставил. Я
тебе позвоню. Скажу, сколько весит младенец. И не думай, я не
шучу.
Еще один голос, прямо за моею спиной. Кристиан
оборачивается и видит кивающего мужчину.
-- Можно я вас угощу.
-- Нет, спасибо, у меня есть все, что нужно.
-- Ну, как хотите. Я по-дружески. Хочу, чтобы все были
счастливы. Всем должно быть хорошо. Это единственная страна на
свете, в которой мне хочется жить.
-- А в других вы уже пожили.
-- Нет.
-- Откуда же такая уверенность.
-- Э, приятель, ты чего-то умничать начинаешь.
Кристиан отворачивается к стойке. От одутловатой рожи
этого олуха. Который водит себя к водам тихим, хоть и по ним
ему тоже далеко не уплыть. Вот он и тонет, распевая свою
литанию. У меня замечательная жена. У меня замечательные
ребятишки. А зовут меня мистер Премного-Доволен.
-- Эй, друг, я могу еще раз сказать. Чего я в других
странах не видел.
Кристиан перебирается на другой конец бара. Куда ни пойди.
Непременно отыщется тип, источающий оптимизм. И тебе остается
надеяться лишь на одно. Что ты, наконец, расплачешься, и слезы
хлынут из глаз твоих потоком достаточно бурным, чтобы сбить
мудака с ног. Неужели ты не видишь, сукин ты сын, что мне
меньше всего на свете хочется быть счастливым на твой манер.
Или узнать, какую, черт тебя подери, важную роль ты играл в
жизни твоей матери. Да я бы с гораздо большим удовольствием
подгримировал тебя для похорон. Когда ты помрешь. Чтобы те, кто
увидят тебя в гробу, никогда уже не забыли.
-- И вообще, друг, если тебе не нравится наша страна, так
и катил бы отсюда подальше.
Поразительно. Слово в слово. Именно то, что я думал. И
оставить здесь жену. Даже без надгробного камня. Потому что для
камня, как мне объяснили, необходим шестифутовый фундамент, а
он стоит денег. В выданном мне документе сказано. Настоящий
договор, заключенный восьмого февраля. Обуславливает
использование одного участка земли в качестве места для
захоронения человеческого тела. Я уже больше не приду
повидаться с тобой перед отъездом. Не преклоню головы на твою
могилу. Слишком много слов и слишком многим нашептал я с тех
пор. Тебе достались бы лишь осколки. Горе мое поистерлось о
множество простыней и подушек. Когда мы в последний раз лежали
с Фанни, держа друг дружку в объятиях. Она прошептала мне в
ухо. Я приду к тебе ночью. Ты похож на лесное озеро, на котором
никто не бывал и никто даже не знает, что оно существует. И
когда я скользну в тебя, чтобы поплавать, смертельно боясь
утонуть, потому что спасать меня некому. Может быть, птица с
криком пролетит надо мной. Вот и в этом сумрачном баре тоже
сидит в клетке птица, макая в воду клювик. Одна из
посетительниц говорит, какая милая птичка. Приближается бармен,
тихо вытирает стойку вокруг моего стакана и под ним.
-- Ты, друг, на этого парня не обижайся. У него несколько
месяцев назад вся семья погибла. Поезд навернулся с моста через
реку Снейк, в Монтане. Сразу все и утонули. Не знаю, чего они
там делали, но знаю, что он чувствует. Он до того одинок, что
ему кажется, будто все они живы. Но человек он безобидный. У
меня у самого двух братьев бульдозером задавило. Выпей-ка вот
за счет заведения.
Еще стакан пива. И стопка хлебной водки. Которую он со
щелчком поставил на стойку и с понимающим видом пододвинул ко
мне. Как раз когда я уже собрался поиграть в пинг-понг зубами
этого олуха. Или, если бы его голова была теннисным мячиком,
миссис Гау захлопала бы в ладоши, глядя, как я, удар за ударом,
набираю очки в увитом плющом храме тенниса, расположенном рядом
с ее маленьким миленьким домиком. Лето прошло. Кажется, каждый
из жителей этого города хотя бы мысленно вывалял меня в грязи.
Хватило бы перегноя, чтобы вырастить урожай, способный
накормить орды голодающих всего мира. Черная девушка принимала
непристойные позы и улыбалась. Широко раскрывая глаза.
Приподнимала руками груди и тискала их, говоря, пока я вникал в
дурацкое устройство ее фотокамеры. С этими штуками я могу
получить все, чего захочу, я буду деньги лопатой грести, только
так и можно забраться на самый верх, понимаешь, нахапав
побольше денег. Мысль, поразившая меня своей новизной, когда я
спускался по лестнице. Всего в четырех кварталах от империи
Мотта. В которую я пришел и сказал, не могу ли я вам
пригодиться. Если я вообще на что-то гожусь. Мистер Кристиан,
какое именно применение мы можем для вас найти. Намажьте меня
маслом, я кусок действительности. И съешьте в качестве
слабительного средства. Кто больше сожрет, тех сильней
пронесет. Ведите корабль индустрии полным ходом под Бруклинский
мост. По которому недавно проехали на велосипедах какие-то
голые обормоты. Спешившиеся в самой его середине, чтобы
поклониться Царице Безумцев. Какие чудесные люди собрались
нынче в этом баре. Спасибо, что позволили мне побыть в вашем
обществе. Потому что весь мир захлопал бы в ладоши от счастья,
если бы смог обратить меня в судомойку. Присущий мне
добронамеренный разум. Не довел меня до добра. И все вы,
отбежав на несколько ярдов, оборачиваетесь посмотреть, удастся
ли мне подняться после очередного падения. Да если я не встану,
ублюдки. Со мною сгинут последние еще уцелевшие в мире остатки
воображения. Уйдут на другие пути. Словно стрелку переключили
на железной дороге. По которой поезд унес ее вдаль. И я ее
отпустил. Жизнь этой женщины преграждала мне путь. Отнимая мои
надежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
прошептать в эти жесткие черные кудри. Мешкая с малыми моими
печалями. На заре грядущих страданий. Почему мы не можем
вернуться к поре нашей прежней любви. Поплевывать с верхушек
деревьев, писать в пикниковые ручейки. Бродить с застывшими
губами по твердой от мороза земле. Лежа ничком на санках,
скатываться с холмов. Греть руки, засовывая их под одежду друг
друга. Вкус снега во рту. Варежки на резинках. Может быть, это
место не всегда было мусорной свалкой. Дети играли в шарики
вдоль сточных канав. И в уличный бейсбол на тротуарах
переулков. Столько золота осенью. Скрип пружин ее железной
кровати. Вот тебе мои шарики, поиграй. Крупный, красивый
таракан с блестящей спинкой тащился по потолку. Думая,
наверное, что очутился в Сахаре. Не остановишься, не попьешь.
Внезапно она повернула голову с черными лохмами, торчащими в
стороны, будто контакты электрического стула, и сказала, я от
тебя ребенка рожу. Уж больно основательно ты мне вставил. Я
тебе позвоню. Скажу, сколько весит младенец. И не думай, я не
шучу.
Еще один голос, прямо за моею спиной. Кристиан
оборачивается и видит кивающего мужчину.
-- Можно я вас угощу.
-- Нет, спасибо, у меня есть все, что нужно.
-- Ну, как хотите. Я по-дружески. Хочу, чтобы все были
счастливы. Всем должно быть хорошо. Это единственная страна на
свете, в которой мне хочется жить.
-- А в других вы уже пожили.
-- Нет.
-- Откуда же такая уверенность.
-- Э, приятель, ты чего-то умничать начинаешь.
Кристиан отворачивается к стойке. От одутловатой рожи
этого олуха. Который водит себя к водам тихим, хоть и по ним
ему тоже далеко не уплыть. Вот он и тонет, распевая свою
литанию. У меня замечательная жена. У меня замечательные
ребятишки. А зовут меня мистер Премного-Доволен.
-- Эй, друг, я могу еще раз сказать. Чего я в других
странах не видел.
Кристиан перебирается на другой конец бара. Куда ни пойди.
Непременно отыщется тип, источающий оптимизм. И тебе остается
надеяться лишь на одно. Что ты, наконец, расплачешься, и слезы
хлынут из глаз твоих потоком достаточно бурным, чтобы сбить
мудака с ног. Неужели ты не видишь, сукин ты сын, что мне
меньше всего на свете хочется быть счастливым на твой манер.
Или узнать, какую, черт тебя подери, важную роль ты играл в
жизни твоей матери. Да я бы с гораздо большим удовольствием
подгримировал тебя для похорон. Когда ты помрешь. Чтобы те, кто
увидят тебя в гробу, никогда уже не забыли.
-- И вообще, друг, если тебе не нравится наша страна, так
и катил бы отсюда подальше.
Поразительно. Слово в слово. Именно то, что я думал. И
оставить здесь жену. Даже без надгробного камня. Потому что для
камня, как мне объяснили, необходим шестифутовый фундамент, а
он стоит денег. В выданном мне документе сказано. Настоящий
договор, заключенный восьмого февраля. Обуславливает
использование одного участка земли в качестве места для
захоронения человеческого тела. Я уже больше не приду
повидаться с тобой перед отъездом. Не преклоню головы на твою
могилу. Слишком много слов и слишком многим нашептал я с тех
пор. Тебе достались бы лишь осколки. Горе мое поистерлось о
множество простыней и подушек. Когда мы в последний раз лежали
с Фанни, держа друг дружку в объятиях. Она прошептала мне в
ухо. Я приду к тебе ночью. Ты похож на лесное озеро, на котором
никто не бывал и никто даже не знает, что оно существует. И
когда я скользну в тебя, чтобы поплавать, смертельно боясь
утонуть, потому что спасать меня некому. Может быть, птица с
криком пролетит надо мной. Вот и в этом сумрачном баре тоже
сидит в клетке птица, макая в воду клювик. Одна из
посетительниц говорит, какая милая птичка. Приближается бармен,
тихо вытирает стойку вокруг моего стакана и под ним.
-- Ты, друг, на этого парня не обижайся. У него несколько
месяцев назад вся семья погибла. Поезд навернулся с моста через
реку Снейк, в Монтане. Сразу все и утонули. Не знаю, чего они
там делали, но знаю, что он чувствует. Он до того одинок, что
ему кажется, будто все они живы. Но человек он безобидный. У
меня у самого двух братьев бульдозером задавило. Выпей-ка вот
за счет заведения.
Еще стакан пива. И стопка хлебной водки. Которую он со
щелчком поставил на стойку и с понимающим видом пододвинул ко
мне. Как раз когда я уже собрался поиграть в пинг-понг зубами
этого олуха. Или, если бы его голова была теннисным мячиком,
миссис Гау захлопала бы в ладоши, глядя, как я, удар за ударом,
набираю очки в увитом плющом храме тенниса, расположенном рядом
с ее маленьким миленьким домиком. Лето прошло. Кажется, каждый
из жителей этого города хотя бы мысленно вывалял меня в грязи.
Хватило бы перегноя, чтобы вырастить урожай, способный
накормить орды голодающих всего мира. Черная девушка принимала
непристойные позы и улыбалась. Широко раскрывая глаза.
Приподнимала руками груди и тискала их, говоря, пока я вникал в
дурацкое устройство ее фотокамеры. С этими штуками я могу
получить все, чего захочу, я буду деньги лопатой грести, только
так и можно забраться на самый верх, понимаешь, нахапав
побольше денег. Мысль, поразившая меня своей новизной, когда я
спускался по лестнице. Всего в четырех кварталах от империи
Мотта. В которую я пришел и сказал, не могу ли я вам
пригодиться. Если я вообще на что-то гожусь. Мистер Кристиан,
какое именно применение мы можем для вас найти. Намажьте меня
маслом, я кусок действительности. И съешьте в качестве
слабительного средства. Кто больше сожрет, тех сильней
пронесет. Ведите корабль индустрии полным ходом под Бруклинский
мост. По которому недавно проехали на велосипедах какие-то
голые обормоты. Спешившиеся в самой его середине, чтобы
поклониться Царице Безумцев. Какие чудесные люди собрались
нынче в этом баре. Спасибо, что позволили мне побыть в вашем
обществе. Потому что весь мир захлопал бы в ладоши от счастья,
если бы смог обратить меня в судомойку. Присущий мне
добронамеренный разум. Не довел меня до добра. И все вы,
отбежав на несколько ярдов, оборачиваетесь посмотреть, удастся
ли мне подняться после очередного падения. Да если я не встану,
ублюдки. Со мною сгинут последние еще уцелевшие в мире остатки
воображения. Уйдут на другие пути. Словно стрелку переключили
на железной дороге. По которой поезд унес ее вдаль. И я ее
отпустил. Жизнь этой женщины преграждала мне путь. Отнимая мои
надежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113