ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

А сам же еще на Цицерона слался! Не указ ли уж преторский твои три полка повезут?! – ввернул воевода Алферьев.
Хованский лишь усмехнулся словам свояка.
– Опахало индейское, пух каков нежен, – показывал он, обмахиваясь и обмахнув гостей. – Эко, как веет, а!.. А четки сии турецкие. Нехристи тоже по четкам господа молят. Мухамед, обезьян такой, от христиан образец отобрал… только креста нет… А глянь-ка, янтарь каков чист, да в трех янтаринах букашки завязли. Сколь красно! Из самого Цареграда четки!
– Все одно ведь, боярин, добром не смирить, коль холопья сбесились. Войско послать придется. И три полка – того мало. Между Любятинской и Снетогорской обительми я б на дороге поставил острожек новый, там бы сотню еще посадил, чтобы все дороги отнять, а в городе у меня свои люди остались, кои верны государю…
– Языческу чашу глянь белого камня. В хозяйстве она никуды не годна, а видом взяла, – хвалился боярин.
– Сколь баб на ней голых… срамно! – вмешался боярский свояк Алферьев.
– Древняя чаша. Греки до рождества Христова из мрамора чаши сии секли, – досадливо и поучающе объяснил Нащекин. – А женки те – нимфы… Да все же, боярин Иван Никитич, – опять возразил он Хованскому, – кабы меня государь выслал с войском на Псков…
– Будет про Псков, Афанасий Лаврентьич, в ушах свербит! Царь указал, и бояре приговорили войска не слать, а послали боярина да дьяка сыск и расправу чинить да нового воеводу князь Львова. На том и конец, – оборвал раздраженный Хованский.
Стольник смутился.
– Прости, боярин, – сказал он. – Сердце болит за родной город, вот и обмолвился: приехал в Москву войска просить, а бояре ходят, словно у них уши паклей забиты. За тем и к тебе приехал. Я думал, что ты, мол, Иван Никитич, боярин, силен в Думе. Сказал бы меня послать с войском…
– Утро вечера мудреней, Афанасий Лаврентьич, – прощаясь со стольником, заключил Хованский. – Увидим там…
Проводив Ордина-Нащекина, боярин Хованский долго ходил по просторному покою, размышляя о псковском мятеже и о том, что ратная удача может даться ему и на поприще умиротворенья мятежников. «Где это видано, чтобы какой-то стольник водил государевы рати, – раздумывал он, – а боярину и пристало во всем. Уж коля посылать кого с войском – пошлет государь не кого, а меня!»
А наутро Москва услыхала новые вести: Новгород Великий восстал вслед за Псковом…
Царский гонец прискакал звать Хованского в Боярскую думу. Кто-то из бояр рассказал, что три дня назад в Твери на торгу читали вслух «воровские» письма, и хотя потом выяснилось, что читали царский указ о соблюдении праздников, но первая волнующая весть о «воровских» письмах уже навела страх, и все почуяли, что Новгород ближе к Москве, чем Псков.
Тогда боярин Хованский выступил в Думе с воинственным словом. Водя псковского стольника по своему обширному дому, казалось не слушая его речей, боярин запомнил все:
– Коли государь меня с войском пошлет на воров, я бы то войско поставил бы у Любятинского монастыря и отнял бы на Москву и на Порхов дорогу, чтоб с новгородцами псковичам не ссылаться, а другой бы полк на Снетной горе, в обители Снетогорской, чтобы отнять дорогу на Гдов, а между тех обителей в полпути поставил бы острожек с двустами стрельцов. А новгородский мятеж новее, и чаю я, государь, что новгородцев легче смирить и в немного дней. Господь за правое дело и государя!
И хотя псковский стольник, доказывая, вполне убедил боярина, как будет легко разделаться с «подлой ратью Катилины», Хованский вслух не хотел признать, что поход будет легок: мало чести дается тому, кто идет на легкую и верную победу.
Потрясая тяжелым кулаком, Иван Никитич грозил мятежникам карой небесной и обещал положить свою голову за государя. Он указывал на опасную близость к Новгороду шведского и ко Пскову литовского рубежа и призывал поспешать.
И царь указал, а бояре приговорили: «Боярину Ивану Никитичу князь Хованскому быть воеводою над войском казацким и московскими стрельцами и идти всем полком в поход на новгородских и псковских воров, без мешкоты призвав на государеву службу псковских и новгородских дворян, чьи поместья и вотчины прежде других попадают под угрозу разорения от мятежников и воров, да над теми дворянами быть боярину князь Мещерскому со товарищи».
3
Личина мятежника, взятая на себя Захаркой по приказу Ордина-Нащекина и Емельянова, была удобна для борьбы с соперником Иванкой. Особенно удобной стала она, когда неожиданно для всего города и для себя самого Мошницын вместе с Гаврилой Демидовым выбран был в земские всегородние старосты на места отринутых городом Менщикова и Подреза.
Захарка пришел к кузнецу тотчас же после его избрания.
– Здрав буди, хозяин всего города! – полушутливо приветствовал он, желая испытать, как сам Михайла относится к новому званию.
– Здоров, Захар! Сказывай, радоваться мне или горевать от такой чести.
– Честь велика, да не сломать бы бока, – туманно ответил Захар. – А я тебе так скажу от малого своего умишка: каждый староста свое особое дело ведает, а ты ту часть обери, чтоб никто попрекнуть не мог: торговые дела, градскую казну бери, а в гиль не встревай. А градское добро по правде блюсти – в том нету вины, хоть к царскому ответу поставят. Давай во совете стоять друг со другом – ведь ты мне не чуж-чуженин! Батьки нет у меня, и в твоем дому я как бы в своем, – подольстился Захар.
Если до этого времени возле дома Мошницына его удерживала Аленка, то с этого часа не меньше ее и сам кузнец привлекал Захарку. Он понимал и рассчитывал, что если будет близок с Михайлой, то ему будет легче вызнать все мысли «заводчиков мятежу».
– Эх, Михайла Петрович, – вздохнул Захар. – Чаял я свою долю и счастье найти у тебя в дому, ан теперь и не мочно: бог знает чего с нами всеми содеют за наше мятежное гилевание!..
Михайла и сам не верил в победу Пскова, но вместе со многими посадскими он считал, что воевода, приказные и Емельянов слишком распустились в бесчинствах и надо всем городом задать им крепкого страху. Он был убежден в том, что город продержится несколько дней, а там отстанут стрельцы, приедут сыщики из Москвы, воеводу сменят и все пойдет чинно своим чередом… Михайла не принадлежал к числу больших посадских и не был доволен жизнью. Он даже подписывал оба раза челобитья, составленные Томилой Слепым и Гаврилой Демидовым. Он страшился мести Емельянова и воеводы Собакина за челобитья и потому радовался мятежу, защищающему посадских от короткой и самочинной расправы сильных, но он считал, что город зашел слишком уж далеко, и не сочувствовал вожакам восстания… И вдруг поневоле теперь он сам оказался в числе вожаков и заводчиков!..
Михайла не отказался от избрания потому, что оно было проведено по всем обычаям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194