– Сколь же свезли?
– С тысячу чети вчера, а ноне чети с два ста свезли да стали…
Когда Шемшаков говорил, тонкие губы его шевелились, как черви, и Федору стало противно.
– Кого, говоришь, привел? – нетерпеливо и резко спросил Емельянов.
– Осипова Захарку да стрельца старого приказа – Ульянку. Кого звать?
– Наперед стрельца, – приказал Федор, – да водкой его попотчуй.
Через минуту стрелец вошел и от порога закрестился в передний угол.
– Здоров, Ульян! – первый приветствовал Федор, чтобы оторвать его от молитвы.
– Здравствуй, Федор Иваныч, – поспешно поклонился стрелец, – пошто звал?
– По малину, – мрачно пошутил Федор и обратился к Шемшакову: – Дай-ка ему, Филя, заветного, малинового! – С этими словами Федор подал подьячему связку больших и малых ключей.
Подьячий открыл чуланчик в углу и достал янтарный кувшин и стакан. Тягучая струя малинового меда побежала в стакан и наполнила ароматом горницу. Стрелец поднял стакан.
– Чаша великого государя Алексея Михайловича, – сказал он, – чтоб он здрав был! – И стрелец выпил мед и утерся рукавом красного кафтана.
– Садись, – приказал Федор, – сказывай, как стрельцы думают.
– Думают они, Федор Иваныч, государь, по крестному целованию. Сказываю за старых стрельцов Чалеева приказу, а новоприборные – бог им судья: знать не знаю, да слышал худо…
– А старого приказу пойдете ль с ружьем за государево повеленье? – Федор спросил и впился глазами в стрельца, словно испытывая прямоту и правдивость ответа.
– Когда велит голова Степан Кузьмич, то и пойдем! – твердо ответил стрелец. – Мы люди служилые, царские. Нам что голова скажет, так по его слову и станется.
Федор наклонился к стрельцу.
– Слушай, Ульян, скажет ли голова, нет ли, а поутру накажи воротным караульным городских ворот не отпирать да в город никого не пущать… Денег не пожалею. По всем воротам по рублю раздай, чтобы не отпирали… Да с ружьем к дому моему, чтобы человек с десять с пищалями – тем по пять рублей подарю. С утра чтоб стояли… Да ходи по всему Полонищу, сказывай старым стрельцам – Федор-де Иваныч милостив, посулил соболей жаловать за верность государю, и владыка обещал и окольничий Никифор Сергеич… Да иди, не мешкав… час дорог… Да вот вашему голове Степан Кузьмичу Чалееву гостинец… да скажи ему все, что я тебе молвил. Ступай.
Шемшаков проводил стрельца.
Подьячий Захарка, кудрявый и стройный, с большими темно-синими глазами под пушистыми ресницами, вошел в горницу и поклонился.
– Садись, – указал Федор, – до тебя тайное дело.
– Слушаю, Федор Иваныч. Я постою…
– Слышал про гиль?
– Как не слыхать – гудит город! – Подьячий переминался с ноги на ногу.
– Хочешь у воевод и у государя в чести быть?
– Кто чести земной не хочет! – поклонился подьячий, метнув быстрый взгляд.
– Сядь, говорю. В ногах правды нет! – настоял Емельянов.
Захарка присел на краю скамьи.
– Коли хочешь в чести быть, Захар, вот тебе слово мое: кто гиль заводит, с тем водись. Хлеб-соль води, дружбу крепи…
– Помилуй, Федор Иваныч! – притворно вскочил подьячий, словно не поняв, о чем речь. – Я крест государю целовал!
– Дурак! – остановил Федор. – Ты сам разумей, чему я тебя научаю: для того и станешь с заводчиками, с кликунами дружбу водить, по сердцу заводчикам слово молвить, одну с ними чашу пить, чтобы быть государю верным, а станет к тебе ходить Филипп или иной кто, и ты тому будешь все сказывать, что у кликунов в мысли… За то вот тебе в честь и в посул, – заключил Федор, сунув ему кошель, – а после еще дам, как дни пройдут да когда хлеб вывезем… – Федор понизил голос: – Должен ты, как змея, в сердце вполозть пущим гилевщикам, целоваться с ними… Руки и ноги им языком, коли надо!.. Ликом ты ясен. Прикинься – поверят!
Захарка опустил глаза.
– Иди, – отпустил Федор.
Подьячий вышел.
– Твой черед, – сказал Шемшакову Федор, – сказывай, Филя, да про пустое не бормочи…
– Сулил воевода, что ночью возьмут из домов с постелей, кого приписи писаны в извете: земских старост Ивана Подреза, да Семена Менщикова, да еще Томилу Слепого, Гаврилку хлебника, Мишку Мошницына да стрельцов новых приказов – Прошку Козу да Максимку Ягу… Я сказывал: припишите, мол, попа Якова Заплеву, а Ивана Подреза и Семена Менщикова не надо брать, да еще мясника Микиту Леванисова приписали б…
– Верно сказывал, – одобрил Федор. – А ворота? Что про ворота воевода баил? – тревожно спросил он.
– В ночь как запрут, тут и конец, а поутру не отворят. Да от себя окольничий при мне послал сына боярского к старого приказа голове стрелецкому – наказал зелье раздать стрельцам и пушкарей по стенам к наряду поставить…
– Первое дело – заводчиков посадить, да только на съезжую бы не надо… Со съезжей отбить могут – надо в подвалы ко мне. Крепче!.. Первое дело – гиль в яйце задавить, не дать вылупляться!..
– Владыка сказывал – на владычный двор посадить мочно, да окольничий не велел. Указал, чтобы садить в съезжую. Да ладно – куда-никуда; первое дело – взять, а как схватят их, так Никифор Сергеич сказывал, что разом их на Москву пошлет…
– Ладно. Сходи еще нынче к стольнику Афанасию Лаврентьичу, скажи, мол, просил его Федор под тех заводчиков, коих ночью схватят, лучших своих коней дать. Я, мол, даю, да коли он даст – никакая погоня не настигнет: лучшие кони в городе его да мои. А моих, зайди на конюшню, вели на ночь овсом кормить…
Когда Шемшаков ушел, Федор налил себе заветного, самого любимого, малинового меда, не из того янтарного кувшина, из которого угощал стрельца, а еще лучшего – из немецкого хрустального бочонка в серебряных обручах, и сидел задумчиво, потягивая сладкий, густой напиток…
Он ощутил спокойствие и усталость от тревожного и хлопотливого дня. Сегодня весь город – лучшие посадские люди, дворяне и сам воевода почувствовали его, Федора, силу и подчинились его рассудительному, расчетливому уму.
Они были все смущены непокорностью горожан, и лишь Емельянов не растерялся: он составил список заводчиков шума и настоял, чтобы их этой же ночью схватить. Он уговорил воеводу не отпирать утром ворот, поставить на ноги стрельцов и пушкарей.
И вот, как по щучьему велению, воевода, дьяк, архиепископ, стрелецкие головы, дворяне и дети боярские – все выполняли его желания. Правда, за день пришлось отдать перстень-лал, нитку жемчуга и сорок соболей да рублей с полета денег. Да то и стоило!..
День был закончен. Федор вздохнул с облегчением. Не голытьбе посадской тягаться с ним силой!.. Завтра, не то послезавтра приедет немец, свезут хлеб из Пскова, и тогда все придет в мир и порядок…
Емельянов был даже доволен проявлением непокорности горожан. Оно дало воеводе повод схватить заводчиков тайного извета, а Емельянову – избавиться от старых непримиримых врагов, Томилы и Гаврилы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194