»
– Не знаю, – сдался Иванка.
– А ты сам и есть, – засмеялся Гаврила. – Нешто ты в бане не сладко живешь?!
– Сладко живу, да прискучило.
– Ну, вот что, слушай: Васька Собакин, дружок твой, не хочет добром уняться, и батька его несговорный мужик – добром его не возьмешь, да и Омельянов опять с воеводой пиры пирует, а нам с тобой, посадским, сам знаешь, какое житье…
– Чего же не знать! – степенно сказал Иванка, польщенный тем, что с ним говорят, как со взрослым, обсуждая городские дела.
– Ворочай теперь оглобли через Сольцы к Москве, иди к брату. И сам спасешься, и от мира тебе будет почет, и вот тебе деньги в дорогу от всех посадских людей…
– Чего-то посадским забота приспела беглого снаряжать! – удивился Иванка.
– Не даром тебе дарят – за службу жалуют! – возразил Гаврила.
И он показал беглецу новый извет от посадских людей на Федора и воеводу с сыном.
– Брата Первушку найди. Я чаю, твой брат и укажет, как набольшему боярину подать челобитье без волокиты.
Гаврила отдал Иванке извет.
– Зашей в кафтан да храни пуще глаза, – сказал Гаврила. – Прознал воевода, что есть челобитье, станет ловить псковитян по дорогам. Попадет воеводе в руки – тогда нам всем пропадать: замучит, собака, всех, кто приписи дал к челобитью…
Иванка был горд мирским порученьем. Оттого, что при нем была эта грамота, он почувствовал, что его побег важен для всех псковитян, и тотчас же сам себе он показался умнее и старше…
Пообещав Гавриле выполнить с честью мирское дело, Иванка стал собираться в путь… Мать Кузи хотела уже отпустить его, но Прохор остановил:
– Куда! Округ города и у ворот стоят сыщики и подорожные спрашивают. Бечь тоже с умом надо, – сказал он Иванке. – Через неделю петров день, вот тогда и ступай – все пьяны будут.
Мать Кузьки зашила Иванке в полу псковскую челобитную, напекла подорожных лепешек, нажарила кусками печенки, сунула сала и хлеба – все, что могла от своих достатков.
Порешили, что Иванка уйдет на рассвете после петрова дня. Целую ночь, сопя, с боку на бок ворочался Кузя и не мог заснуть, раздумывая о судьбе друга.
Когда на рассвете Иванка оделся и стал отворять ворота, Кузя вышел тоже одетый, с большой заплечной сумкой, неся с собой удочки.
– Куда ты?
– С тобой. Словно б по рыбу идем…
Кузина мать вышла за ними затворить ворота и благословила Иванку. Кузя тоже попросил благословения. Мать перекрестила его.
– Дойду до крестного, из Москвы вестку дам, – пошутил Кузя.
– Балуй мне! – досадливо отмахнулась мать.
Иванка и Кузя вышли из посада ранним утром, прежде благовеста к обедне. Кузя шагал не отставая. Они шли лугами, полями и лесами, как вели проселки и тропы, минуя большие дороги…
Ближе к полудню начало припекать, и Кузя взмолился:
– Присядем да легонько закусим. Матка меня всегда в эту пору кормит.
Иванка сжалился над другом и помог ему облегчить суму на кусок сала, полкаравая хлеба да две кружки ежевичного меду. Напившись, наевшись, под сенью леса, в стороне от человеческого жилья, они улеглись отдыхать. Ни комары, ни мошкара не тревожили их богатырского сна, и, кажется, если бы в эту пору хищный лесной зверь у кого-нибудь из двоих откусил ухо, ни один из них не проснулся бы ради таких пустяков…
Когда отдохнули, Иванка хотел распрощаться с другом, но Кузя сказал:
– Пошто ж я думал тебя провожать? Чтобы убечь из дому. Я сам сказал матке и батьке, что не ворочусь. Они веры не дали, мыслили – шуткой. А я и впрямь!
– Осерчает Прохор, – сказал Иванка.
– Рад будет, – возразил Кузя. – Не раз мне батька говорил, чтоб я не был послушным, как девка, за маткин подол не держался б, да и жить ему тяжко – жалованья не платят, гончарню и торговлишку за доимки разорили, недаром из Пскова в Порхов съехал.
– Матка заплачет, – сказал Иванка.
– Жаль мне ее, – согласился Кузя. – Да вдосталь уж я с ней насиделся. Надо людей поглядеть. А дядя Гаврила сказывал, что надо людей поглядеть.
– И пузо свое показать! – подхватил Иванка. – Ну, коли так, идем!
И они пошли.
В вечерних солнечных лучах вился жаворонок, и под песню его Иванка тоже запел. И за Иванкой, хоть и не в лад, но так же громко и весело подхватил Кузя.
4
Иванка смастерил обоим по самострелу, наделал стрел, вырезал по посошку, и так они шли – ни богомольцы, ни воины, ни охотники…
Шли они не спеша, без дорог. Кузя захватил с собой рыбные лесы и бреденек.
– Лето велико впереди, поспеем в Москву, – говорили они оба и подолгу просиживали над озером или рекой.
Наловившись рыбы, хлебали уху, а там и спали на берегу, под небесной крышей.
– Голодно так-то будет, – сказал Кузя, когда кончилось последнее сало, взятое из дому.
– Не пропадем! – пообещал Иванка. Он был уверен, что не пропадет нигде. – Оголодаем – учнем скоморошить, – сказал он.
– Чего бякаешь? Грех! Да я не мочен скоморошить, – отнекнулся Кузя.
– Я тебя обучу – медведем станешь, – рассмеялся Иванка, – а нет – в дьячки тебя сдам над покойниками читать, а сам звонарем буду…
Так, зубоскаля да собирая малину, шли они по лесам. Они миновали погост Дубровны, лежащий на полпути меж Псковом и Новгородом Великим. И, шагая, дорогой Иванка все время пел…
– Что ты поешь все, Иванка? – спросил Кузя, унылый и грустный.
– Чтобы голоду было не чутко. Пою, а как в брюхе ворчит, не слышу.
С голоду им пришлось пристать к помещику и поработать – метать стога, возить сено, косить овсы…
Заработав толику, они двинулись дальше и шли между жидких и тощих хлебов.
Иногда по пути встречались им беглые мужики.
Не раз в непогоду и дождь крестьяне отгоняли от изб Иванку с Кузей. И они понуро шли прочь от негостеприимной двери, не вступая в споры и перебранки, и случалось так, что, подкупленный их покорностью и смирением, хозяин сам выбегал за ними на дождь.
– Робята! – кричал он. – Иди ночевать. С сердцов да с кручины молвил недобро… Экие поборы, а тут сосед убег, за него плати! А тут еще лето далось: то град, то ливень, глянь, робята, хлеб-то лег вполовину, а что стоит – колос пуст, а что не пуст – ржа изъела…
И, несмотря на скудость в доме, делился с ними куском хлеба…
5
Однажды, уже поздно вечером, вдали от людских поселений, Иванку с Кузей захватил дождь. Чтобы было веселей, Иванка запел. Вдруг сзади послышался конский топот и стук колес.
– Эй вы, веселые, куда ночью? – крикнул проезжий.
– К Новугороду, – бойко ответил Иванка.
– Садись, подвезу, что ночью да в дождь месить!
Ребята вскочили в телегу. Проезжий помог подложить сухого сенца и кинул на них рогожку. Усталые, они задремали. На ухабах телегу встряхивало и качало, дождь тихонько пощелкивал о рогожу. Было тихо. Укачиваемый тихой ночной ездой, Иванка заснул. И вдруг очнулся от громкого конского топота. Двое всадников бойкой рысью догнали телегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
– Не знаю, – сдался Иванка.
– А ты сам и есть, – засмеялся Гаврила. – Нешто ты в бане не сладко живешь?!
– Сладко живу, да прискучило.
– Ну, вот что, слушай: Васька Собакин, дружок твой, не хочет добром уняться, и батька его несговорный мужик – добром его не возьмешь, да и Омельянов опять с воеводой пиры пирует, а нам с тобой, посадским, сам знаешь, какое житье…
– Чего же не знать! – степенно сказал Иванка, польщенный тем, что с ним говорят, как со взрослым, обсуждая городские дела.
– Ворочай теперь оглобли через Сольцы к Москве, иди к брату. И сам спасешься, и от мира тебе будет почет, и вот тебе деньги в дорогу от всех посадских людей…
– Чего-то посадским забота приспела беглого снаряжать! – удивился Иванка.
– Не даром тебе дарят – за службу жалуют! – возразил Гаврила.
И он показал беглецу новый извет от посадских людей на Федора и воеводу с сыном.
– Брата Первушку найди. Я чаю, твой брат и укажет, как набольшему боярину подать челобитье без волокиты.
Гаврила отдал Иванке извет.
– Зашей в кафтан да храни пуще глаза, – сказал Гаврила. – Прознал воевода, что есть челобитье, станет ловить псковитян по дорогам. Попадет воеводе в руки – тогда нам всем пропадать: замучит, собака, всех, кто приписи дал к челобитью…
Иванка был горд мирским порученьем. Оттого, что при нем была эта грамота, он почувствовал, что его побег важен для всех псковитян, и тотчас же сам себе он показался умнее и старше…
Пообещав Гавриле выполнить с честью мирское дело, Иванка стал собираться в путь… Мать Кузи хотела уже отпустить его, но Прохор остановил:
– Куда! Округ города и у ворот стоят сыщики и подорожные спрашивают. Бечь тоже с умом надо, – сказал он Иванке. – Через неделю петров день, вот тогда и ступай – все пьяны будут.
Мать Кузьки зашила Иванке в полу псковскую челобитную, напекла подорожных лепешек, нажарила кусками печенки, сунула сала и хлеба – все, что могла от своих достатков.
Порешили, что Иванка уйдет на рассвете после петрова дня. Целую ночь, сопя, с боку на бок ворочался Кузя и не мог заснуть, раздумывая о судьбе друга.
Когда на рассвете Иванка оделся и стал отворять ворота, Кузя вышел тоже одетый, с большой заплечной сумкой, неся с собой удочки.
– Куда ты?
– С тобой. Словно б по рыбу идем…
Кузина мать вышла за ними затворить ворота и благословила Иванку. Кузя тоже попросил благословения. Мать перекрестила его.
– Дойду до крестного, из Москвы вестку дам, – пошутил Кузя.
– Балуй мне! – досадливо отмахнулась мать.
Иванка и Кузя вышли из посада ранним утром, прежде благовеста к обедне. Кузя шагал не отставая. Они шли лугами, полями и лесами, как вели проселки и тропы, минуя большие дороги…
Ближе к полудню начало припекать, и Кузя взмолился:
– Присядем да легонько закусим. Матка меня всегда в эту пору кормит.
Иванка сжалился над другом и помог ему облегчить суму на кусок сала, полкаравая хлеба да две кружки ежевичного меду. Напившись, наевшись, под сенью леса, в стороне от человеческого жилья, они улеглись отдыхать. Ни комары, ни мошкара не тревожили их богатырского сна, и, кажется, если бы в эту пору хищный лесной зверь у кого-нибудь из двоих откусил ухо, ни один из них не проснулся бы ради таких пустяков…
Когда отдохнули, Иванка хотел распрощаться с другом, но Кузя сказал:
– Пошто ж я думал тебя провожать? Чтобы убечь из дому. Я сам сказал матке и батьке, что не ворочусь. Они веры не дали, мыслили – шуткой. А я и впрямь!
– Осерчает Прохор, – сказал Иванка.
– Рад будет, – возразил Кузя. – Не раз мне батька говорил, чтоб я не был послушным, как девка, за маткин подол не держался б, да и жить ему тяжко – жалованья не платят, гончарню и торговлишку за доимки разорили, недаром из Пскова в Порхов съехал.
– Матка заплачет, – сказал Иванка.
– Жаль мне ее, – согласился Кузя. – Да вдосталь уж я с ней насиделся. Надо людей поглядеть. А дядя Гаврила сказывал, что надо людей поглядеть.
– И пузо свое показать! – подхватил Иванка. – Ну, коли так, идем!
И они пошли.
В вечерних солнечных лучах вился жаворонок, и под песню его Иванка тоже запел. И за Иванкой, хоть и не в лад, но так же громко и весело подхватил Кузя.
4
Иванка смастерил обоим по самострелу, наделал стрел, вырезал по посошку, и так они шли – ни богомольцы, ни воины, ни охотники…
Шли они не спеша, без дорог. Кузя захватил с собой рыбные лесы и бреденек.
– Лето велико впереди, поспеем в Москву, – говорили они оба и подолгу просиживали над озером или рекой.
Наловившись рыбы, хлебали уху, а там и спали на берегу, под небесной крышей.
– Голодно так-то будет, – сказал Кузя, когда кончилось последнее сало, взятое из дому.
– Не пропадем! – пообещал Иванка. Он был уверен, что не пропадет нигде. – Оголодаем – учнем скоморошить, – сказал он.
– Чего бякаешь? Грех! Да я не мочен скоморошить, – отнекнулся Кузя.
– Я тебя обучу – медведем станешь, – рассмеялся Иванка, – а нет – в дьячки тебя сдам над покойниками читать, а сам звонарем буду…
Так, зубоскаля да собирая малину, шли они по лесам. Они миновали погост Дубровны, лежащий на полпути меж Псковом и Новгородом Великим. И, шагая, дорогой Иванка все время пел…
– Что ты поешь все, Иванка? – спросил Кузя, унылый и грустный.
– Чтобы голоду было не чутко. Пою, а как в брюхе ворчит, не слышу.
С голоду им пришлось пристать к помещику и поработать – метать стога, возить сено, косить овсы…
Заработав толику, они двинулись дальше и шли между жидких и тощих хлебов.
Иногда по пути встречались им беглые мужики.
Не раз в непогоду и дождь крестьяне отгоняли от изб Иванку с Кузей. И они понуро шли прочь от негостеприимной двери, не вступая в споры и перебранки, и случалось так, что, подкупленный их покорностью и смирением, хозяин сам выбегал за ними на дождь.
– Робята! – кричал он. – Иди ночевать. С сердцов да с кручины молвил недобро… Экие поборы, а тут сосед убег, за него плати! А тут еще лето далось: то град, то ливень, глянь, робята, хлеб-то лег вполовину, а что стоит – колос пуст, а что не пуст – ржа изъела…
И, несмотря на скудость в доме, делился с ними куском хлеба…
5
Однажды, уже поздно вечером, вдали от людских поселений, Иванку с Кузей захватил дождь. Чтобы было веселей, Иванка запел. Вдруг сзади послышался конский топот и стук колес.
– Эй вы, веселые, куда ночью? – крикнул проезжий.
– К Новугороду, – бойко ответил Иванка.
– Садись, подвезу, что ночью да в дождь месить!
Ребята вскочили в телегу. Проезжий помог подложить сухого сенца и кинул на них рогожку. Усталые, они задремали. На ухабах телегу встряхивало и качало, дождь тихонько пощелкивал о рогожу. Было тихо. Укачиваемый тихой ночной ездой, Иванка заснул. И вдруг очнулся от громкого конского топота. Двое всадников бойкой рысью догнали телегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194