– Надо нам новое челобитье писать государю, просить его правды.
И земские выборные снова сошлись для составления челобитной.
– Мы отсель пишем, лишнее слово сказать страшимся, а недруги наши в Москву коробами лжу возят, на город клеплют. Писать так писать уж сплеча обо всех нуждишках. Половинничать нам не стать! – уговаривал Прохор Коза собравшихся для составления новой грамоты.
Середние и меньшие люди стали теперь хозяевами всего города, и дворяне да большие посадские не смели уже шуметь, как в первые дни. Выборные обратились к Томиле.
– Пиши, Томила Иваныч, всю правду: пусть ведает государь, каково житьишко народу под воеводской силой. Пиши сам, как ты знаешь. Человек ты книжный и худо не сделаешь, а мы припись дадим! – говорили выборные меньших.
Но были и робкие, осторожные люди, которые удерживали составителя челобитной от излишней смелости, и Томила не спорил с ними, боясь нарушить единство, которое установилось в городе и казалось ему дороже всего.
– Есть слух, что бояре пошлют на нас войско, а буде придется сидеть осадой, то все спасенье наше в единстве, – сказал Томила Гавриле Демидову.
Каждый вечер Томила «чернил» дома новую статью, чтобы утром прочесть ее во Всегородней избе земским выборным.
«О воровском, государь, ни о каком заводе и мятеже ни у кого совету в твоем городе Пскове не было и ныне нет же, – писал Томила. – А воровской завод – от богатого гостя Федора Емельянова и воеводы Никиты Сергеевича, окольничего Собакина. Федор Емельянов со своим подручным Филипкой Шемшаковым хлеб дорожит, а воевода ему потакает. Федор с немцами пирует у себя в дому и советы держит, а воевода тому не перечит. А про что с торговыми немцами советуют, и того, государь, нам и всему граду неведомо, а немцы, государь, исстари обманщики – сколь раз подо Псков войной приходили… И многие, государь, бывали побоища около города Пскова в засадах и в пригороцких уездах, и ныне знать, где те побиенные почивают».
В Земской избе подымались с мест посадские люди, стрельцы, пушкари, попы – все говорили свои нужды, и Томила писал их жалобы.
Он писал о том, чтобы в городе впредь окольничим, и воеводам, и дьякам во всяких делах расправы чинить «с земскими старостами и с выборными людьми, да чинить по правде, а не по мзде, не по посулам». «А воеводам в лавках безденежно товаров не брать и работать на себя ремесленных людей безденежно не заставляти. А стрелецкого и пушкарского жалованья воеводам не половинить. А приезжих немцев в градские стены не пускати, дабы не могли они стен и снаряда вызнать».
Псковитяне также просили царя в своем челобитье, чтобы указал собирать с посадских людей подати не по старым писцовым, а по новым дозорным книгам, «в коих промыслы и торговли указаны подлинно».
Под конец просили они посадить в тюрьму за воровство Федьку Емельянова и его подручного – площадного подьячего Филипку Шемшакова, не продавать немцам хлеба из Пскова и прислать для сыска во Псков великого боярина Никиту Ивановича Романова, который «тебе, праведному государю, о всем радеет и о земли болит».
Челобитную подписывали всем городом, и мало было людей, которые отказались поставить свою подпись.
– Сила, сила в единстве, Левонтьич! – твердил Томила, радуясь сбору подписей. – Да надо нам еще между городами единство. Пошлем по всем городам список нашего челобитья: стоим-де в таких статьях, да и вам стоять на таких же, и по всем городам народу стоять на той правде – и недругам нашим той правды не сокрушить!.. А перво пошлем брату нашему Новгороду во Всегороднюю избу…
Когда выбрали новых челобитчиков, во главе которых ехал дворянин Воронцов-Вельяминов, Томила задумал перехитрить московских бояр: чтобы грамота дошла до царя, он написал ее точный список и, по совету Козы, отдал верному городу человеку – казаку Мокею.
– Скачи, Мокей, в день и в ночь. На Москве разыщи боярина Никиту Ивановича Романова. Добейся его увидеть. Никому иному, окроме его, не давай столбец, токмо боярину в руки. Моли на коленях, пусть примет. Другие бояре изменны. Борис Морозов с товарищи грамоту переймут – изолживят. А боярин Никита Иванович недаром в чести у московских людей. Он правду любит. Слышь, Мокей, никому иному не дай.
– Уж надейся, Томила Иваныч, – тряхнув упрямой рыжей головою, ответил казак. – Ни жены, ни детей у меня. Один человек на свете живет – он себе волен. Никого не страшусь и дойду, добьюсь видеть боярина.
– Поспеешь прежде челобитчиков?
– Я с Дона! Пусти на коне татарина и донского казака – татарин отстанет!..
Казак ускакал.
Второй список Томила писал для Новгорода.
– Вот ты пишешь, Иваныч, к новгородцам, – сказал Гаврила. – А как тебе ведать их беды? Может, у них нуждишки совсем иные, и они челобитье иное пошлют государю.
Томила качнул головой.
– Одни скорби, одни недуги по всей Руси, и целить их одним снадобьем, – сказал он. – Вишь, чего пишет Панкратий Шмара из Новгорода. Никто не научал новгородцев, а так же содеяли, как у нас: хлеба немцу не дали вывозить, и немца схватили, и листы у него выняли, и деньги под стражу поставили. Да пишет, что богатого гостя Стоянова двор подожгли и житниц его пограбили… Да помысли только: митрополита своего всем городом били за изменны дела, как у нас Макария.
– А чья же возьмет, Томила Иваныч? – спросил хлебник.
– Коли крепко стоять по всем городам, то наша возьмет. Пишут новгородцы, что будут стоять во всем до смерти. Боярин Хованский пришел на них из Москвы. Держатся против боярина, не устрашились…
Беседу их перебил ворвавшийся бомбой Прохор Коза:
– Томила Иваныч, Гаврила Левонтьич! Окольничий с дьяком прискакали из Москвы!
– Ой, много в Москве окольничих! Этак у нас их садить – и тюрьмы не хватит, – с усмешкой заметил Гаврила. – Куды его отвели?
– Спрашивал окольничий, какой лучший дом в городе. Указал ему Федора Емельянова дом. Туды они и поехали. А в проезжей грамоте писано, что едут по государеву указу для тайного дела, а припись у печати – боярина Бориса Ивановича Морозова.
– Чего же ты его в Омельянова дом пустил? Он, может, какую от Федора тайную грамоту в город привез! «Для тайного дела»! У нас все дела во Пскове не тайны, а явны, – укорил Томила.
– Куды же его девать, Иваныч? – спросил Коза.
– А, черт с ним, пусть там сидит! Да глаз с него не спускать, с кем будет водиться, – сказал Гаврила. – Захарка Осипов тут ли?.. Эй, Захар! – громко позвал он.
Захарка вошел.
– Тайное дело есть до тебя: у Омельянова палаты походишь вечером, с девицей с какой ни есть посмеешься, а глаз держи на воротах. Окольничий с дьяком из Москвы прискакали. Куды пойдут, кто к ним ли придет – гляди пуще! Спишешь всех, кто пойдет.
– Уж посмотрю, Гаврила Левонтьич!
– Иди.
Поздно вечером Прохор Коза проехал по улице мимо дома Емельянова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
И земские выборные снова сошлись для составления челобитной.
– Мы отсель пишем, лишнее слово сказать страшимся, а недруги наши в Москву коробами лжу возят, на город клеплют. Писать так писать уж сплеча обо всех нуждишках. Половинничать нам не стать! – уговаривал Прохор Коза собравшихся для составления новой грамоты.
Середние и меньшие люди стали теперь хозяевами всего города, и дворяне да большие посадские не смели уже шуметь, как в первые дни. Выборные обратились к Томиле.
– Пиши, Томила Иваныч, всю правду: пусть ведает государь, каково житьишко народу под воеводской силой. Пиши сам, как ты знаешь. Человек ты книжный и худо не сделаешь, а мы припись дадим! – говорили выборные меньших.
Но были и робкие, осторожные люди, которые удерживали составителя челобитной от излишней смелости, и Томила не спорил с ними, боясь нарушить единство, которое установилось в городе и казалось ему дороже всего.
– Есть слух, что бояре пошлют на нас войско, а буде придется сидеть осадой, то все спасенье наше в единстве, – сказал Томила Гавриле Демидову.
Каждый вечер Томила «чернил» дома новую статью, чтобы утром прочесть ее во Всегородней избе земским выборным.
«О воровском, государь, ни о каком заводе и мятеже ни у кого совету в твоем городе Пскове не было и ныне нет же, – писал Томила. – А воровской завод – от богатого гостя Федора Емельянова и воеводы Никиты Сергеевича, окольничего Собакина. Федор Емельянов со своим подручным Филипкой Шемшаковым хлеб дорожит, а воевода ему потакает. Федор с немцами пирует у себя в дому и советы держит, а воевода тому не перечит. А про что с торговыми немцами советуют, и того, государь, нам и всему граду неведомо, а немцы, государь, исстари обманщики – сколь раз подо Псков войной приходили… И многие, государь, бывали побоища около города Пскова в засадах и в пригороцких уездах, и ныне знать, где те побиенные почивают».
В Земской избе подымались с мест посадские люди, стрельцы, пушкари, попы – все говорили свои нужды, и Томила писал их жалобы.
Он писал о том, чтобы в городе впредь окольничим, и воеводам, и дьякам во всяких делах расправы чинить «с земскими старостами и с выборными людьми, да чинить по правде, а не по мзде, не по посулам». «А воеводам в лавках безденежно товаров не брать и работать на себя ремесленных людей безденежно не заставляти. А стрелецкого и пушкарского жалованья воеводам не половинить. А приезжих немцев в градские стены не пускати, дабы не могли они стен и снаряда вызнать».
Псковитяне также просили царя в своем челобитье, чтобы указал собирать с посадских людей подати не по старым писцовым, а по новым дозорным книгам, «в коих промыслы и торговли указаны подлинно».
Под конец просили они посадить в тюрьму за воровство Федьку Емельянова и его подручного – площадного подьячего Филипку Шемшакова, не продавать немцам хлеба из Пскова и прислать для сыска во Псков великого боярина Никиту Ивановича Романова, который «тебе, праведному государю, о всем радеет и о земли болит».
Челобитную подписывали всем городом, и мало было людей, которые отказались поставить свою подпись.
– Сила, сила в единстве, Левонтьич! – твердил Томила, радуясь сбору подписей. – Да надо нам еще между городами единство. Пошлем по всем городам список нашего челобитья: стоим-де в таких статьях, да и вам стоять на таких же, и по всем городам народу стоять на той правде – и недругам нашим той правды не сокрушить!.. А перво пошлем брату нашему Новгороду во Всегороднюю избу…
Когда выбрали новых челобитчиков, во главе которых ехал дворянин Воронцов-Вельяминов, Томила задумал перехитрить московских бояр: чтобы грамота дошла до царя, он написал ее точный список и, по совету Козы, отдал верному городу человеку – казаку Мокею.
– Скачи, Мокей, в день и в ночь. На Москве разыщи боярина Никиту Ивановича Романова. Добейся его увидеть. Никому иному, окроме его, не давай столбец, токмо боярину в руки. Моли на коленях, пусть примет. Другие бояре изменны. Борис Морозов с товарищи грамоту переймут – изолживят. А боярин Никита Иванович недаром в чести у московских людей. Он правду любит. Слышь, Мокей, никому иному не дай.
– Уж надейся, Томила Иваныч, – тряхнув упрямой рыжей головою, ответил казак. – Ни жены, ни детей у меня. Один человек на свете живет – он себе волен. Никого не страшусь и дойду, добьюсь видеть боярина.
– Поспеешь прежде челобитчиков?
– Я с Дона! Пусти на коне татарина и донского казака – татарин отстанет!..
Казак ускакал.
Второй список Томила писал для Новгорода.
– Вот ты пишешь, Иваныч, к новгородцам, – сказал Гаврила. – А как тебе ведать их беды? Может, у них нуждишки совсем иные, и они челобитье иное пошлют государю.
Томила качнул головой.
– Одни скорби, одни недуги по всей Руси, и целить их одним снадобьем, – сказал он. – Вишь, чего пишет Панкратий Шмара из Новгорода. Никто не научал новгородцев, а так же содеяли, как у нас: хлеба немцу не дали вывозить, и немца схватили, и листы у него выняли, и деньги под стражу поставили. Да пишет, что богатого гостя Стоянова двор подожгли и житниц его пограбили… Да помысли только: митрополита своего всем городом били за изменны дела, как у нас Макария.
– А чья же возьмет, Томила Иваныч? – спросил хлебник.
– Коли крепко стоять по всем городам, то наша возьмет. Пишут новгородцы, что будут стоять во всем до смерти. Боярин Хованский пришел на них из Москвы. Держатся против боярина, не устрашились…
Беседу их перебил ворвавшийся бомбой Прохор Коза:
– Томила Иваныч, Гаврила Левонтьич! Окольничий с дьяком прискакали из Москвы!
– Ой, много в Москве окольничих! Этак у нас их садить – и тюрьмы не хватит, – с усмешкой заметил Гаврила. – Куды его отвели?
– Спрашивал окольничий, какой лучший дом в городе. Указал ему Федора Емельянова дом. Туды они и поехали. А в проезжей грамоте писано, что едут по государеву указу для тайного дела, а припись у печати – боярина Бориса Ивановича Морозова.
– Чего же ты его в Омельянова дом пустил? Он, может, какую от Федора тайную грамоту в город привез! «Для тайного дела»! У нас все дела во Пскове не тайны, а явны, – укорил Томила.
– Куды же его девать, Иваныч? – спросил Коза.
– А, черт с ним, пусть там сидит! Да глаз с него не спускать, с кем будет водиться, – сказал Гаврила. – Захарка Осипов тут ли?.. Эй, Захар! – громко позвал он.
Захарка вошел.
– Тайное дело есть до тебя: у Омельянова палаты походишь вечером, с девицей с какой ни есть посмеешься, а глаз держи на воротах. Окольничий с дьяком из Москвы прискакали. Куды пойдут, кто к ним ли придет – гляди пуще! Спишешь всех, кто пойдет.
– Уж посмотрю, Гаврила Левонтьич!
– Иди.
Поздно вечером Прохор Коза проехал по улице мимо дома Емельянова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194