Мясник Леванисов промчался, обгоняя Уланку, с поднятой палицей и обрушил ее на железный шлем московского дворянина. Курносый стрелец Костя Волосяник весело крикнул:
– Иванка, держись! – и несколько мгновений скакал с ним рядом… Потом, объезжая куст, Иванка его потерял из виду. Конь перескакивал через тела упавших людей. Изменники-дворяне спасались бегством. Вот они повернули к Великой, надеясь уйти вплавь, но полсотни посадских перехватили им путь к отступлению.
Когда Иванка примчался к берегу, здесь псковитяне, прижав к воде, окружили пяток оставшихся в живых псковских изменников и, обезоружив, уже вязали их к седлам.
Далеко позади, возле города, еще грохотали пушки, между кустарниками вдали мелькали всадники, еще продолжалась битва, палили пищали, стелился дым от сожженного острожка, а тут у реки все стихло. Дворян крутили деловито, без криков, с сознаньем победы и справедливого возмездия за измену.
Двое стрельцов вязали к седлу Сумороцкого. Уланка с лицом и бородой, залитыми кровью, подскакал к нему и ткнул кулаком в скулу.
– Эй, не балуй! Расправа им впереди! – сурово крикнул один из стрельцов.
Тогда Уланка, словно впервые почуяв боль, зажал обеими руками лицо и, забежав по колено в воду, стал мыться. Вода рядом с ним покраснела. Иванка снял шапку и рукавом, как Уланка, вытер лицо. Речная прохлада коснулась темени и шевельнула мокрые от пота волосы…
Когда конный отряд, пленивший изменников, возвращался в Завеличье, последние разбитые остатки москвичей, отстреливаясь, отходили в лес, в сторону литовского рубежа.
Иванка объехал убитую лошадь, из брюха которой расползлась на траву сизо-красная масса кишок. Сзади Иванки, прижав к лицу шапку, ехал Уланка. Повод его коня был зацеплен за левую ногу Иванки.
Убитые псковитяне и москвичи валялись в кустах и в траве, обезглавленные, искалеченные, покрытые кровью. Некоторые из казавшихся мертвыми приподнимались и начинали кричать вслед отряду. Тотчас кто-нибудь возвращался и подбирал страдальца.
Выстрелы слышались реже.
Псковитяне возвращались с поля победителями, но эта победа была для города тяжелее, чем прошлое поражение: в бою пал стрелецкий начальник Максим Яга, пал Пахомий, с триста человек псковитян было побито и около трех десятков раненых насильно утащено в плен отходящими в лес дворянами и стрельцами Хованского…
6
Во Всегородней избе собрались немногие выборные: кое-кто из середних, несколько меньших и стрельцов. Дом был окружен стрельцами, и в него никого не пускали. Заседланные кони стояли у крыльца. Покрытые пылью и кровью, они трясли головами, взмахивали хвостами, сгоняя надоедливых мух. Палило июльское солнце, но вокруг избы, несмотря на зной, без сполошного зова собрался народ. Это был не обычный всегородний сход. В этот раз ни больших посадских, ни служилых дворян не было видно. Меньшие посадские, молодые стрельцы и казаки собрались огромной толпою у Всегородней и залезали на соседние стены и кровли, чтобы заглянуть в ее окна…
С руками, скрученными назад, сидели на длинных лавках десять человек уцелевших в бою изменников и тех из дворян, кто был ранее уличен в переписке с Хованским. Они слышали крики и гул на площади и со страхом ждали суда и возмездия.
– Мерзко глядеть на вас, – произнес Коза, – крест целовали, свои головы спасая, а сами измену деяли, змеи-змеищи!
– Не лайся, стрелец, – остановил Сумороцкий, – крест целовали государю прежде. А для того мочно ворам крест целовать, чтобы старую клятву блюсти. То бог простит.
– Латинец ты! – тонким старческим голосом крикнул поп Яков. – Еретик! Латинцы поганые так-то судят!
Поп вскочил с лавки и восклицал, яростно указуя в пол пальцем.
– А ты вор. Кой ты поп! Как ты мочен был крестное целование разрешить! – возразил Сумороцкий.
– Ладно, батя, судачить с ними, – остановил попа Прохор Коза.
– Сказывай, дворянин, – обратился он к Сумороцкому, – в табор к Хованскому изменные письма слал ли и письма те были про что?
Хлебник во время допроса сидел у стола, опустив на руки голову, и молчал, словно его не было в горнице. Он был удручен дворянской изменой больше других. Мошницын занимался делами ямскими, судебными, хлебными, только изредка вмешиваясь в ратные. Гаврила же сам руководил всеми ратными замыслами. Ненадолго отступился, и вот…
«Если бы не покинул я Земской избы, то б не сгубили столько людей», – думал он.
Перед глазами его была гора мертвецов, порубленных саблями, поколотых копьями, пострелянных и измятых конями…
Занятый своими мыслями, хлебник не слушал допроса, который вели кузнец и Прохор Коза.
– Ты ли других дворян подбивал к измене? – услыхал он вопрос Мошницына.
– Я что тебе за ответчик! У каждого свой язык! – нагло сказал Сумороцкий.
– Отвечай ты, падаль! – внезапно вскочив, гаркнул Гаврила. – Со всегородним старостой говоришь, собака: поклоны бей!..
Он подскочил к дворянину.
Сумороцкий вздрогнул от неожиданности, но тотчас же усмехнулся.
– Ты што, воевода, в обиде, что ль, на меня? – спросил он.
Тогда Гаврила сгреб со стола кувшин с квасом и с размаху хватил им по голове дворянина.
Глиняный кувшин раскололся. Дворянин отшатнулся к стене и бессильно сидел с искаженным болью, побелевшим и мокрым от кваса лицом. Все кругом замолчали.
– Квасу не пожалел! – сдавленным голосом, через силу сказал в тишине Сумороцкий.
– Опять жартуешь!.. – крикнул Гаврила в злобе. – Жартуешь, мертвец! – Он схватил изменника за ворот и, встряхнув, треснул его головой о стену. Голова безвольно мотнулась и упала на грудь. Хлебник, не помня себя, ткнул кулаком в лицо и швырнул Сумороцкого на пол. Стоя среди горницы, он оглядел остальных дворян. Все сидели, притихнув и опустив глаза, и только Всеславин встретился взглядом с Гаврилой… Хлебник шагнул к нему и ударил его ногой в грудь… Тот со стоном обвис, как мертвый. Тогда Коза взял сзади Гаврилу за плечи.
– Буде, – сказал он, – угомонись, окаянный! Какой то расспрос?!
– Дворянское дело – расспрос!.. Вешать их всех! – тяжело дыша, проворчал хлебник. Он дрожал; глаза его напились кровью, и под усами губы казались синими.
– Сядь, Гаврила, – взволнованно сказал летописец. – Все надо рядом вершить. Как без расспроса! Надо ж измену вызнать!..
– Ладно, спрошайте. Больше не стану… – пообещал хлебник, но вдруг повернулся к дворянам: – А вы, дерьмо, смотрите – без жарту!.. Не то я…
Он не закончил фразы и вдруг вышел вон из горницы, хлопнув дверью…
Двое стрельцов подняли с пола Сумороцкого, полой его же одежды стерев ему кровь с лица.
Томила хотел продолжать расспрос по обычаю и велел приготовить бумагу для расспросных листов, но раздался в окна стук с площади. Захарка выглянул.
– Подьячий, скажи там старостам – чего волков держать в избе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194