Вели прежде своим холуям с коленок подняться, – возразил Гаврила.
– Ты мне что за указ?
– Я не указ, да гляжу, не так ты, князь, починаешь. Воевода Собакин, дай бог ему поскорее царство небесное, эдак же починал, и ты по Собакину починаешь. Худо не стало б!
– Вставай вы все, дармоеды, – обратился воевода к подьячим, – да все по местам – и, не мешкав, за дело!
Подьячие кинулись занимать места у столов.
– Ну, что такое? – спросил воевода, обратившись к вошедшим. – Как тебя там… ты, староста, сказывай.
– Зовут меня Гаврила Левонтьев Демидов, а пришли мы к тебе от всего мира просить зелья, свинцу да ключей городских.
– Пошто вам? – спросил воевода, не ожидавший такой просьбы. – Против кого вам зелье?
– А против кого, то мы сами ведаем, – спокойно, с достоинством ответил Гаврила.
– Вы ведаете, да я не ведаю, а ключи у меня. Вот и спрашиваю – противу кого свинец? У великого государя нашего Алексея Михайловича и с Литвой и с немцами мирно – пошто вам пороху снадобилось?
– Покуда, князь воевода, ключи у тебя, да не станет их у тебя, – вмешался Коза. – Ты сказываешь – с немцами мирно, а нам и те – немцы, кто с Москвы по наши головы будет!
– Изменницкие слова молвил, царский стрелец! – возразил воевода. – Ты б допрежь стрелецкий кафтан скинул.
– Ты бы с нас рад поскидать и порты, воеводушка, – отозвался другой стрелец, Иван Колчин. – Да прежде, брат ты мой, князюшка, с тебя порты снимем, будет с тобой хороводиться! Не лясы точить пришли – сказывай, даешь зелье?
– Не дам!
– Ин сами возьмем, – твердо молвил Гаврила.
– Задавишь меня, тогда и возьмешь, – откликнулся воевода.
Гаврила равнодушно пожал плечами:
– Ну что ж, задавлю, коли хочешь, – не жалко, никто не заплачет!
– Сбирать? – спросил тихо Прохор Коза Томилу.
– Сбирай, – так же тихо кивнул Томила Слепой.
Один из посадских вышел из съезжей. Старосты продолжали препираться с воеводой. Он не сдавался.
– Не смеете вы меня задавить. За то государь спросит, – сказал он вдруг и поперхнулся словом: с Рыбницкой площади загудел сполох.
– Горит чего-то? – нерешительно и тихо сказал воевода с некоторой надеждой, что пожар отвлечет людей и прервет эту сцену…
– Воеводская спесь горит, – ответил ему Прохор Коза. – За зельем да за свинцом собирается мир на поклон к тебе, князь Василий Петрович.
– Что ж, насильством возьмете. Добром не дам, – сказал Львов растерянно, – а сила солому ломит.
Он едва успел сказать эти слова, когда толпа зашумела под окнами съезжей:
– Зелья давай! Зелья, свинцу!
– Где новый воевода, давай сюда!
– Что ж, князь воевода, может, к народу пойдешь толковать на крылечко? – с ехидцей сказал Прохор.
«Хоть удавись тут!» – подумал Львов про себя.
– Аль, может, с нами добром сговоришься? – спросил стрелец, хлопнув его по спине.
Воевода подернул плечом. Ему было не по себе.
Однако прежде отдачи ключей он потребовал стрелецких голов, казачьего голову и городового приказчика и поручил им контроль над ключами от пороха и свинца, сделав вид, будто он отдал ключи не мятежной толпе, а служилым людям. Народ толпой побежал к зелейным погребам получать пищали, свинец и порох, словно во время обороны города от подступивших врагов.
– Ну, князь воевода, как тебя величать, не упомнил, – сказал Гаврила. – Тесно у тебя всем, и сести негде. То перво пойдем к нам в гости, во Всегороднюю избу. Там еще об делах с тобой потолкуем.
– Непригоже царскому воеводе… – заикнулся было князь, но веселый стрелец Прохор его перебил:
– Идем, идем, там пригожей – под столами никто не сидит, на коленках не ерзают – все по-людски… – Он снова хлопнул воеводу по спине, словно шутя, но так, что тот покачнулся.
Воевода понял, что еще один такой шлепок – и все равно придется пойти. Он сдался.
В сопровождении десятка вожаков восставшего Пскова и окруженный сотнями горожан, воевода был отведен и посажен в подвал под стражу, а еще через час тот же веселый стрелец доставил к нему отца и сына Собакиных.
– В Москву собрались, вишь, уехать, ан дороги-то ныне грязны! Пускай тут с тобой посидят, князь Василий Петрович, уж ты им дозволь. Обсохнет, тогда и ехать. Да и тебе-то так веселей, – сказал Прохор. – Я бы сам с тобой побалакать остался, да вишь, недосуг!
И, громко смеясь своей шутке, Прохор ушел, стуча сапогами по лестнице…
Иванка возвратился в кузню к Мошницыну. В городе нарастало небывалое. Город готовился к обороне, и в кузницах начали ковать воинскую сбрую. Кузнецы порубежного Пскова всегда хранили предания о том, как их искусство во времена осады служило святому делу обороны. В этом была их гордость, их ремесленная честь. И когда Михайле Мошницыну в Земской избе сказали, что на кузню его возлагается изготовлять наконечники копий и сабли, он не посмел возразить.
После работы в кузне Иванка с Якуней, не заходя домой, направились в город.
На берегу Великой толпа посадских в пестрых тулупах, кафтанах и шубах строилась ратным строем с пищалями, рогатинами и бердышами. Стрелецкий десятник кричал им слова приказов. Это были «новоприборные» из посадского люда.
Гаврила Демидов по совету с Козой указал обучать их наскоро ратному делу, чтобы быть готовыми и встать на защиту города, когда приспеет пора.
Иванка и Якуня были возбуждены, громко смеялись, с озорством толкали друг друга и задевали прохожих, грозясь посадским девчонкам обнять их черными от копоти, угля и железа руками. Девчонки с хохотом разбегались, кидались снежками, взрослые люди ворчали на озорных юнцов…
У Всегородней избы оба парня, остепенившись, умылись снегом, поправили шапки и опояски и, отряхнув снег, налипший к ногам, взошли на крыльцо.
– В стрельцы? – приветливо воскликнул Захар, увидев друзей, и снова склонился к работе, выписывая ярлык для пожилого кожевника, пришедшего записаться вместе с двоими юными сыновьями.
– Ну, давай: «Яков Михайлов, сын кузнеца Мошницына, от роду лет – осьмнадцать…» – смеясь, произнес Захарка и взялся за чистый ярлык. – Саблю, чай, хочешь привесить? – весело спросил он.
– Чего ж не привесить?! Ты ведь привесил! – сказал Якуня.
– Тебе к лицу будет с саблей – лицом румян, пригож, как девица! – насмешливо поддержал Захарка.
«Посадский», – вписал он.
Якуня зарделся и стал еще больше обычного похож на Аленку.
– В конные, что ли, писать? – подмигнул Захарка и, не дождавшись ответа, в углу ярлыка поставил большое «С», что означало «стремянный». – Держи, стрелец, – сказал он, протянув ярлык.
– Ты тоже в стрельцы? – спросил он Иванку.
Захар пододвинул поближе чистый листок и писал, бормоча: «Иван Истомин, сын звонарев, от роду лет…» Вдруг он остановился.
– Постой-ка, Ваня. Ты ведь не вольный… Ты ж из владычных людей.
– Врешь! Макарка хотел в холопы меня, а я не холоп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
– Ты мне что за указ?
– Я не указ, да гляжу, не так ты, князь, починаешь. Воевода Собакин, дай бог ему поскорее царство небесное, эдак же починал, и ты по Собакину починаешь. Худо не стало б!
– Вставай вы все, дармоеды, – обратился воевода к подьячим, – да все по местам – и, не мешкав, за дело!
Подьячие кинулись занимать места у столов.
– Ну, что такое? – спросил воевода, обратившись к вошедшим. – Как тебя там… ты, староста, сказывай.
– Зовут меня Гаврила Левонтьев Демидов, а пришли мы к тебе от всего мира просить зелья, свинцу да ключей городских.
– Пошто вам? – спросил воевода, не ожидавший такой просьбы. – Против кого вам зелье?
– А против кого, то мы сами ведаем, – спокойно, с достоинством ответил Гаврила.
– Вы ведаете, да я не ведаю, а ключи у меня. Вот и спрашиваю – противу кого свинец? У великого государя нашего Алексея Михайловича и с Литвой и с немцами мирно – пошто вам пороху снадобилось?
– Покуда, князь воевода, ключи у тебя, да не станет их у тебя, – вмешался Коза. – Ты сказываешь – с немцами мирно, а нам и те – немцы, кто с Москвы по наши головы будет!
– Изменницкие слова молвил, царский стрелец! – возразил воевода. – Ты б допрежь стрелецкий кафтан скинул.
– Ты бы с нас рад поскидать и порты, воеводушка, – отозвался другой стрелец, Иван Колчин. – Да прежде, брат ты мой, князюшка, с тебя порты снимем, будет с тобой хороводиться! Не лясы точить пришли – сказывай, даешь зелье?
– Не дам!
– Ин сами возьмем, – твердо молвил Гаврила.
– Задавишь меня, тогда и возьмешь, – откликнулся воевода.
Гаврила равнодушно пожал плечами:
– Ну что ж, задавлю, коли хочешь, – не жалко, никто не заплачет!
– Сбирать? – спросил тихо Прохор Коза Томилу.
– Сбирай, – так же тихо кивнул Томила Слепой.
Один из посадских вышел из съезжей. Старосты продолжали препираться с воеводой. Он не сдавался.
– Не смеете вы меня задавить. За то государь спросит, – сказал он вдруг и поперхнулся словом: с Рыбницкой площади загудел сполох.
– Горит чего-то? – нерешительно и тихо сказал воевода с некоторой надеждой, что пожар отвлечет людей и прервет эту сцену…
– Воеводская спесь горит, – ответил ему Прохор Коза. – За зельем да за свинцом собирается мир на поклон к тебе, князь Василий Петрович.
– Что ж, насильством возьмете. Добром не дам, – сказал Львов растерянно, – а сила солому ломит.
Он едва успел сказать эти слова, когда толпа зашумела под окнами съезжей:
– Зелья давай! Зелья, свинцу!
– Где новый воевода, давай сюда!
– Что ж, князь воевода, может, к народу пойдешь толковать на крылечко? – с ехидцей сказал Прохор.
«Хоть удавись тут!» – подумал Львов про себя.
– Аль, может, с нами добром сговоришься? – спросил стрелец, хлопнув его по спине.
Воевода подернул плечом. Ему было не по себе.
Однако прежде отдачи ключей он потребовал стрелецких голов, казачьего голову и городового приказчика и поручил им контроль над ключами от пороха и свинца, сделав вид, будто он отдал ключи не мятежной толпе, а служилым людям. Народ толпой побежал к зелейным погребам получать пищали, свинец и порох, словно во время обороны города от подступивших врагов.
– Ну, князь воевода, как тебя величать, не упомнил, – сказал Гаврила. – Тесно у тебя всем, и сести негде. То перво пойдем к нам в гости, во Всегороднюю избу. Там еще об делах с тобой потолкуем.
– Непригоже царскому воеводе… – заикнулся было князь, но веселый стрелец Прохор его перебил:
– Идем, идем, там пригожей – под столами никто не сидит, на коленках не ерзают – все по-людски… – Он снова хлопнул воеводу по спине, словно шутя, но так, что тот покачнулся.
Воевода понял, что еще один такой шлепок – и все равно придется пойти. Он сдался.
В сопровождении десятка вожаков восставшего Пскова и окруженный сотнями горожан, воевода был отведен и посажен в подвал под стражу, а еще через час тот же веселый стрелец доставил к нему отца и сына Собакиных.
– В Москву собрались, вишь, уехать, ан дороги-то ныне грязны! Пускай тут с тобой посидят, князь Василий Петрович, уж ты им дозволь. Обсохнет, тогда и ехать. Да и тебе-то так веселей, – сказал Прохор. – Я бы сам с тобой побалакать остался, да вишь, недосуг!
И, громко смеясь своей шутке, Прохор ушел, стуча сапогами по лестнице…
Иванка возвратился в кузню к Мошницыну. В городе нарастало небывалое. Город готовился к обороне, и в кузницах начали ковать воинскую сбрую. Кузнецы порубежного Пскова всегда хранили предания о том, как их искусство во времена осады служило святому делу обороны. В этом была их гордость, их ремесленная честь. И когда Михайле Мошницыну в Земской избе сказали, что на кузню его возлагается изготовлять наконечники копий и сабли, он не посмел возразить.
После работы в кузне Иванка с Якуней, не заходя домой, направились в город.
На берегу Великой толпа посадских в пестрых тулупах, кафтанах и шубах строилась ратным строем с пищалями, рогатинами и бердышами. Стрелецкий десятник кричал им слова приказов. Это были «новоприборные» из посадского люда.
Гаврила Демидов по совету с Козой указал обучать их наскоро ратному делу, чтобы быть готовыми и встать на защиту города, когда приспеет пора.
Иванка и Якуня были возбуждены, громко смеялись, с озорством толкали друг друга и задевали прохожих, грозясь посадским девчонкам обнять их черными от копоти, угля и железа руками. Девчонки с хохотом разбегались, кидались снежками, взрослые люди ворчали на озорных юнцов…
У Всегородней избы оба парня, остепенившись, умылись снегом, поправили шапки и опояски и, отряхнув снег, налипший к ногам, взошли на крыльцо.
– В стрельцы? – приветливо воскликнул Захар, увидев друзей, и снова склонился к работе, выписывая ярлык для пожилого кожевника, пришедшего записаться вместе с двоими юными сыновьями.
– Ну, давай: «Яков Михайлов, сын кузнеца Мошницына, от роду лет – осьмнадцать…» – смеясь, произнес Захарка и взялся за чистый ярлык. – Саблю, чай, хочешь привесить? – весело спросил он.
– Чего ж не привесить?! Ты ведь привесил! – сказал Якуня.
– Тебе к лицу будет с саблей – лицом румян, пригож, как девица! – насмешливо поддержал Захарка.
«Посадский», – вписал он.
Якуня зарделся и стал еще больше обычного похож на Аленку.
– В конные, что ли, писать? – подмигнул Захарка и, не дождавшись ответа, в углу ярлыка поставил большое «С», что означало «стремянный». – Держи, стрелец, – сказал он, протянув ярлык.
– Ты тоже в стрельцы? – спросил он Иванку.
Захар пододвинул поближе чистый листок и писал, бормоча: «Иван Истомин, сын звонарев, от роду лет…» Вдруг он остановился.
– Постой-ка, Ваня. Ты ведь не вольный… Ты ж из владычных людей.
– Врешь! Макарка хотел в холопы меня, а я не холоп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194