– Коли не Яга – все одно… изменщик государев такой же!
– Изменщики государевы бояре, а мы не изменщики, – степенно ответил за всех Мошницын.
Боярин побагровел.
– Молчи! – закричал он. – В Писании сказано: уха два, а язык один бог сотворил, чтобы слушать больше, а вракать менее.
– Прости, боярин, мужицкое невежество, – поклонился Русинов. – Дозволь спрошать.
– Спрошай, – разрешил Хованский.
– На владычную грамоту что скажешь? Не хочет народ креста целовать, покуда войска не уведешь от города. Разорения животов боятся.
– Не татаре – царские стрельцы! Чего их страшиться! Не с грабежом пришли! – возразил Хованский.
– Телеги твои новогородские попали во Псков, боярин, – едва заметно усмехнулся Михайла, – с той поры страху прибыло.
Коза и Леванисов сдержали улыбки, вспомнив, какое добро было в телегах Хованского…
– Чего ж тут страшиться! Куплял кое-чего в Новегороде. У вас есть товары добрые, тоже куплять мочно, – сказал Хованский. – С ворами грех торговать, а как замиритесь, и добрый торг будет…
– Нам бы купцов посмирнее на наши товары, – дерзко прервал Коза, – а ты, боярин, шел бы домой, истощал небось в наших краях…
– Молчи! – остановил боярин. – Молчи, холоп!
– Не холоп, а стрелец государев, – поправил с достоинством Коза.
– Молчи!
– Что ж, боярин, «молчи» да «молчи», – громко вмешался Михайла, – не затем пришли, чтобы молчать, а пришли совет держать.
– Врешь! – прервал Хованский. – Николи не бывало так! Боярин к боярину ходит совет держать, мужик к мужику – толковать, а мужик к боярину – челом бить.
– Челом бить, – покорно ответил Русинов.
– Когда боярин слово сказывает, тогда внимать!
– Внимать, – повторил Русинов, как отголосок.
– Вот вам и сказка вся, мужики: тому быть не довелось, чтобы вы боярам указывали, а указывает боярам государь, и стану я тут стоять, покуда мне надобно!..
– Стало, боярин, велишь сказать псковитянам, что не быть крестному целованию? – спросил Коза. – Похвалит тебя государь за службишку!.. – добавил он с мрачной усмешкой.
Хованский оторопел от такой наглости и сразу не мог даже вымолвить слова, он только по-рыбьему жадно хватал воздух…
– Молчи! – взвизгнул он вдруг тонко и злобно. – Советчик ты государев – кого чем пожаловать?! Велю вам всем батоги всыпать!..
– Не мочно, – отрезал кузнец, – всем дворянам во Пскове за то снимут головы, Рафаила на чепь посадят и воевод каменьем побьют. И опять будет тебе за то государева милость…
– Челом бьем, боярин, уйди от города, и Псков государю крест поцелует! – сказал Русинов, и в голосе и глазах его была мольба.
Русинов сказал бы иначе – он бы объяснил Хованскому, что воры гилевщики во Пскове сильны, что большие люди ждут замирения с Москвой и только о том пекутся, что сам он не спит ночами, ожидая разорения дома своего от мятежников… Но он боялся остальных послов – и лишь повторил:
– Челом бьем! – Русинов низко поклонился при этих словах. – Дай укрепление!
– То-то, мужик! – взглянув на него и вдруг все поняв и снизив голос, ворчливо сказал Хованский. – «Челом, челом»! Так вот и надобно! Я бы челобитья вашего слушал, да государева гнева страшусь… Вы бы псковитян сговорили крест целовать, а я бы тотчас и ушел, как крест поцелуете. Вот вам мое укрепление!..
– Не мочно, боярин, – мягко сказал Русинов. – Люди твои псковитян обижают. Некуда стадо выгнать. Корма отняли… По реке из пищалей бьют. Народ без рыбы, без молока… Злобится народ. За водой третьева дни дева пошла на реку, а ту девку казак из пищали убил. Как креста целовать! Народ и слышать не хочет записи целовальной…
– Молчи! – перебил Хованский. – Быть так: людям своим с сего часу не велю над городом жестковать, а держать войско у города покуда еще не отстану. А как поцелуете крест, и тут я от города отступлюсь и дворян пущу по домам, а в город лезти с войском не стану. И то я творю, гнев государев на себя навлекая, чтоб крови избыть…
– Пошто ж государю христианская кровь! И он, чай, возрадуется миру в государстве! – слащаво сказал Русинов.
– Так, стало, боярин, не отойдешь от города? – решительно и резко спросил Михайла, берясь за дверную скобу.
Хованский гневно нахмурил брови, покраснел, но на этот раз удержался.
– Уразуметь надобно, господа земские выборные! – сказал он, с усилием произнося эти слова, противные его нраву. – Уразумейте вы, – с расстановкой добавил он, – и набольший боярин мочен не все творить! Я вам два укрепления даю: первое – что люди мои псковитян трогать не станут с сего же часу, другое – что тем же часом, как крест поцелуете, так и войско свое уведу. Чего хотите еще? – обратился боярин к Михайле. – Скажите миру, и он, господа, вам спасибо скажет, что этак упословали. И того прежде не слыхано, чтобы бояре государевы с мужиками посольские дела вершили!.. – Голос боярина дрогнул. – Я с вами держу речь, а от того отцам моим посрамление! Николи Хованские с мужиками не говорили, а делаю то для христианского закону!
– Спасибо, боярин! – воскликнул Русинов, пока никто не успел возразить…
Если бы не послы меньших – он бы поцеловал боярскую руку от умиления. Он не ждал и такого исхода от своего посольства и радовался тому, что сможет похвастаться псковитянам успехом. Он уже знал, что скажет народу: «С боярином честью надо было, а молодших людей посланцы обидно сказывали боярину, вот и не так добро вышло».
– Прощай, боярин, – сказал Русинов, торопливо вставая, пока никто не успел опомниться и потребовать больших уступок.
– Прощайте, – ответил боярин.
– Даст бог, в последний раз свиделись, не поминай лихом! – напоследок сказал Прохор.
А когда послы вышли, Хованский встал перед образом и перекрестился.
Когда Михайла Мошницын и Прохор стали наседать, он колебался – не сдаться ли, не уступить ли, не отойти ли от города. Если бы согласился уйти, он покрыл бы себя бесчестьем… Но спас всегородний староста Русинов, намекнув, что уступка может быть меньшей.
И, крестясь, Хованский промолвил:
– Слава святей, единосущней и нераздельней троице!
И он подумал при этом о том, что, кроме небесной троицы, есть еще троица земная: власть церковная, бояре и богатые торговые гости. И боярин еще раз истово перекрестился.
7
Лихорадка свалила летописца. Бред путался с явью: то наполняли его избу голуби с белыми бумажными крыльями, сложенными из листов «Правды искренней», то пан Юрка, избитый, искалеченный, лежал перед ним на столе между трех горящих свечей, то выходил из угла из-за печки Гаврила и молча с укором глядел на него, заставляя его содрогаться от взгляда. Поп Яков, сидя на печке, кричал петухом, и огромные, как медведи, ползали по полу тараканы…
И вдруг все окончилось. Томила проснулся глубокой ночью, выпил воды, поискал в черепушках, нашел корки хлеба, чеснок и кусок обветрившейся, покрывшейся нежным пушком солонины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
– Изменщики государевы бояре, а мы не изменщики, – степенно ответил за всех Мошницын.
Боярин побагровел.
– Молчи! – закричал он. – В Писании сказано: уха два, а язык один бог сотворил, чтобы слушать больше, а вракать менее.
– Прости, боярин, мужицкое невежество, – поклонился Русинов. – Дозволь спрошать.
– Спрошай, – разрешил Хованский.
– На владычную грамоту что скажешь? Не хочет народ креста целовать, покуда войска не уведешь от города. Разорения животов боятся.
– Не татаре – царские стрельцы! Чего их страшиться! Не с грабежом пришли! – возразил Хованский.
– Телеги твои новогородские попали во Псков, боярин, – едва заметно усмехнулся Михайла, – с той поры страху прибыло.
Коза и Леванисов сдержали улыбки, вспомнив, какое добро было в телегах Хованского…
– Чего ж тут страшиться! Куплял кое-чего в Новегороде. У вас есть товары добрые, тоже куплять мочно, – сказал Хованский. – С ворами грех торговать, а как замиритесь, и добрый торг будет…
– Нам бы купцов посмирнее на наши товары, – дерзко прервал Коза, – а ты, боярин, шел бы домой, истощал небось в наших краях…
– Молчи! – остановил боярин. – Молчи, холоп!
– Не холоп, а стрелец государев, – поправил с достоинством Коза.
– Молчи!
– Что ж, боярин, «молчи» да «молчи», – громко вмешался Михайла, – не затем пришли, чтобы молчать, а пришли совет держать.
– Врешь! – прервал Хованский. – Николи не бывало так! Боярин к боярину ходит совет держать, мужик к мужику – толковать, а мужик к боярину – челом бить.
– Челом бить, – покорно ответил Русинов.
– Когда боярин слово сказывает, тогда внимать!
– Внимать, – повторил Русинов, как отголосок.
– Вот вам и сказка вся, мужики: тому быть не довелось, чтобы вы боярам указывали, а указывает боярам государь, и стану я тут стоять, покуда мне надобно!..
– Стало, боярин, велишь сказать псковитянам, что не быть крестному целованию? – спросил Коза. – Похвалит тебя государь за службишку!.. – добавил он с мрачной усмешкой.
Хованский оторопел от такой наглости и сразу не мог даже вымолвить слова, он только по-рыбьему жадно хватал воздух…
– Молчи! – взвизгнул он вдруг тонко и злобно. – Советчик ты государев – кого чем пожаловать?! Велю вам всем батоги всыпать!..
– Не мочно, – отрезал кузнец, – всем дворянам во Пскове за то снимут головы, Рафаила на чепь посадят и воевод каменьем побьют. И опять будет тебе за то государева милость…
– Челом бьем, боярин, уйди от города, и Псков государю крест поцелует! – сказал Русинов, и в голосе и глазах его была мольба.
Русинов сказал бы иначе – он бы объяснил Хованскому, что воры гилевщики во Пскове сильны, что большие люди ждут замирения с Москвой и только о том пекутся, что сам он не спит ночами, ожидая разорения дома своего от мятежников… Но он боялся остальных послов – и лишь повторил:
– Челом бьем! – Русинов низко поклонился при этих словах. – Дай укрепление!
– То-то, мужик! – взглянув на него и вдруг все поняв и снизив голос, ворчливо сказал Хованский. – «Челом, челом»! Так вот и надобно! Я бы челобитья вашего слушал, да государева гнева страшусь… Вы бы псковитян сговорили крест целовать, а я бы тотчас и ушел, как крест поцелуете. Вот вам мое укрепление!..
– Не мочно, боярин, – мягко сказал Русинов. – Люди твои псковитян обижают. Некуда стадо выгнать. Корма отняли… По реке из пищалей бьют. Народ без рыбы, без молока… Злобится народ. За водой третьева дни дева пошла на реку, а ту девку казак из пищали убил. Как креста целовать! Народ и слышать не хочет записи целовальной…
– Молчи! – перебил Хованский. – Быть так: людям своим с сего часу не велю над городом жестковать, а держать войско у города покуда еще не отстану. А как поцелуете крест, и тут я от города отступлюсь и дворян пущу по домам, а в город лезти с войском не стану. И то я творю, гнев государев на себя навлекая, чтоб крови избыть…
– Пошто ж государю христианская кровь! И он, чай, возрадуется миру в государстве! – слащаво сказал Русинов.
– Так, стало, боярин, не отойдешь от города? – решительно и резко спросил Михайла, берясь за дверную скобу.
Хованский гневно нахмурил брови, покраснел, но на этот раз удержался.
– Уразуметь надобно, господа земские выборные! – сказал он, с усилием произнося эти слова, противные его нраву. – Уразумейте вы, – с расстановкой добавил он, – и набольший боярин мочен не все творить! Я вам два укрепления даю: первое – что люди мои псковитян трогать не станут с сего же часу, другое – что тем же часом, как крест поцелуете, так и войско свое уведу. Чего хотите еще? – обратился боярин к Михайле. – Скажите миру, и он, господа, вам спасибо скажет, что этак упословали. И того прежде не слыхано, чтобы бояре государевы с мужиками посольские дела вершили!.. – Голос боярина дрогнул. – Я с вами держу речь, а от того отцам моим посрамление! Николи Хованские с мужиками не говорили, а делаю то для христианского закону!
– Спасибо, боярин! – воскликнул Русинов, пока никто не успел возразить…
Если бы не послы меньших – он бы поцеловал боярскую руку от умиления. Он не ждал и такого исхода от своего посольства и радовался тому, что сможет похвастаться псковитянам успехом. Он уже знал, что скажет народу: «С боярином честью надо было, а молодших людей посланцы обидно сказывали боярину, вот и не так добро вышло».
– Прощай, боярин, – сказал Русинов, торопливо вставая, пока никто не успел опомниться и потребовать больших уступок.
– Прощайте, – ответил боярин.
– Даст бог, в последний раз свиделись, не поминай лихом! – напоследок сказал Прохор.
А когда послы вышли, Хованский встал перед образом и перекрестился.
Когда Михайла Мошницын и Прохор стали наседать, он колебался – не сдаться ли, не уступить ли, не отойти ли от города. Если бы согласился уйти, он покрыл бы себя бесчестьем… Но спас всегородний староста Русинов, намекнув, что уступка может быть меньшей.
И, крестясь, Хованский промолвил:
– Слава святей, единосущней и нераздельней троице!
И он подумал при этом о том, что, кроме небесной троицы, есть еще троица земная: власть церковная, бояре и богатые торговые гости. И боярин еще раз истово перекрестился.
7
Лихорадка свалила летописца. Бред путался с явью: то наполняли его избу голуби с белыми бумажными крыльями, сложенными из листов «Правды искренней», то пан Юрка, избитый, искалеченный, лежал перед ним на столе между трех горящих свечей, то выходил из угла из-за печки Гаврила и молча с укором глядел на него, заставляя его содрогаться от взгляда. Поп Яков, сидя на печке, кричал петухом, и огромные, как медведи, ползали по полу тараканы…
И вдруг все окончилось. Томила проснулся глубокой ночью, выпил воды, поискал в черепушках, нашел корки хлеба, чеснок и кусок обветрившейся, покрывшейся нежным пушком солонины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194