– Досягнет ли снаряд до опушки?
– Попытаем, Гаврила Левонтьич. Попытка не пытка! Вот еще подойдут – и пустим, – сказал пушкарь, не хотевший даром тратить снаряда, и приказал помощнику заряжать пушку.
В это время подъехало несколько дворян. Они соскочили с коней и поднялись на стену.
– Где пропадали, господа дворяне? – строго спросил Гаврила. – Ты пошто, Сумороцкий, обитель покинул?
Сумороцкий покраснел. Отвечать на такой вопрос простому посадскому мужику он считал для себя бесчестьем, но хлебник глядел сурово, и хлебник был сейчас главой и хозяином города. Кроме того, кругом слушала недружелюбная толпа меньших людей.
– Чаяли – у Петровских надобней, – ответил за всех Сумороцкий.
– Эх вы, воеводы! – сказал хлебник. – Сбились в кучу, словно бараны, а город открыли! Гляди, он куды идет, – указал он.
Между тем Хованский перестроил войска и теперь уж открыто послал отряд в обход города.
– Обходит, – сказал дворянин Всеславин. – А мы и не чаяли!
– «Не чаяли»? – передразнил Гаврила Демидов. – «Не чаяли»! Христопродавцы! Мир продаете! – выкрикнул он. – Я не ведал, не чаял, Михайла не ведал, не чаял, Микула, Яков… Так я же хлебник, мужик, Михайла – кузнец, Микула – мясник, Яков – поп, а вы, господа, сукины дети, вы – ратные начальники, вам надо ведать, где ставить защиту! Надо было до конца в Любятинском да в Снетном свое войско держать… Вам надо ведать, где чего оборона стоит!..
– Помилуй, Гаврила Левонтьич, какая уж там оборона от эдакой рати?! Ведь силища лезет! – воскликнул Тюльнев. – Неужто нам было сидеть в осаде в Любятинском – и во Пскове-то не усидишь!
– Степан Баторий был с большим войском, да наши отцы усидели! – прервал Гаврила.
– Да тут ведь не ляхи – свои: все тайности ведают. Они нас, как крыс, поморят… Не драться же с ними взаправду! Боярин и миром поладит! – вмешался дворянин Вельяминов.
– Продаешь! – оборвал его хлебник. – В подвал укажу засадить и голодом поморю. Все вижу: затем вы, дворяне, бежали сами и стрельцов увели, что дороги задумали выдать боярам. Увижу – станете еще продавать, и головы порублю вам к собачьей матери!..
Дворяне смятенно умолкли.
– Ну, ладно, чего уж сейчас горячиться, было б мне раньше смотреть, – махнул рукой хлебник. – А теперь ты, Сумороцкий, пойдешь на вылазку лезти, дорогу не дать, – резко сказал он, – а вы, дворяне, в засаду сядете эвон в той луже, а ты, Всеславин, начальство тут у стены возьмешь. Да посмотрим, дворяне, как вы станете биться, и только станете биться худо, и всех вас побьем до смерти. А побежите к боярам – и семьям смерть!
Сумороцкий хотел что-то ответить, но Гаврила его перебил:
– Языком трепать часу нет! Вылезать станешь с молодыми стрельцами да с посадскими охотниками, беги к воротам.
И дворянин Сумороцкий пустился бегом со стены. За ним последовали другие дворяне.
3
Якуня Мошницын вышел на вылазку из городских ворот. Мелкая дрожь пробегала по всему его телу, а глаза смеялись, и румяное лицо раскраснелось еще больше. Его дрожь была не от страха. Битва была просто новый ощущением. Вероятно, с таким же замиранием сердца Якуня венчался бы в церкви или откапывал бы клад. Якуня чаял поскакать на коне наперерез врагу и врубиться саблей в гущу дворян, но ему велели прежде всего слезть с лошади, дали в руки тяжелую пищаль и повели пешком… Потом велели ползти на четвереньках. С пищалью в руках это было неловко и трудно, всякая дрожь прошла, только глаза продолжали смеяться.
Якуня услышал гулкий удар пушки где-то рядом над самой головой. Еще удар и еще… Потом затрещала пальба из пищалей.
– Палить, что ли? – спросил Якуня соседа и поднял голову.
– Ложись! – цыкнули на него сзади. – Ползи, щенок, не вылазь наверх!
Якуня опять полз по траве, через тропинки, через мелкий можжевеловый поросняк, между каких-то избушек, возле плетней, слушая пищальную и пушечную пальбу и только следя за пятками стрельца, ползшего впереди.
У конца плетня, в долу между несколькими деревьями, собралась в мочагу вода. Под солнцем в мочаге нежились слободские свиньи, и Якуня с удивлением увидел, как стрелец, приподняв пищаль, полез прямо к свиньям в воду. С тяжелым хрюканьем полдюжины жирных свиней оставили свое мягкое ложе в воде и выскочили на бережок, а стрельцы и посадские охотники полегли в воду во всю длину мочажины и лежали, как свиньи… Якуня в первый раз в жизни забрался одетый в воду. Вода оказалась тепловатой, стало смешно и приятно. Теперь между трав было видно все, что творилось.
Люди Хованского частью проехали мимо Петровских ворот и скакали к Снетогорскому монастырю, другие отстали от них против Гремячей башни на самой опушке. С городской стены по войску били снаряды. Ядра выли со всех сторон – от Петровских ворот и из детинца. Часть из них со свистом и воем проносилась над мочагой, где лежала засада. Конные и пешие люди, вышедшие из Варламских ворот с Афанасием Вельяминовым, стали за деревьями, присели за кустами, за плетнями, легли за пнями и палили из пищалей, но из войска Хованского не отвечали на их пальбу. Люди Хованского бежали вперед, словно боясь отвлечься от главного дела, спешили к Снетной горе.
Мочага лежала невдалеке от тележной дороги, соединявшей Любятинский монастырь со Снетной горой. По дороге под охраной немногих ратных людей двигались коши – тележанки с походным добром ратных людей и с харчем. Охрана телег не ждала засады. Она следила за полетом ядер, бивших из Пскова в сторону Любятинского монастыря, и все поворачивали головы за каждым ударом. По кошам не стреляли ни из пищалей, ни из пушек, и обозные были спокойны за свою участь. Вдруг кто-то крикнул в мочаге, и все вскочили, вспугнув свиней, залегших рядом в траве. Все выстрелили по разу из пищалей и побежали на дорогу. Якуня тоже выстрелил в сторону кошей, ни в кого не целясь, и побежал. В сапогах хлюпала вода. Пищаль была тяжела, но он поспевал за другими и так же, как все, что-то кричал. Мужики у кошей стали хлестать лошадей и помчались рысью, но засада уже выскочила на дорогу, им наперерез. Выстрелы из пищалей ударили рядом, и Якуня вдруг увидал московского стрельца, который направил на него ствол. Только теперь Якуня понял, что он уже в ратном деле, что надо драться, и вдруг, метнувшись к стрельцу, он ткнул его в нос дулом своей тяжелой пищали. Стрелец отшатнулся, выронил оружие и упал. Тогда Якуня наскочил на другого стрельца, сидевшего на телеге, и ударил его в грудь стволом пищали. Возчик схватился за грудь и свалился поверх поклажи. Это было похоже на уличную драку с мальчишками. Якуня разошелся: он подбежал к третьему стрельцу, но тот бросился бежать.
– Го-го! – крикнул ему Якуня вдогонку и хотел уже пуститься за ним, когда один из псковских стрельцов, голубоглазый и ярко-рыжий, схватил его за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
– Попытаем, Гаврила Левонтьич. Попытка не пытка! Вот еще подойдут – и пустим, – сказал пушкарь, не хотевший даром тратить снаряда, и приказал помощнику заряжать пушку.
В это время подъехало несколько дворян. Они соскочили с коней и поднялись на стену.
– Где пропадали, господа дворяне? – строго спросил Гаврила. – Ты пошто, Сумороцкий, обитель покинул?
Сумороцкий покраснел. Отвечать на такой вопрос простому посадскому мужику он считал для себя бесчестьем, но хлебник глядел сурово, и хлебник был сейчас главой и хозяином города. Кроме того, кругом слушала недружелюбная толпа меньших людей.
– Чаяли – у Петровских надобней, – ответил за всех Сумороцкий.
– Эх вы, воеводы! – сказал хлебник. – Сбились в кучу, словно бараны, а город открыли! Гляди, он куды идет, – указал он.
Между тем Хованский перестроил войска и теперь уж открыто послал отряд в обход города.
– Обходит, – сказал дворянин Всеславин. – А мы и не чаяли!
– «Не чаяли»? – передразнил Гаврила Демидов. – «Не чаяли»! Христопродавцы! Мир продаете! – выкрикнул он. – Я не ведал, не чаял, Михайла не ведал, не чаял, Микула, Яков… Так я же хлебник, мужик, Михайла – кузнец, Микула – мясник, Яков – поп, а вы, господа, сукины дети, вы – ратные начальники, вам надо ведать, где ставить защиту! Надо было до конца в Любятинском да в Снетном свое войско держать… Вам надо ведать, где чего оборона стоит!..
– Помилуй, Гаврила Левонтьич, какая уж там оборона от эдакой рати?! Ведь силища лезет! – воскликнул Тюльнев. – Неужто нам было сидеть в осаде в Любятинском – и во Пскове-то не усидишь!
– Степан Баторий был с большим войском, да наши отцы усидели! – прервал Гаврила.
– Да тут ведь не ляхи – свои: все тайности ведают. Они нас, как крыс, поморят… Не драться же с ними взаправду! Боярин и миром поладит! – вмешался дворянин Вельяминов.
– Продаешь! – оборвал его хлебник. – В подвал укажу засадить и голодом поморю. Все вижу: затем вы, дворяне, бежали сами и стрельцов увели, что дороги задумали выдать боярам. Увижу – станете еще продавать, и головы порублю вам к собачьей матери!..
Дворяне смятенно умолкли.
– Ну, ладно, чего уж сейчас горячиться, было б мне раньше смотреть, – махнул рукой хлебник. – А теперь ты, Сумороцкий, пойдешь на вылазку лезти, дорогу не дать, – резко сказал он, – а вы, дворяне, в засаду сядете эвон в той луже, а ты, Всеславин, начальство тут у стены возьмешь. Да посмотрим, дворяне, как вы станете биться, и только станете биться худо, и всех вас побьем до смерти. А побежите к боярам – и семьям смерть!
Сумороцкий хотел что-то ответить, но Гаврила его перебил:
– Языком трепать часу нет! Вылезать станешь с молодыми стрельцами да с посадскими охотниками, беги к воротам.
И дворянин Сумороцкий пустился бегом со стены. За ним последовали другие дворяне.
3
Якуня Мошницын вышел на вылазку из городских ворот. Мелкая дрожь пробегала по всему его телу, а глаза смеялись, и румяное лицо раскраснелось еще больше. Его дрожь была не от страха. Битва была просто новый ощущением. Вероятно, с таким же замиранием сердца Якуня венчался бы в церкви или откапывал бы клад. Якуня чаял поскакать на коне наперерез врагу и врубиться саблей в гущу дворян, но ему велели прежде всего слезть с лошади, дали в руки тяжелую пищаль и повели пешком… Потом велели ползти на четвереньках. С пищалью в руках это было неловко и трудно, всякая дрожь прошла, только глаза продолжали смеяться.
Якуня услышал гулкий удар пушки где-то рядом над самой головой. Еще удар и еще… Потом затрещала пальба из пищалей.
– Палить, что ли? – спросил Якуня соседа и поднял голову.
– Ложись! – цыкнули на него сзади. – Ползи, щенок, не вылазь наверх!
Якуня опять полз по траве, через тропинки, через мелкий можжевеловый поросняк, между каких-то избушек, возле плетней, слушая пищальную и пушечную пальбу и только следя за пятками стрельца, ползшего впереди.
У конца плетня, в долу между несколькими деревьями, собралась в мочагу вода. Под солнцем в мочаге нежились слободские свиньи, и Якуня с удивлением увидел, как стрелец, приподняв пищаль, полез прямо к свиньям в воду. С тяжелым хрюканьем полдюжины жирных свиней оставили свое мягкое ложе в воде и выскочили на бережок, а стрельцы и посадские охотники полегли в воду во всю длину мочажины и лежали, как свиньи… Якуня в первый раз в жизни забрался одетый в воду. Вода оказалась тепловатой, стало смешно и приятно. Теперь между трав было видно все, что творилось.
Люди Хованского частью проехали мимо Петровских ворот и скакали к Снетогорскому монастырю, другие отстали от них против Гремячей башни на самой опушке. С городской стены по войску били снаряды. Ядра выли со всех сторон – от Петровских ворот и из детинца. Часть из них со свистом и воем проносилась над мочагой, где лежала засада. Конные и пешие люди, вышедшие из Варламских ворот с Афанасием Вельяминовым, стали за деревьями, присели за кустами, за плетнями, легли за пнями и палили из пищалей, но из войска Хованского не отвечали на их пальбу. Люди Хованского бежали вперед, словно боясь отвлечься от главного дела, спешили к Снетной горе.
Мочага лежала невдалеке от тележной дороги, соединявшей Любятинский монастырь со Снетной горой. По дороге под охраной немногих ратных людей двигались коши – тележанки с походным добром ратных людей и с харчем. Охрана телег не ждала засады. Она следила за полетом ядер, бивших из Пскова в сторону Любятинского монастыря, и все поворачивали головы за каждым ударом. По кошам не стреляли ни из пищалей, ни из пушек, и обозные были спокойны за свою участь. Вдруг кто-то крикнул в мочаге, и все вскочили, вспугнув свиней, залегших рядом в траве. Все выстрелили по разу из пищалей и побежали на дорогу. Якуня тоже выстрелил в сторону кошей, ни в кого не целясь, и побежал. В сапогах хлюпала вода. Пищаль была тяжела, но он поспевал за другими и так же, как все, что-то кричал. Мужики у кошей стали хлестать лошадей и помчались рысью, но засада уже выскочила на дорогу, им наперерез. Выстрелы из пищалей ударили рядом, и Якуня вдруг увидал московского стрельца, который направил на него ствол. Только теперь Якуня понял, что он уже в ратном деле, что надо драться, и вдруг, метнувшись к стрельцу, он ткнул его в нос дулом своей тяжелой пищали. Стрелец отшатнулся, выронил оружие и упал. Тогда Якуня наскочил на другого стрельца, сидевшего на телеге, и ударил его в грудь стволом пищали. Возчик схватился за грудь и свалился поверх поклажи. Это было похоже на уличную драку с мальчишками. Якуня разошелся: он подбежал к третьему стрельцу, но тот бросился бежать.
– Го-го! – крикнул ему Якуня вдогонку и хотел уже пуститься за ним, когда один из псковских стрельцов, голубоглазый и ярко-рыжий, схватил его за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194