«Казни, боярин, меня. Я в Земской избе был выборным». Пусть меня город пошлет к нему – я пойду, а народ на вылазку посылать не стану, – шумел дворянин Чиркин.
– Пущай нас показнят, своей башки не хочу блюсти, – сказал Устинов. – Крови русской жалею. Усобицу бог не простит нам. Надо с боярином миром…
– Ты что молчишь? – спросил Яга кузнеца.
– И я жалею людей. Серчай не серчай, брат Гаврила, а я не повел бы людей из стен.
– Идите из Земской избы домой под перины! – воскликнул Гаврила. – На то ли пороховые ключи всем городом народ отымал, на то ли снаряд и стены чинили, чтобы воевод хлебом-солью стречать?! Хотите полгорода на терзание палачам выдать?! – Хлебник гордо выпрямился и отчеканил: – Меня не вы, а народ обрал земским старостой, чтобы за город свой кровью, и головой, и спасеньем души стоял. То и стану. А кто, посадские люди, страшитесь – идите домой!.. Идите домой… – повторил он.
Робкие умолкли.
Земские выборные решились на вылазку, чтобы разрушить и сжечь новый острожек Хованского, не допустив окончательно отрезать дороги из города.
Тою же ночью в поздний час позывщики прошли под окнами, без шума будя горожан и созывая улицами сойтись на сборные площади по местам, захватив оружие.
В мутных сумерках пасмурного рассвета толпа стрельцов и посадских стояла у Варламских ворот, готовясь к вылазке. По-прежнему со стороны боярского войска стучали топоры. Хованский спешил возвести свое укрепление.
Их собралось человек пятьсот у Варламских ворот – конных и пеших.
Первой должна была идти сотня молодых стрельцов с Прохором Козой. Они несли с собой сухой хворост, пропитанную смолой паклю, огнива и труты. Их дело было подкрасться под стены и запалить острожек.
Сзади них приготовился отряд в три сотни пеших стрельцов Максима Яги, которые должны были подобраться поближе, залечь и стрелять из пищалей, не давая московским людям гасить подожженный острожек.
Из рассветного тумана верхом выехал хлебник Гаврила. С ним рядом в кольчуге и с саблей в руках прискакал и Томила Слепой.
– С богом, пошли! – сказал хлебник. – Воротные, отпирай.
С толпой молодых стрельцов псковитяне рванулись вперед, за распахнутые ворота. Пригибаясь к земле, хоронясь за кусты и в бурьян, они подвигались на стук топоров. Якуня услышал, как за спиной клацнул запор городских ворот, город замкнулся от них, и робкому не было больше возврата – путь открыт был только вперед, на врага. На мгновение замерло сердце, но Иванка над ухом шепнул:
– Бежим!..
Они побежали вперед. Оглядываясь по сторонам, Якуня видел, как в тумане мелькают люди, припадают к земле и снова бегут… У каждого за спиной была ноша: вязанка хвороста, смоленая пакля, солома, а в кармане – огниво и трут. Бежать было трудно и жарко. Все тело покрылось потом, а во рту пересохло…
Стук топоров раздавался теперь совсем близко… Вот насыпь земли, за насыпью ров, а за рвом деревянный сруб, как большая изба… Наступающие остановились, припали за свежую, влажную глину, выброшенную лопатами изо рва, и несколько мгновений никто не решался первым ступить на насыпь. Иванка взглянул на Якуню. Сняв шапку и сунув ее за пазуху, Якуня крестился… Иванка последовал его примеру и сунул шапку за пазуху, но не успел перекреститься, как Якуня скакнул на насыпь и спрыгнул в ров… Иванка – за ним. В этот же миг подоспели и другие псковитяне.
– Кто тут?! Кто там?! – испуганно заорал от острожка задремавший было караульщик.
Он поднял пищаль, но псковский десятник прыгнул к нему и ударил прикладом по голове…
Топоры и пилы внезапно замолкли: строители острожка прислушивались. В наступившей тишине псковитяне, отчаянно торопясь, карабкались изо рва к бревенчатому срубу острожка.
Иванка взобрался первым и подал руку Якуне. Они подскочили к срубу из толстых бревен. Вокруг затрещали выстрелы, раздались крики и стоны…
– Зажигай!
Московские стрельцы, засевшие за недостроенными стенами, старательно били из пищалей, но пальба их почти никому не вредила, и псковичи заняли уже часть деревянных стен, накладывали хворост, стружку, смоленую паклю и зажигали костры под стенами постройки…
Якуня, снискавший себе боевую славу еще в первый день осады, стал неугомонным воякой: он подбегал ближе других к врагу, просовывал ствол пищали через бойницы и бил внутрь острожка. И, как в первый раз, он все время сам себе улыбался.
Псковитяне увлеклись. За дымом от смолы и пакли они не заметили, как со стороны Снетогорского монастыря на них неслась конница, а хворост, казалось, не разжигал, а только коптил толстые свежие бревна.
Якуня схватил у кого-то из рук охапку хвороста и кинулся снова под стену. Он разжег хворост и следил за разгорающимся огнем, пока не увидал, что его товарищи бегут, преследуемые дворянами Хованского. Вот один упал, двое, еще, еще… Тогда, бросив все, он подхватил пищаль и помчался вдогонку своим…
Иванка, убегая, оглянулся… Он увидел, как сквозь кусты мчится Якуня, как, выскочив из-за стен острожка, уже не боясь никого, москвичи палят вдогонку ему из пищалей… Страх за друга, за брата Аленки, остановил Иванку.
– Назад! Якушка отстал! – крикнул он своим и сам повернул навстречу дворянам.
Весь псковский отряд задержался.
– Назад! – крикнул кто-то еще, и десятка два храбрецов побежали вслед за Иванкой обратно.
Не ожидавшие отпора дворяне сдержали коней и столпились в кучку…
Иванка бежал к Якуне. Он понял, что пули московских стрельцов уже не настигнут друга… Якуня уже близко… Как вдруг с поднятой саблей сам голова дворян пустил коня на Якуню.
– Якунька, держись! – крикнул Иванка.
Он видел, как Якуня, спасаясь от всадника, скользнул в овражек и выстрелил. Князь, пораженный пулей, выронил саблю и повалился с седла. Дворяне кинулись мстить за начальника и окружали Якуню, как зверя в норе. «Убьют, растерзают!» – подумал Иванка. С громким криком он припустился на помощь… И вместе с товарищами уже добрался до овражка. Из кустов скатились они к Якуне в овражек и щетиною выставили копья и дула пищалей. Дворяне не смогли ворваться в овраг, боясь, что между кустарником и деревьями будет труднее биться…
Но внезапно от Любятинского монастыря, где стоял князь Мещерский, к овражку примчалось еще два десятка всадников. Бородатые, в странной и допотопной какой-то сбруе, с палицами и дедовскими мечами, в деревянных и кожаных панцирях, они спешились и ворвались в овражек… Дворяне Путятина, опасаясь задеть их пулями, прекратили пальбу. Как вдруг весь отряд примчавшихся богатырей выскочил из кустарника. Посажав псковских стрельцов на своих коней, они сами вскочили в седла и по двое на каждом коне с другой стороны оврага выскочили ко псковским стенам… Дворяне Путятина опомнились поздно…
Начальником странных воинов, въехавшим в Варламские ворота с молодым раненым псковским стрельцом впереди, оказался Кузя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
– Пущай нас показнят, своей башки не хочу блюсти, – сказал Устинов. – Крови русской жалею. Усобицу бог не простит нам. Надо с боярином миром…
– Ты что молчишь? – спросил Яга кузнеца.
– И я жалею людей. Серчай не серчай, брат Гаврила, а я не повел бы людей из стен.
– Идите из Земской избы домой под перины! – воскликнул Гаврила. – На то ли пороховые ключи всем городом народ отымал, на то ли снаряд и стены чинили, чтобы воевод хлебом-солью стречать?! Хотите полгорода на терзание палачам выдать?! – Хлебник гордо выпрямился и отчеканил: – Меня не вы, а народ обрал земским старостой, чтобы за город свой кровью, и головой, и спасеньем души стоял. То и стану. А кто, посадские люди, страшитесь – идите домой!.. Идите домой… – повторил он.
Робкие умолкли.
Земские выборные решились на вылазку, чтобы разрушить и сжечь новый острожек Хованского, не допустив окончательно отрезать дороги из города.
Тою же ночью в поздний час позывщики прошли под окнами, без шума будя горожан и созывая улицами сойтись на сборные площади по местам, захватив оружие.
В мутных сумерках пасмурного рассвета толпа стрельцов и посадских стояла у Варламских ворот, готовясь к вылазке. По-прежнему со стороны боярского войска стучали топоры. Хованский спешил возвести свое укрепление.
Их собралось человек пятьсот у Варламских ворот – конных и пеших.
Первой должна была идти сотня молодых стрельцов с Прохором Козой. Они несли с собой сухой хворост, пропитанную смолой паклю, огнива и труты. Их дело было подкрасться под стены и запалить острожек.
Сзади них приготовился отряд в три сотни пеших стрельцов Максима Яги, которые должны были подобраться поближе, залечь и стрелять из пищалей, не давая московским людям гасить подожженный острожек.
Из рассветного тумана верхом выехал хлебник Гаврила. С ним рядом в кольчуге и с саблей в руках прискакал и Томила Слепой.
– С богом, пошли! – сказал хлебник. – Воротные, отпирай.
С толпой молодых стрельцов псковитяне рванулись вперед, за распахнутые ворота. Пригибаясь к земле, хоронясь за кусты и в бурьян, они подвигались на стук топоров. Якуня услышал, как за спиной клацнул запор городских ворот, город замкнулся от них, и робкому не было больше возврата – путь открыт был только вперед, на врага. На мгновение замерло сердце, но Иванка над ухом шепнул:
– Бежим!..
Они побежали вперед. Оглядываясь по сторонам, Якуня видел, как в тумане мелькают люди, припадают к земле и снова бегут… У каждого за спиной была ноша: вязанка хвороста, смоленая пакля, солома, а в кармане – огниво и трут. Бежать было трудно и жарко. Все тело покрылось потом, а во рту пересохло…
Стук топоров раздавался теперь совсем близко… Вот насыпь земли, за насыпью ров, а за рвом деревянный сруб, как большая изба… Наступающие остановились, припали за свежую, влажную глину, выброшенную лопатами изо рва, и несколько мгновений никто не решался первым ступить на насыпь. Иванка взглянул на Якуню. Сняв шапку и сунув ее за пазуху, Якуня крестился… Иванка последовал его примеру и сунул шапку за пазуху, но не успел перекреститься, как Якуня скакнул на насыпь и спрыгнул в ров… Иванка – за ним. В этот же миг подоспели и другие псковитяне.
– Кто тут?! Кто там?! – испуганно заорал от острожка задремавший было караульщик.
Он поднял пищаль, но псковский десятник прыгнул к нему и ударил прикладом по голове…
Топоры и пилы внезапно замолкли: строители острожка прислушивались. В наступившей тишине псковитяне, отчаянно торопясь, карабкались изо рва к бревенчатому срубу острожка.
Иванка взобрался первым и подал руку Якуне. Они подскочили к срубу из толстых бревен. Вокруг затрещали выстрелы, раздались крики и стоны…
– Зажигай!
Московские стрельцы, засевшие за недостроенными стенами, старательно били из пищалей, но пальба их почти никому не вредила, и псковичи заняли уже часть деревянных стен, накладывали хворост, стружку, смоленую паклю и зажигали костры под стенами постройки…
Якуня, снискавший себе боевую славу еще в первый день осады, стал неугомонным воякой: он подбегал ближе других к врагу, просовывал ствол пищали через бойницы и бил внутрь острожка. И, как в первый раз, он все время сам себе улыбался.
Псковитяне увлеклись. За дымом от смолы и пакли они не заметили, как со стороны Снетогорского монастыря на них неслась конница, а хворост, казалось, не разжигал, а только коптил толстые свежие бревна.
Якуня схватил у кого-то из рук охапку хвороста и кинулся снова под стену. Он разжег хворост и следил за разгорающимся огнем, пока не увидал, что его товарищи бегут, преследуемые дворянами Хованского. Вот один упал, двое, еще, еще… Тогда, бросив все, он подхватил пищаль и помчался вдогонку своим…
Иванка, убегая, оглянулся… Он увидел, как сквозь кусты мчится Якуня, как, выскочив из-за стен острожка, уже не боясь никого, москвичи палят вдогонку ему из пищалей… Страх за друга, за брата Аленки, остановил Иванку.
– Назад! Якушка отстал! – крикнул он своим и сам повернул навстречу дворянам.
Весь псковский отряд задержался.
– Назад! – крикнул кто-то еще, и десятка два храбрецов побежали вслед за Иванкой обратно.
Не ожидавшие отпора дворяне сдержали коней и столпились в кучку…
Иванка бежал к Якуне. Он понял, что пули московских стрельцов уже не настигнут друга… Якуня уже близко… Как вдруг с поднятой саблей сам голова дворян пустил коня на Якуню.
– Якунька, держись! – крикнул Иванка.
Он видел, как Якуня, спасаясь от всадника, скользнул в овражек и выстрелил. Князь, пораженный пулей, выронил саблю и повалился с седла. Дворяне кинулись мстить за начальника и окружали Якуню, как зверя в норе. «Убьют, растерзают!» – подумал Иванка. С громким криком он припустился на помощь… И вместе с товарищами уже добрался до овражка. Из кустов скатились они к Якуне в овражек и щетиною выставили копья и дула пищалей. Дворяне не смогли ворваться в овраг, боясь, что между кустарником и деревьями будет труднее биться…
Но внезапно от Любятинского монастыря, где стоял князь Мещерский, к овражку примчалось еще два десятка всадников. Бородатые, в странной и допотопной какой-то сбруе, с палицами и дедовскими мечами, в деревянных и кожаных панцирях, они спешились и ворвались в овражек… Дворяне Путятина, опасаясь задеть их пулями, прекратили пальбу. Как вдруг весь отряд примчавшихся богатырей выскочил из кустарника. Посажав псковских стрельцов на своих коней, они сами вскочили в седла и по двое на каждом коне с другой стороны оврага выскочили ко псковским стенам… Дворяне Путятина опомнились поздно…
Начальником странных воинов, въехавшим в Варламские ворота с молодым раненым псковским стрельцом впереди, оказался Кузя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194