Теперь она не могла простить себе простодушной радости и доверия, с которыми думала об Иванке. Гнев охватил ее.
Дерзко кричать всегороднему старосте, что он не скажет умней скомороха, которого никто из посадских никогда не почел бы наравне с хорошей собакой!.. Плясать перед всей толпой для бесстыдной девки, глядеть на нее и не видеть, что рядом стоит оскорбленная этой же девкой Аленка!.. «Пусть только встретится! Пусть попадет на глаза – отвернусь и отплюнусь… Пойду за Захарку…» – думала в гневе Аленка.
По следам плясунов в толпе пробирался Кузя.
– Куды скоморохи ушли? – спросил он у стоявших в задних рядах толпы.
Ему указали. Кузя скользнул по толпе безразличным взглядом, встретился глазами с Аленкой и вежливо приподнял шапку.
– Ей, козленок! – раздался в тот же миг повелительный и насмешливый возглас девчонки в зеленом летнике.
Кузя взглянул на нее и расплылся смущенно-блаженной улыбкой. Забыв надеть шапку, уже не видя Аленки, стоял он, глядя на щеголиху и глупо открыв рот.
«Как есть дурак!» – подумала про него Аленка и презрительно отвернулась.
– Поди догони скоморошка да скажи, чтоб ужотко повинную голову нес за шапку. – И, обернувшись к Аленке, не стыдясь всех стоявших, она добавила: – Придет за шапкой ужо ко мне – скажу, чтоб велел Иванке тебя пожалеть…
– Пусть уж тебя пожалеет – тебе нужней: а я парней не маню на шапки и чести своей не теряю! – оборвала Аленка.
– Да что тебе терять? Чего Васька Собакин остатки покинул?.. Вот страшна потеря!..
Подружки обидчицы фыркнули, закрывшись широкими рукавами.
Обида сдавила Аленке горло.
– Ату! Ату! – разжигая ссору, шутливо покрикивали двое веселых рыбников. – Возьми ее! Ешь живьем!..
Глаза Аленки заблестели слезами, но ни одна не скатилась. Полная достоинства, собрав все спокойствие, она заключила:
– Мне скоморохи не надобны: для потехи есть пес ученый да птица скворка. А надо тебе, ты обоих бери скоморохов – один сбежит, так, может, другого удержишь!
Она вышла из лавки, не слушая никого.
Площадь дрожала от криков и споров. Стрелецкий пятидесятник Неволька, стараясь перекричать народ, спорил на дощане с Гаврилой.
Аленка протолкалась по краю площади, вырвалась из толпы и направилась в Завеличье. Только тут она дала волю слезам.
Слезы туманили ей глаза. Она не видела встречных. Уж за плавучим мостом окликнул ее знакомый вкрадчивый голос:
– Алена Михайловна!
Она вздрогнула, оглянулась. Ее обгонял Захарка верхом на лошади.
– Я к бачке твоему. Разобидел его скоморох, и весь город его обидел, – сказал Захарка, удерживая свою лошадь.
Он махнул ей шапкой и, ловко сидя в седле, скрылся за поворотом улицы…
«Вот и сам он ко мне… Уж Захар в обиде не кинет, в беде не оставит… Мало ли замуж выходят – не любят, а там, глядишь – и полюбится…» – раздумывала Аленка.
5
Странный сброд собирался в Гремячую башню к Гавриле. Какое-то чувство особого доверия влекло сюда отверженных, презираемых всеми, голодных и босых людей: скоморох Гурка, выпущенный из тюрьмы разбойник Серега Пяст, Сережа-стригун, зелейный варщик пропойца Харлаша. Каждый из них приходил к Гавриле, чтобы дать совет и служить ему, как он укажет.
Стрельцы, охранявшие стены возле Петровских ворот, прислали выборным от себя челновщика и корытника, по прозвищу Иван Нехорошка. Яша-шапошник сидел с Гаврилой, от имени стрельцов уговаривая его решиться на новую вылазку.
– Ты разумей, Левонтьич, народ говорит – заонежски солдаты идут к боярам в подмогу. Нам бы до них Хованского расколотить.
– Не мочно, Яков, на вылазку лезти. Страх будет в людях, коли побьют нас дворяне, город, страшась, новому войску сдастся, – сказал Гаврила. – Старого приказа стрельцы бьются оплошно. Я сказывать стал им. Они кричат: «Хлебом не кормишь, а биться велишь!» А Мошницын ключей не дает… Али взять у него ключи от царского хлеба? – подумал Гаврила вслух.
– Пошли нас, и мы возьмем! – оживленно воскликнул Гурка.
– Да то еще, Гурка, беда, – заметил Прохор Коза, – в открытый бой со дворянами конную силу надо. Они-то все конны. А наших коней в Завеличье поболее ста побито. Да раненых сколько коней по дворам!
– Гаврила Левонтьич, меньшие толпой притащились, спрашивают тебя, – приоткрыв дверь башни, сказал Кузя.
– Зови их сюда.
– Да все не войдут, дядя Гавря, их много, – ответил Кузя.
– С десяток впусти. Кто там заводчик у них?
– А у них заводчик крендельщица Хавронья, да с ней цела тьма мужиков и баб…
– Впускай с десяток, – сказал Гаврила.
И в башню первой вошла крендельщица.
– Здоров, земский староста! – громко сказала она, крестясь на образ.
После того как Мошницын сказал, что не даст хлеба из царских житниц, в первый же вечер голодные горожане, собравшись отрядом десятка в два, попытались выйти в уезд для покупки хлеба. Их похватали люди Хованского. Из двух десятков спаслось только двое. Разузнав, для чего они вышли из города, Хованский обрадовался: раньше ему доносили, что в городе хватит запасов лет на пять. Оказывалось, что слух этот ложен и город скоро будет вынужден сдаться от голода.
Хованский с утра послал дворян под стены с уговором о сдаче.
– У боярина есть указ государев: как в город войдет – житницы государевы отворить и хлеб раздать! Пустите боярина в город – и сыты будете! – кричал псковский перебежчик дворянин Алексей Струков, изменой спаливший завеличенские острожки.
Но на стенах не сдавались:
– А мы ныне сыты: твой, Алешка, хлеб со двора свезли да и съели, а назавтра других изменщиков хлеб повезем со дворов! – задорно кричали в ответ молодые стрельцы.
Эта мысль, рожденная насмешливой перекличкой с дворянами, брошенная как-то случайно и безымянная, была подхвачена по стенам и передавалась из уст в уста вокруг города, как хорошая шутка, но, повторенная сотнями уст, она уже к вечеру второго дня перестала быть шуткой, окрепла и выросла…
Минуя Земскую избу, толпа меньших – женщины и мужчины, швецы, чеботари, торговки, брадобреи, просвирни, кузнецы и плотники – пришла в Гремячую башню к Гавриле.
Первая крендельщица стала всех звать за собой, придя от хлебных ларей, в которых в тот день не было продано ни зерна ржи, ни щепотки муки.
– К тебе привела, Левонтьич, – сказала Хавронья. – От хлебной скудости мы к тебе. – Она поклонилась ему. Гаврила встал с лавки и отвесил старухе ответный низкий поклон.
– Здорово, Титовна! Мы чем богаты, тем и рады. А что ж ты не в Земску избу повела народ?
– А ну их! – ответила старуха. – Там знаешь кто у хлебных ключей?! Хоть сам не богат, а против пузатых не смеет. А ты слушай меня. Не гляди, что стара, – не балуй! – строго сказала она.
Все вокруг улыбнулись, но, словно не замечая насмешки, Хавронья сказала, как прочла по писанному, заранее по пути сложенные слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194