Сам убег, окаянный, а нас на дороге погоня схватила, – мол, кой тут из вас Пахомий? Чуть палачам не кинули! – громко обращаясь ко всем, сказал казак Федор Снякин.
– То бы вам по заслуге, лагодам боярским! Не то-то упословали вы у царя! Чай, милостей царских в гостинец везете всяких чинов псковским людям! За то вас весь город любити да жаловать станет!
– А ты не шпыняй напрасно. Городу рассудить нас, – вмешался товарищ Снякина, стрелец Рузувай.
– Не тот-то городу служит, кто языком торговую площадь метет. Нас город к царю посылал с челобитьем, а ты, беспрочный каркун, полетел середь площади по всему народу звонить. Напусти бог смелости, а ума у соседа взаймы спрошу!.. Дура старая! – разошелся Снякин.
– Ну, буде лаять, не дома! – прервал его Павел. – У нас на деревне люди темные – стариков почитаем и в обиду другим не даем… Сказали бы лучше, гости любезные, чего на Москве у царя слыхали. И нам, крестьянишкам, ведать бы.
– Нам царской грамоты не распечатывать до мирского схода! – ответил третий челобитчик, стрелец Коновал, слезая с седла.
– А подлинно ль царская грамота с вами? Может, бояре лжою писали? – вмешался старик в кольчуге. – Сказывают, государь от боярской лихости в Литву съехал и там войско собирает против бояр.
– Грамоту от государя из рук приняли, – ответил казак. – На Москве государь во своем дворце.
– Каков же собой государь? – спросил кто-то из окружающих.
И все тесно сдвинулись вокруг челобитчиков, усевшихся у костра.
– Ну-ка, братцы, «призвал в гости, так сади за стол». Подавайте-ка чего бог послал закусить да поболее выпить! – весело крикнул Павел Печеренин, обращаясь к своим.
– Да не всем, смотри, ухи развешивать, а которы в дозоре, стоять накрепко и вина не касаться! – напомнил Иванка.
Казак Снякин взглянул на него и только теперь узнал.
– Ты тут, малый, отколе? Сын звонарев? – спросил он.
– По наказу от земских старост, – важно сказал Иванка.
– Ну, гости, гости, не даром вас угощать: сказывай, чего на Москве видали, каков собой государь! – обратился к челобитчикам старик в кольчуге. – Коли подлинно он на Москве да сами видали его, то сказывайте.
– А государь, он, братцы, собою молод, ликом он, братцы мои, пресветел, голосом кроток, обычаем ласков… – начал слащаво Снякин.
– Стелет мягко, да жестко спать! – перебил Пахомий.
– А ты уймись, старче! – остановил его Павел. – Сказывай, мил человек, – вежливо пригласил он Снякина.
– А дворец, братцы мои, пресветел, и корма у царя индейки да гуси, да свежа телятина, да икра… А платье царское как попова риза и все в камнях самоцветных… А ездит царь в золоченом возке. А икон в палатах и не сочтешь, и повсюду лампады горят да свечи, и ладаном всюду благоухает…
– Да ты нам скажи – что велел государь псковитянам молвить на их челобитье? – спросил Иван.
– То нам неведомо, – возразил казак. – Нам запечатану грамоту дали. Как будем на площади, то узнаем.
– Мы люди малые. Нам государь зачем сказывать будет! Грамоту дал – и то милость. Нам не в послы лезть! – воскликнул стрелец Рузувай.
Челобитчики пили и ели в лесу с крестьянами, но даже хмель не развязал их языков. Они ничего не сказали о своем свидании с царем, ссылаясь на самую грамоту.
К вечеру крестьяне решили послать своих людей в город, чтобы слышать царскую грамоту на всегороднем сходе; Павел остался в своем отряде. Иванка же с десятком крестьян пустился во Псков.
Миновав без шума в вечернем сумраке лесные заставы Хованского, они добрались до Великих ворот. Их впустили. Снякин с товарищами поехали по своим домам, а Иванка с Пахомием и крестьянами сразу двинулись в Земскую избу.
Пахомий обнялся с Томилой.
– Здоров, свет Томилушка! Насилу я воротился с Москвы, – сказал старец. – Государь молоденек, бояре ласковы. Московский люд гинет от ласки боярской. Стал я на площади говорить про наши дела, письма твои туды-сюды сунул, ну и пошла заваруха! Учали хватать людей. Смятение, господи!.. Незнаемый человек гусли ткнул мне в руки – глаза, мол, закрой, я тебя как слепца поведу. И повел. Я иду да пою Лазаря, ан у самого все мышечки живчиком ходят… – рассказывал старец. – Так и убег. Днем сижу у дороги, слепеньким представляюсь, белки заведу под веки, индо в глазах ломота, а ночью бегом на коне бежу… Успел все же… Изменщики нынче поспели в город – и я поспел.
– Что за изменщики? – удивился Томила, еще не успевший узнать о челобитчиках.
– А челобитчики наши градские – продажные головы. Истомка-звонарь – тот добрый был человек, да ныне, чаю, ему на свете не жить – загноят в темнице, а Снякин, да Коновал, да Рузувай – те продажники…
– Где же они?
– По домам пошли. Чаю, станут они весь город мутить. Их бы ныне схватить к расспросу. Истомку они продавали…
– Проша! – окликнул Томила Козу. – Пошли стрельцов по домам схватить Коновала, да Снякина, да Рузувая. Скорым бы делом вели их сюды.
– Разом, Иваныч! – отозвался Коза, уже выходя из избы…
Но в этот самый миг, без указа земских старост, с площади вскрикнул сполошный колокол и залился тревожным зовущим воем.
– Не приступ ли на стенах?! – воскликнул Томила, выскакивая из избы.
Пахомий, Иванка, гурьба крестьян – все выбежали на крыльцо Всегородней…
6
На площадь мчались люди со всех сторон. Решетники успели запереть на ночь уличные решетки. Народ, сбегавшийся с улиц, требовал отпереть их… В руках горожан мерцали зажженные фонари, смоляные факелы…
– Кто сполошить велел?! – закричал Якуня Мошницын, подбежав от Земской избы и подскочив к Фаддею, сторожу башни.
– Я велел. А ты что за спросчик? – громко воскликнул казак Снякин.
– А-а! С Москвы воротились?! – приветливо воскликнул Якуня, узнав челобитчиков. – А наши не знают!
– И ваши узнают! – ответил казак с непонятной усмешкой.
Площадь уже кишела людьми. Гаврила прискакал на площадь.
– Копытков, вмиг на коня! Скачи к Петровским да Лужским воротам скорей повестить стрельцов, чтобы стен не кидали ради сполоха! Уланка с Якуней – живо к Варламским, Иванка – к Великим. Скакать во весь дух!.. – крикнул Гаврила.
Гонцы пустились в объезд городских укреплений. Встречая по улицам, они останавливали в темноте бежавших в город стрельцов и возвращали их на стены, по местам.
Между тем на площади начался всегородний сход.
Весть о возвращении челобитчиков взбудоражила город. Всем не терпелось узнать, что ответил царь на их челобитье.
При свете факелов и фонарей, вздетых на пики и копья, толпа горожан казалась воинственной и зловещей. Лица были напряжены. Говор замер, когда Снякин распечатал столбец.
– «…И то затевает заводчик Томилко Слепой с товарищи воровски, а вам, псковичам, о том было б челом бить, не заводя мятежу…» – читал Снякин внятно и четко.
Голос его был довольно громок, чтобы быть слышным во всех концах площади… Федор Коновал держал за его спиной фонарь, освещая царскую грамоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
– То бы вам по заслуге, лагодам боярским! Не то-то упословали вы у царя! Чай, милостей царских в гостинец везете всяких чинов псковским людям! За то вас весь город любити да жаловать станет!
– А ты не шпыняй напрасно. Городу рассудить нас, – вмешался товарищ Снякина, стрелец Рузувай.
– Не тот-то городу служит, кто языком торговую площадь метет. Нас город к царю посылал с челобитьем, а ты, беспрочный каркун, полетел середь площади по всему народу звонить. Напусти бог смелости, а ума у соседа взаймы спрошу!.. Дура старая! – разошелся Снякин.
– Ну, буде лаять, не дома! – прервал его Павел. – У нас на деревне люди темные – стариков почитаем и в обиду другим не даем… Сказали бы лучше, гости любезные, чего на Москве у царя слыхали. И нам, крестьянишкам, ведать бы.
– Нам царской грамоты не распечатывать до мирского схода! – ответил третий челобитчик, стрелец Коновал, слезая с седла.
– А подлинно ль царская грамота с вами? Может, бояре лжою писали? – вмешался старик в кольчуге. – Сказывают, государь от боярской лихости в Литву съехал и там войско собирает против бояр.
– Грамоту от государя из рук приняли, – ответил казак. – На Москве государь во своем дворце.
– Каков же собой государь? – спросил кто-то из окружающих.
И все тесно сдвинулись вокруг челобитчиков, усевшихся у костра.
– Ну-ка, братцы, «призвал в гости, так сади за стол». Подавайте-ка чего бог послал закусить да поболее выпить! – весело крикнул Павел Печеренин, обращаясь к своим.
– Да не всем, смотри, ухи развешивать, а которы в дозоре, стоять накрепко и вина не касаться! – напомнил Иванка.
Казак Снякин взглянул на него и только теперь узнал.
– Ты тут, малый, отколе? Сын звонарев? – спросил он.
– По наказу от земских старост, – важно сказал Иванка.
– Ну, гости, гости, не даром вас угощать: сказывай, чего на Москве видали, каков собой государь! – обратился к челобитчикам старик в кольчуге. – Коли подлинно он на Москве да сами видали его, то сказывайте.
– А государь, он, братцы, собою молод, ликом он, братцы мои, пресветел, голосом кроток, обычаем ласков… – начал слащаво Снякин.
– Стелет мягко, да жестко спать! – перебил Пахомий.
– А ты уймись, старче! – остановил его Павел. – Сказывай, мил человек, – вежливо пригласил он Снякина.
– А дворец, братцы мои, пресветел, и корма у царя индейки да гуси, да свежа телятина, да икра… А платье царское как попова риза и все в камнях самоцветных… А ездит царь в золоченом возке. А икон в палатах и не сочтешь, и повсюду лампады горят да свечи, и ладаном всюду благоухает…
– Да ты нам скажи – что велел государь псковитянам молвить на их челобитье? – спросил Иван.
– То нам неведомо, – возразил казак. – Нам запечатану грамоту дали. Как будем на площади, то узнаем.
– Мы люди малые. Нам государь зачем сказывать будет! Грамоту дал – и то милость. Нам не в послы лезть! – воскликнул стрелец Рузувай.
Челобитчики пили и ели в лесу с крестьянами, но даже хмель не развязал их языков. Они ничего не сказали о своем свидании с царем, ссылаясь на самую грамоту.
К вечеру крестьяне решили послать своих людей в город, чтобы слышать царскую грамоту на всегороднем сходе; Павел остался в своем отряде. Иванка же с десятком крестьян пустился во Псков.
Миновав без шума в вечернем сумраке лесные заставы Хованского, они добрались до Великих ворот. Их впустили. Снякин с товарищами поехали по своим домам, а Иванка с Пахомием и крестьянами сразу двинулись в Земскую избу.
Пахомий обнялся с Томилой.
– Здоров, свет Томилушка! Насилу я воротился с Москвы, – сказал старец. – Государь молоденек, бояре ласковы. Московский люд гинет от ласки боярской. Стал я на площади говорить про наши дела, письма твои туды-сюды сунул, ну и пошла заваруха! Учали хватать людей. Смятение, господи!.. Незнаемый человек гусли ткнул мне в руки – глаза, мол, закрой, я тебя как слепца поведу. И повел. Я иду да пою Лазаря, ан у самого все мышечки живчиком ходят… – рассказывал старец. – Так и убег. Днем сижу у дороги, слепеньким представляюсь, белки заведу под веки, индо в глазах ломота, а ночью бегом на коне бежу… Успел все же… Изменщики нынче поспели в город – и я поспел.
– Что за изменщики? – удивился Томила, еще не успевший узнать о челобитчиках.
– А челобитчики наши градские – продажные головы. Истомка-звонарь – тот добрый был человек, да ныне, чаю, ему на свете не жить – загноят в темнице, а Снякин, да Коновал, да Рузувай – те продажники…
– Где же они?
– По домам пошли. Чаю, станут они весь город мутить. Их бы ныне схватить к расспросу. Истомку они продавали…
– Проша! – окликнул Томила Козу. – Пошли стрельцов по домам схватить Коновала, да Снякина, да Рузувая. Скорым бы делом вели их сюды.
– Разом, Иваныч! – отозвался Коза, уже выходя из избы…
Но в этот самый миг, без указа земских старост, с площади вскрикнул сполошный колокол и залился тревожным зовущим воем.
– Не приступ ли на стенах?! – воскликнул Томила, выскакивая из избы.
Пахомий, Иванка, гурьба крестьян – все выбежали на крыльцо Всегородней…
6
На площадь мчались люди со всех сторон. Решетники успели запереть на ночь уличные решетки. Народ, сбегавшийся с улиц, требовал отпереть их… В руках горожан мерцали зажженные фонари, смоляные факелы…
– Кто сполошить велел?! – закричал Якуня Мошницын, подбежав от Земской избы и подскочив к Фаддею, сторожу башни.
– Я велел. А ты что за спросчик? – громко воскликнул казак Снякин.
– А-а! С Москвы воротились?! – приветливо воскликнул Якуня, узнав челобитчиков. – А наши не знают!
– И ваши узнают! – ответил казак с непонятной усмешкой.
Площадь уже кишела людьми. Гаврила прискакал на площадь.
– Копытков, вмиг на коня! Скачи к Петровским да Лужским воротам скорей повестить стрельцов, чтобы стен не кидали ради сполоха! Уланка с Якуней – живо к Варламским, Иванка – к Великим. Скакать во весь дух!.. – крикнул Гаврила.
Гонцы пустились в объезд городских укреплений. Встречая по улицам, они останавливали в темноте бежавших в город стрельцов и возвращали их на стены, по местам.
Между тем на площади начался всегородний сход.
Весть о возвращении челобитчиков взбудоражила город. Всем не терпелось узнать, что ответил царь на их челобитье.
При свете факелов и фонарей, вздетых на пики и копья, толпа горожан казалась воинственной и зловещей. Лица были напряжены. Говор замер, когда Снякин распечатал столбец.
– «…И то затевает заводчик Томилко Слепой с товарищи воровски, а вам, псковичам, о том было б челом бить, не заводя мятежу…» – читал Снякин внятно и четко.
Голос его был довольно громок, чтобы быть слышным во всех концах площади… Федор Коновал держал за его спиной фонарь, освещая царскую грамоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194