В действительности Восэ попросту не был в состоянии говорить, а когда наконец сообразил, что именно он должен сказать, то вернулся и остановился перед правителем:
— Почтенный! Теперь, коли я стал свободным, хочу вымолвить то, что думаю.
— Что же?
А то, правитель, что хотя вы и простили мне мою вину, но вам надо знать: я ни в чем не был виноват! Виноватым был амлякдар. Вы проверьте своих амлякдаров, ваших чиновников, правитель!
Люди, стоявшие на площади молчаливой толпой, вдруг зашевелились, стали перешептываться,— Восэ неожиданно затронул какую-то туго натянутую струну в сердце народа, и она зазвучала. А разозленному Мирзо Акраму представилось, будто сам черт говорит ему в ухо: «Прикажи сейчас же своим стражникам, чтобы взяли неблагодарного грубияна, повели, избивая, в тюрьму!» Однако он почему-то сдерживал свой гнев. Возможно, потому что, не заплатив в Картах Восэ за работу табунщиком, опасался услышать обвинения в жульничестве, какие Восэ мог бросить сейчас в толпу. Да и, вероятно, сообразил еще: наказать Восэ значило бы возбудить против себя народ,— на все бекство пошли бы разговоры о том, что жестокий правитель простил такому-то его вину, а затем за одно слово самооправдания бросил этого человека в тюрьму.
— Ну, в чем провинился амлякдар Абдукаюм? — с примерною выдержкой и спокойствием спросил Мирзо Акрам.
Восэ ответил:
— Провинностей у него много! Если на току десять мер зерна записать как пять мер, заставить бедного человека продать ниже стоимости свое зерно богатым, а потом и эти деньги взыскать с бедняка как налог, то разве это не преступление? Если подданных не считать людьми, бить, грабить, а их жен и детей уморить голодом, то и это разве не преступление, совершенное амлякдаром? Он виновен! Если эти дела — не преступление, не грех и не противоречат шариату, то виноваты мы, подданные, в том, что жалуемся на несправедливость. И тогда всех нас надо наказать, всех бросить в тюрьму! Амлякдар говорит: «Я действую по распоряжению бека, а бек действует по приказу эмира!» Так вот, правда или ложь эти слова? Неужели эмир и бек могут хотеть голодной смерти народа? Неужели им не нужны подданные? Но если так, если подданные умрут раньше богом предопределенной им смерти, то — спрашиваю — с кого тогда будут собирать налоги и подати бек и сам эмир? С кого будут взимать поземельный налог и налог со скота и с тягла? Кто будет выплачивать сбор с садов и огородов, и сбор за покосы, и сбор с мельниц, и базарный сбор, и сбор в пользу бека? И взыски, и пожертвования, и все другие поборы, все другое, чем держится эмирское государство, чем богаты и славны сам эмир и его сановники и чиновники? Вот, достойный правитель, мое заявление, исторгнутое мною из самих глубин души!
В то время, когда все более твердым голосом, увереннее и громче Восэ произносил эти — неслыханные в здешних местах — слова, через шуршащие воды Сурхоба переправились и присоединились к толпе около чайной десять или двенадцать человек верхом на лошадях и на ослах. Это были Назим, Назир, Касым, мулла Сафар и несколько жителей селения Дара-и-Мухтор. Мулла Сафар в те дни вернулся из Самарканда на свою родину, в Сари-Хосор. Они и Назир через Касыма узнали об аресте Восэ и вместе с его дара-и-мухторскими друзьями приехали в Бальджуан — узнать о нем и, если окажется возможным, выручить из тюрьмы, взяв друга под свое поручительство.
Сейчас, увидев Восэ свободным, да еще смело разговён ривающим с правителем, они и удивились и обрадовались. Один из односельчан, присутствовавший здесь, на празднестве, наблюдавший, как Восэ укрощал полудикого жеребца, коротко поведал приезжим обо всем, что здесь происходило.
Дослушав, как откровение, страстную речь Восэ, народ пришел в необычайное возбуждение. Назим закричал: «Правильно говоришь! Молодец, брат!» Назир заревел на всю площадь: «Готов погибнуть я за твой правдивый язык, Восэ!..» Другие кричали: «Сердце всего народа в тебе, Восэ!», «Клянемся, ты прав, Восэ!»... Исстрадавшиеся люди шумели, кричали, напирая на впереди стоящих, взмахивали кулаками: кто-то развеял по ветру свою чалму, кто-то возгласил: «Защитите нас от когтей угнетателей!» Толпа распалялась все больше...
Такого возбуждения в Бальджуане не было еще никогда. Мирзо Акрам, сидя в седле, позеленевший от гнева, от волнения и страха, полузакрытыми глазами вглядывался в лица то одного голосящего в толпе, то другого, будто стремясь запомнить их. Его миндальной масти лошадь нетерпеливо перебирала ногами, била копытами землю, видно, нервное состояние всадника передалось и ей. Спутники Мирзо Акрама встревожено перешептывались, поглядывая на своего правителя, ожидая от него приказаний
и бледнея при новых взрывах негодования, ревом прокатывавшихся по всей толпе...
В этой угрожающей обстановке Мирзо Акрам вдруг, ничего не сказав, рванул повод своего коня и поскакал к воротам крепости.
Его спутники, кроме двух-трех оставшихся на месте, поехали за ним.
Из оставшихся один был близким другом Мирзо Акрама. Это был преподаватель бальджуанского духовного училища, богослов и проповедник хаджи 1 Якуб, когда-то в молодости живший вместе с Мирзо Акрамом в одной келье и вместе с ним зубривший Коран в одном из бухарских медресе. Келья принадлежала сыну бая Мирзо Акраму. Способному ученику Якубу, горцу из бедняцкой семьи, туповатый Мирзо Акрам разрешил жить вместе с собой в воздаяние за оказываемую помощь в приготовлении уроков. Теперь правитель приблизил к себе своего школьного товарища, поручил ему быть поверенным в его делах.
Хаджи Якуб обладал тактом, умел мирить ссорящихся, был способен воздействовать на умы людей своими нравоучениями и уже не раз избавлял Мирзо Акрама от скандалов, какие затевали в присутственных местах жалобщики и просители.
Вот и сейчас, давая Мирзо Акраму и его спутникам время благополучно удалиться в крепость, видя, что с их отъездом, похожим на бегство, возбуждение толпы начинает спадать, хаджи Якуб не побоялся въехать в толпу на своем коне: он знал, что люди его уважают.
—^ Ай-ай, жаль, жаль! — воскликнул он, укоризненно кивнув в сторону Восэ.— Досточтимый правитель проявил справедливость, простил твою вину, а ты, вместо того чтобы поблагодарить, распустил свой дерзкий язык и так рассердил достойнейшего нашего правителя, что он не захотел оставаться здесь! Сбрось со своего плеча злого нашептывателя, шайтана, мусульманин!.. И вы тоже,—повернулся хаджи Якуб к народу,— хороши! Поверив бредням одного невежи, размычались как стадо быков! А в конце концов, что произошло? Земля ведь стоит на своем месте! Небо не свалилось и не прилипло к земле! Если амлякдар
Мусульманин, совершивший паломничество в Мекку,
или любой другой чиновник и совершил какой-нибудь бессовестный поступок, то достойные уважения люди пришли бы к нам и, не смущая народ, без всякого шума сообщили бы о том господину правителю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122