Перед крепостью простиралась огромная площадь с раскинувшимся на ней шумным и пестрым базаром. Не вместившись на заполненной крытыми рядами, лавками, ларьками площади, другие рынки и торговые ряды охватили крепость вплотную с трех сторон.
Этот многолюдный, утонувший в знойной пыли, богатый разнообразными товарами базар был средоточием не только большого старинного города, но и всего обширного бекства.
У входа на базар Восэ увидел нескольких погонщиков верблюдов, одежда которых была залеплена ссохшейся грязью и покрыта пылью. Они, конечно, только что пришли сюда из каких-то степных далей, вот их поклажа, сгруженная на берегу мутно-коричневого канала. Они сейчас завтракают, устроившись у медленно текущей воды, едят тонкие лепешки из пресного теста и сухую тутовую халву.
Глядя на них, Восэ обратил свои горькие мысли к себе: куда он идет? Что будет делать дальше? Один-одинешенек, (что будет с ним в этом чужом, необъятном городе? Да, цель путешествия — Назир, но как добраться до этого несчастного горемыки? Где Шахрисябз? Где — не здесь ли, в Каршах, сейчас сам правитель Шахрисябзского бекства,— вся высокая знать эмирата сюда съехалась, сопровождая «всесильное вместилище вселенной», великого эмира благословенных земель бухарских, или поспешая ему навстречу, чтобы в раболепии и преклонении славить властелина, в тайном расчете на его милостивое внимание...
А кто все-таки напишет заявление и как доставить его высокому правителю Шахрисябза?.. А как, прежде всего, найти работу?..
Но по натуре своей Восэ был человеком в себе уверенным, сильным, ни при каких обстоятельствах не склонным впадать в уныние или отчаяние, надеющимся на свое здоровье, на крепкие руки, на твердость своего духа.
«Обойдется все как-нибудь! — упрямо подумал Восэ.— Неужели здесь, в таком большом городе, не найду работы? Главное — найти заработок!..»
Выйдя по одной из многочисленных базарных улиц на площадь перед крепостью, Восэ неторопливо шагал в толпе, движущейся вдоль тесно смыкавшихся развалов и лавок, заполненных сухими и свежими фруктами, жареной и соленой рыбой,' головками сахара, горками пряностей, леденцов, халвы. Вышел на другую улицу, забитую огромными мешками и кулями пшеницы, ячменя, риса, кукурузы, кунжута, соли, кругами жмыха... Эти круги особенно привлекли внимание нашего маслобойщика... А вот и хлебный рынок — в десятках больших корзин круглыми башнями высятся стопки аппетитных, ароматных лепешек, в других корзинах — груды маленьких кругляшек, молочных, сдобных, или, напротив, вытушенных опресноков — для дальних караванных путей...
Таких бескрайних базаров Восэ еще никогда не видел... Мануфактурный ряд — сколько же нужно денег, чтоб покупать все эти разноцветные узорчатые ситцы, шелк и атлас, бархат, адрас, бекасаб, кисею... Ну хоть бы вот этих красивых головных платков накупить в подарок
Аноргуль и Гулизор!.. А вот совсем другой базар « орудия хлебопашества, садоводства: кирки, мотыги, лопаты, железные и стальные серпы, ножи, топоры, топорики — чего только тут не найдешь! В том торговом ряду, где варились в больших котлах бараньи головы, где в нос проголодавшемуся Восэ ударил приятный запах еще не остывших колбас, где... «Э, черт возьми, наверное, нужно было взять у этого проклятого богатея мои монеты! Хоть сытым был бы! Мой гнев и упрямство пошли на пользу этому подлецу, а мне принесли лишь ущерб!..»
Тут некий толстяк в хорошем халате, отставив от себя большую чашку с недоеденным жирным супом и торчавшими из него кусками мяса, встал, швырнул поваренку мелочь, пошел своей дорогой, а на отставленную им чашу жадно набросились сразу пять-шесть голодных оборвышей... А с другой стороны ряда к шарахнувшемуся Восэ тянулись руки нищих мужчин и женщин, они стонали и, покрывая базарный гам, кричали: «Милости!.. Милости!.. Дай бог не оскудеть вам!..» Следующая, исчезающая в завесе пыли улица, которой никак было не миновать стороной, во всю длину оказалась стеснена сидящими в ряд старыми и молодыми женщинами, поставившими перед собой деревянные или глиняные чашки. Эти женщины лиц не закрывали, на спутанных волосах платков не было. У иных из женщин на руках плакали чумазые, голенькие дети. Две-три молоденькие, опустив головы и прикрыв лица концами грязных платков, просили милостыню негромко, робко, другие голосили визгливо, надсадно — отчаянье владело ими...
«Кто они? — в растерянности думал Восэ.— Почему вынуждены нищенствовать?..» Он слыхивал, что рано овдовевшие женщины, впадая в нищету, выходят на улицы и сидят там, в надежде быть взятыми в жены кем- либо из мужчин. И вот сейчас он увидел: в этом «женском ряду» некий мужлан в богато расшитом красном чекмене, по-видимому приехавший из степей, присел перед одной из тех женщин с детьми, заговорил с ней. Она, смущаясь, глядя в сторону, отвечала на его вопросы. Старая, сидящая рядом с ней, слабая женщина — Восэ это слышит,—приостановившись, говорит ей:
— Ты не стыдись, доченька, может быть, сам бог послал тебе этого богатого молодца!
— А ну, открой побольше лицо — я посмотрю!
Мужчина в красном Чекмене сам убирает рукав женского одеяния с ее лица.— Покажи руки. Что ты умеешь делать?
— Она все умеет делать,—вместо молоденькой отвечает ее мать.— Будьте спокойны, господин, благодарение богу, дочь у меня хорошая, расторопная, быстро соображает. Был у нее хороший муж, но не суждено было жить бедняге, недавно помер...
— Шерсть прясть умеешь? Ковры ткать умеешь? — стал допытываться собирающийся стать благодетелем мужчина.
— Правда, этим она не занималась, но стоит ей раз посмотреть, сразу научится и все будет делать, господин, будьте спокойны, доченька у меня ко всякому мастерству способна!
— Хорошо. Я беру тебя! — объявляет свое решение мужчина.— Вставай, пойдешь со мною!
— Вы сразу берете ее, господин? Сначала пойдемте домой, совершим обряд бракосочетания, ведь и нужна для этого только чашка с водой... А потом...
— Брак потом будет. Я в ауле устрою брак. Вставай, а то уж поздно, мне пора отправляться в путь.— Мужчина потянул женщину за руку.— Отдай ребенка матери!
— Я тоже должна ехать с дочкой,— простонала сухопарая старуха с лицом цвета старой сыромятной кожи.— Что я буду делать, немощная, без Гульсум, куда пойду?
— Иди куда хочешь, мать! — ответил сватающийся.— Я не тебя беру, а дочь твою. Ты оставайся с внуком своим у себя дома. Буду справляться о тебе всякий раз, когда приеду на базар, привозить тебе муку и еще что-нибудь...
Большими блестящими глазами вглядывалась молодая женщина в жесткий рот человека, спокойно, словно ножом отрезавшего эти слова. Не вытерпела, разрыдалась, прижала к груди ребенка, целуя, залила слезами его сморщенное личико и шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Этот многолюдный, утонувший в знойной пыли, богатый разнообразными товарами базар был средоточием не только большого старинного города, но и всего обширного бекства.
У входа на базар Восэ увидел нескольких погонщиков верблюдов, одежда которых была залеплена ссохшейся грязью и покрыта пылью. Они, конечно, только что пришли сюда из каких-то степных далей, вот их поклажа, сгруженная на берегу мутно-коричневого канала. Они сейчас завтракают, устроившись у медленно текущей воды, едят тонкие лепешки из пресного теста и сухую тутовую халву.
Глядя на них, Восэ обратил свои горькие мысли к себе: куда он идет? Что будет делать дальше? Один-одинешенек, (что будет с ним в этом чужом, необъятном городе? Да, цель путешествия — Назир, но как добраться до этого несчастного горемыки? Где Шахрисябз? Где — не здесь ли, в Каршах, сейчас сам правитель Шахрисябзского бекства,— вся высокая знать эмирата сюда съехалась, сопровождая «всесильное вместилище вселенной», великого эмира благословенных земель бухарских, или поспешая ему навстречу, чтобы в раболепии и преклонении славить властелина, в тайном расчете на его милостивое внимание...
А кто все-таки напишет заявление и как доставить его высокому правителю Шахрисябза?.. А как, прежде всего, найти работу?..
Но по натуре своей Восэ был человеком в себе уверенным, сильным, ни при каких обстоятельствах не склонным впадать в уныние или отчаяние, надеющимся на свое здоровье, на крепкие руки, на твердость своего духа.
«Обойдется все как-нибудь! — упрямо подумал Восэ.— Неужели здесь, в таком большом городе, не найду работы? Главное — найти заработок!..»
Выйдя по одной из многочисленных базарных улиц на площадь перед крепостью, Восэ неторопливо шагал в толпе, движущейся вдоль тесно смыкавшихся развалов и лавок, заполненных сухими и свежими фруктами, жареной и соленой рыбой,' головками сахара, горками пряностей, леденцов, халвы. Вышел на другую улицу, забитую огромными мешками и кулями пшеницы, ячменя, риса, кукурузы, кунжута, соли, кругами жмыха... Эти круги особенно привлекли внимание нашего маслобойщика... А вот и хлебный рынок — в десятках больших корзин круглыми башнями высятся стопки аппетитных, ароматных лепешек, в других корзинах — груды маленьких кругляшек, молочных, сдобных, или, напротив, вытушенных опресноков — для дальних караванных путей...
Таких бескрайних базаров Восэ еще никогда не видел... Мануфактурный ряд — сколько же нужно денег, чтоб покупать все эти разноцветные узорчатые ситцы, шелк и атлас, бархат, адрас, бекасаб, кисею... Ну хоть бы вот этих красивых головных платков накупить в подарок
Аноргуль и Гулизор!.. А вот совсем другой базар « орудия хлебопашества, садоводства: кирки, мотыги, лопаты, железные и стальные серпы, ножи, топоры, топорики — чего только тут не найдешь! В том торговом ряду, где варились в больших котлах бараньи головы, где в нос проголодавшемуся Восэ ударил приятный запах еще не остывших колбас, где... «Э, черт возьми, наверное, нужно было взять у этого проклятого богатея мои монеты! Хоть сытым был бы! Мой гнев и упрямство пошли на пользу этому подлецу, а мне принесли лишь ущерб!..»
Тут некий толстяк в хорошем халате, отставив от себя большую чашку с недоеденным жирным супом и торчавшими из него кусками мяса, встал, швырнул поваренку мелочь, пошел своей дорогой, а на отставленную им чашу жадно набросились сразу пять-шесть голодных оборвышей... А с другой стороны ряда к шарахнувшемуся Восэ тянулись руки нищих мужчин и женщин, они стонали и, покрывая базарный гам, кричали: «Милости!.. Милости!.. Дай бог не оскудеть вам!..» Следующая, исчезающая в завесе пыли улица, которой никак было не миновать стороной, во всю длину оказалась стеснена сидящими в ряд старыми и молодыми женщинами, поставившими перед собой деревянные или глиняные чашки. Эти женщины лиц не закрывали, на спутанных волосах платков не было. У иных из женщин на руках плакали чумазые, голенькие дети. Две-три молоденькие, опустив головы и прикрыв лица концами грязных платков, просили милостыню негромко, робко, другие голосили визгливо, надсадно — отчаянье владело ими...
«Кто они? — в растерянности думал Восэ.— Почему вынуждены нищенствовать?..» Он слыхивал, что рано овдовевшие женщины, впадая в нищету, выходят на улицы и сидят там, в надежде быть взятыми в жены кем- либо из мужчин. И вот сейчас он увидел: в этом «женском ряду» некий мужлан в богато расшитом красном чекмене, по-видимому приехавший из степей, присел перед одной из тех женщин с детьми, заговорил с ней. Она, смущаясь, глядя в сторону, отвечала на его вопросы. Старая, сидящая рядом с ней, слабая женщина — Восэ это слышит,—приостановившись, говорит ей:
— Ты не стыдись, доченька, может быть, сам бог послал тебе этого богатого молодца!
— А ну, открой побольше лицо — я посмотрю!
Мужчина в красном Чекмене сам убирает рукав женского одеяния с ее лица.— Покажи руки. Что ты умеешь делать?
— Она все умеет делать,—вместо молоденькой отвечает ее мать.— Будьте спокойны, господин, благодарение богу, дочь у меня хорошая, расторопная, быстро соображает. Был у нее хороший муж, но не суждено было жить бедняге, недавно помер...
— Шерсть прясть умеешь? Ковры ткать умеешь? — стал допытываться собирающийся стать благодетелем мужчина.
— Правда, этим она не занималась, но стоит ей раз посмотреть, сразу научится и все будет делать, господин, будьте спокойны, доченька у меня ко всякому мастерству способна!
— Хорошо. Я беру тебя! — объявляет свое решение мужчина.— Вставай, пойдешь со мною!
— Вы сразу берете ее, господин? Сначала пойдемте домой, совершим обряд бракосочетания, ведь и нужна для этого только чашка с водой... А потом...
— Брак потом будет. Я в ауле устрою брак. Вставай, а то уж поздно, мне пора отправляться в путь.— Мужчина потянул женщину за руку.— Отдай ребенка матери!
— Я тоже должна ехать с дочкой,— простонала сухопарая старуха с лицом цвета старой сыромятной кожи.— Что я буду делать, немощная, без Гульсум, куда пойду?
— Иди куда хочешь, мать! — ответил сватающийся.— Я не тебя беру, а дочь твою. Ты оставайся с внуком своим у себя дома. Буду справляться о тебе всякий раз, когда приеду на базар, привозить тебе муку и еще что-нибудь...
Большими блестящими глазами вглядывалась молодая женщина в жесткий рот человека, спокойно, словно ножом отрезавшего эти слова. Не вытерпела, разрыдалась, прижала к груди ребенка, целуя, залила слезами его сморщенное личико и шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122