.. Ой-бо!.. Спасите нас от мангыта!
С тех пор как эмир Бухары Музаффар-хан силой меча эавоевал земли дарвазцев, бальджуанцев, каратегинцев, свободолюбивых горцев (а то горестное событие произошло лет пятнадцать назад) и, поработив местных жителей, насадил повсюду чиновников из того кочевого узбекского рода мангытов, к которому принадлежал сам,— и горах каждого притеснителя, каждого чиновника, большого и малого, горцы называли мангытом, превратив I» го слово в самое крепкое ругательство... Надзиратель и сборщик зернового налога Джобир, односельчанин Аноргуль Восэ, был таким же коренным горцем. Но он продался завоевателям, и кличка «мангыт» приварилась к нему как клеймо.
Восэ с некоторым усилием просунул свои широкие плечи, все свое крупное, плотное туловище сквозь узенький проем двери низкого и полутемного помещения маслобойни и появился с засученными рукавами и замасленными руками возле, все еще всхлипывающих детей, своей старшей дочери Гулизор и охваченной беспокойством жены. Его большие черные глаза сверкнули, на широком темноватом лбу сошлись две толстые морщины. Сжав узловатыми пальцами свою окладистую черную бороду, он из бессвязного рассказа Хасана вырвал то, что возмутило его больше, чем избиение детей: — Растоптал колосья?
Большего надругательства, чем в такое голодное время унизить хлеб, Восэ представить себе не мог.
— В грязь... бросил!.. Вот так топтал! — Ребенок, не утирая слез, стал топать по земле босыми, испачканными глиною ножонками.
— Дай бог, чтобы дом этого мангыта сгорел! Чтоб никогда он не видел хороших дней! — проклиная Джобира, выкрикнула Гулизор, повернулась, припала к груди отца: — Побей Джобира, отец! Не прощай ему. Пусть покается!..
Тут с улицы донесся гвалт, послышался топот копыт. Гулизор, выбежав из ворот, увидела Джобира, верхом, о плетью в руке, преследующего группу мальчиков и девочек, которые возвращались в селение со сбора трав. Кое у кого из детворы в руках виднелись пучки зеленых колосьев пшеницы. Дети убегали от сборщика, но он, нагнав их, спрыгнул с лошади, поймал двух малолетних девочек и, обругав их, надавал пощечин, бросил под ноги вырванные из детских ручонок колосья и втоптал в грязь своими сыромятной кожи рыжими сапогами. Затем вспрыгнул в седло, тронул коня. Но тут подскочила Гулизор, схватила коня за повод, закричала на все селение:
— Отец! Я поймала его... Иди сюда!!!
Сборщик стегнул было коня плетью, но сильная девушка повисла на поводе, на виду у привлеченных сюда криками и шумом селян. Восэ неторопливо подошел к коню, молча взял повод из рук дочери.
— Что хватаешь? Отпусти! Убирайся! — крикнул Джобир.
— По-дож-ди! — промолвил Восэ.— У меня к тебе есть разговор... Опять бил детей?
В гневе Восэ все еще была сдержанность, но энергия ого медленно произносимых слов предвещала взрыв.
— Бил! — пугаясь, однако веря в свою неприкосновенность, рискнул похорохориться представитель власти... Баранья физиономия, рыжеватая бородка, тонкие, грязные усы сборщика показались Восэ еще противнее, чем всегда.
— Вы слышали? — обвел собравшихся тяжелым взглядом Восэ.— Эта собака ничуть не кается в том, что кусает детей!
Толпа онемела. Доныне никто никогда не осмеливался сказать представителю эмирской власти «неуместно- . го» слова. Ведь этот прихлебатель амлякдара не только избивал всякого, кто не оказал ему полагающегося по чину почтения, но и клеветой, наветами добивался таких мер воздействия, какие приводили заподозренного в неугождении крестьянина к полному разорению.
— Что ты сказал? Собакой меня назвал? — побледнел, с угрозой проговорил Джобир.
Бешеном собакой назвал! — ответил Восэ.— Кусающуюся собаку побивают камнями!
Похожие па дынные семечки глаза Джобира налились кровью. Он наотмашь хватил Восэ плетью по голове.
И тут Восэ дал волю ярости. Вне себя, он набросился на всадника, стащил его с седла, свалил, подмял под себя стал беспощадно бить. Пока люди разнимали их, Джобир ударами тяжелых кулаков маслобойщика Восэ оказался избит до потери сознания. Друзья едва оторвали Восэ от его ненавистной жертвы — мог бы ведь и убить!
На следующий день два стражника с длинными посохами пришли за Восэ и повели его недальним путем — всего за «полкамня», в городок Ховалинг. Там, на окраине городка, над высоким левым берегом реки Оби-Мазар, как бы продолжая собою скалистый обрыв, лепилась старинная крепость. За ее полуторасаженными, сложенными из дикого камня стенами помещалось присутствие амлякдара Ховалинга.
Поденный в присутственное место, Восэ заметил за дверью в соседней комнате сидящего на грамотен на водителя вместе с писцом, переписчиком казенных бумаг. Но не успел разглядеть их, потому что оттуда же, навстречу ему, вышел амлякдар Абдукаюм — дородный, рябой, жидкобородый мужчина. Откуда-то появился и сборщик Джобир с распухшим от побоев лицом — в огромном синячище совсем заплыл его левый глаз.
Амлякдар Абукаюм — ховалингский богач, хорошо знавший маслобойщика Восэ, сына известного всей округе богатыря — силача Шакара,— выплюнул щепотку жевательного табака и спокойно, мирным тоном задал вопрос, в котором Восэ не уловил ни порицания, ни упрека:
— Что случилось, Восэ? За что ты избил моего чиновника?
— Спросите его самого! — коротко ответил Восэ.
Джобир, угодливо согнувшись, начал было: «Досточтимый, я посевы хлеба...», но управитель взмахом руки и коротким «Молчи!» замкнул ему рот и опять обратился к Восэ:
— Я тебя считал человеком разумным, достойным. Ужели нужно тебе было связываться с этим глупым служакой, вступать с ним в драку? Не стыдно тебе? Ай, ведь стыдно!
— Если бы этот служака в голове имел ум, я не побил бы его! — холодно молвил Восэ.— Виноваты вы, взяв себе в служаки безмозглого!
Амлякдар не только не рассердился на столь явную резкость ответа Восэ, но глянул на него еще милостивей:
— Да ведь умный человек не пойдет к нам в чинуши! Вот как! Ты, например, согласился бы стать сборщиком зернового налога, охранником ваших посевов?.. Можешь не отвечать: нет, конечно!
Восэ взглянул на Джобира: тот не только не принял себе в обиду слова управителя, но даже развел рот в глупой улыбке. Однако, встретившись взглядом с Восэ, что- то" сообразил и со злобой изрек:
— Он меня ругал, досточтимый, собакой назвал!
— Ты ошибся,— презрительно кинул ему Восэ.— Я назвал тебя кусающейся собакой!
— Слышали? Вы слышали, господин? — задохнулся Джобир.
— Ты, Восэ, его похвалил! — усмехнулся амлякдар.— Да, да! Ты его похвалил. Сборщик податей и должен быть вроде бешеной собаки, .а не то какой амлякдар взял бы его к себе на такую должность?.. Удивляюсь тебе, Восэ! Ты будто и умен, а требуешь от сборщика мягкосердечия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
С тех пор как эмир Бухары Музаффар-хан силой меча эавоевал земли дарвазцев, бальджуанцев, каратегинцев, свободолюбивых горцев (а то горестное событие произошло лет пятнадцать назад) и, поработив местных жителей, насадил повсюду чиновников из того кочевого узбекского рода мангытов, к которому принадлежал сам,— и горах каждого притеснителя, каждого чиновника, большого и малого, горцы называли мангытом, превратив I» го слово в самое крепкое ругательство... Надзиратель и сборщик зернового налога Джобир, односельчанин Аноргуль Восэ, был таким же коренным горцем. Но он продался завоевателям, и кличка «мангыт» приварилась к нему как клеймо.
Восэ с некоторым усилием просунул свои широкие плечи, все свое крупное, плотное туловище сквозь узенький проем двери низкого и полутемного помещения маслобойни и появился с засученными рукавами и замасленными руками возле, все еще всхлипывающих детей, своей старшей дочери Гулизор и охваченной беспокойством жены. Его большие черные глаза сверкнули, на широком темноватом лбу сошлись две толстые морщины. Сжав узловатыми пальцами свою окладистую черную бороду, он из бессвязного рассказа Хасана вырвал то, что возмутило его больше, чем избиение детей: — Растоптал колосья?
Большего надругательства, чем в такое голодное время унизить хлеб, Восэ представить себе не мог.
— В грязь... бросил!.. Вот так топтал! — Ребенок, не утирая слез, стал топать по земле босыми, испачканными глиною ножонками.
— Дай бог, чтобы дом этого мангыта сгорел! Чтоб никогда он не видел хороших дней! — проклиная Джобира, выкрикнула Гулизор, повернулась, припала к груди отца: — Побей Джобира, отец! Не прощай ему. Пусть покается!..
Тут с улицы донесся гвалт, послышался топот копыт. Гулизор, выбежав из ворот, увидела Джобира, верхом, о плетью в руке, преследующего группу мальчиков и девочек, которые возвращались в селение со сбора трав. Кое у кого из детворы в руках виднелись пучки зеленых колосьев пшеницы. Дети убегали от сборщика, но он, нагнав их, спрыгнул с лошади, поймал двух малолетних девочек и, обругав их, надавал пощечин, бросил под ноги вырванные из детских ручонок колосья и втоптал в грязь своими сыромятной кожи рыжими сапогами. Затем вспрыгнул в седло, тронул коня. Но тут подскочила Гулизор, схватила коня за повод, закричала на все селение:
— Отец! Я поймала его... Иди сюда!!!
Сборщик стегнул было коня плетью, но сильная девушка повисла на поводе, на виду у привлеченных сюда криками и шумом селян. Восэ неторопливо подошел к коню, молча взял повод из рук дочери.
— Что хватаешь? Отпусти! Убирайся! — крикнул Джобир.
— По-дож-ди! — промолвил Восэ.— У меня к тебе есть разговор... Опять бил детей?
В гневе Восэ все еще была сдержанность, но энергия ого медленно произносимых слов предвещала взрыв.
— Бил! — пугаясь, однако веря в свою неприкосновенность, рискнул похорохориться представитель власти... Баранья физиономия, рыжеватая бородка, тонкие, грязные усы сборщика показались Восэ еще противнее, чем всегда.
— Вы слышали? — обвел собравшихся тяжелым взглядом Восэ.— Эта собака ничуть не кается в том, что кусает детей!
Толпа онемела. Доныне никто никогда не осмеливался сказать представителю эмирской власти «неуместно- . го» слова. Ведь этот прихлебатель амлякдара не только избивал всякого, кто не оказал ему полагающегося по чину почтения, но и клеветой, наветами добивался таких мер воздействия, какие приводили заподозренного в неугождении крестьянина к полному разорению.
— Что ты сказал? Собакой меня назвал? — побледнел, с угрозой проговорил Джобир.
Бешеном собакой назвал! — ответил Восэ.— Кусающуюся собаку побивают камнями!
Похожие па дынные семечки глаза Джобира налились кровью. Он наотмашь хватил Восэ плетью по голове.
И тут Восэ дал волю ярости. Вне себя, он набросился на всадника, стащил его с седла, свалил, подмял под себя стал беспощадно бить. Пока люди разнимали их, Джобир ударами тяжелых кулаков маслобойщика Восэ оказался избит до потери сознания. Друзья едва оторвали Восэ от его ненавистной жертвы — мог бы ведь и убить!
На следующий день два стражника с длинными посохами пришли за Восэ и повели его недальним путем — всего за «полкамня», в городок Ховалинг. Там, на окраине городка, над высоким левым берегом реки Оби-Мазар, как бы продолжая собою скалистый обрыв, лепилась старинная крепость. За ее полуторасаженными, сложенными из дикого камня стенами помещалось присутствие амлякдара Ховалинга.
Поденный в присутственное место, Восэ заметил за дверью в соседней комнате сидящего на грамотен на водителя вместе с писцом, переписчиком казенных бумаг. Но не успел разглядеть их, потому что оттуда же, навстречу ему, вышел амлякдар Абдукаюм — дородный, рябой, жидкобородый мужчина. Откуда-то появился и сборщик Джобир с распухшим от побоев лицом — в огромном синячище совсем заплыл его левый глаз.
Амлякдар Абукаюм — ховалингский богач, хорошо знавший маслобойщика Восэ, сына известного всей округе богатыря — силача Шакара,— выплюнул щепотку жевательного табака и спокойно, мирным тоном задал вопрос, в котором Восэ не уловил ни порицания, ни упрека:
— Что случилось, Восэ? За что ты избил моего чиновника?
— Спросите его самого! — коротко ответил Восэ.
Джобир, угодливо согнувшись, начал было: «Досточтимый, я посевы хлеба...», но управитель взмахом руки и коротким «Молчи!» замкнул ему рот и опять обратился к Восэ:
— Я тебя считал человеком разумным, достойным. Ужели нужно тебе было связываться с этим глупым служакой, вступать с ним в драку? Не стыдно тебе? Ай, ведь стыдно!
— Если бы этот служака в голове имел ум, я не побил бы его! — холодно молвил Восэ.— Виноваты вы, взяв себе в служаки безмозглого!
Амлякдар не только не рассердился на столь явную резкость ответа Восэ, но глянул на него еще милостивей:
— Да ведь умный человек не пойдет к нам в чинуши! Вот как! Ты, например, согласился бы стать сборщиком зернового налога, охранником ваших посевов?.. Можешь не отвечать: нет, конечно!
Восэ взглянул на Джобира: тот не только не принял себе в обиду слова управителя, но даже развел рот в глупой улыбке. Однако, встретившись взглядом с Восэ, что- то" сообразил и со злобой изрек:
— Он меня ругал, досточтимый, собакой назвал!
— Ты ошибся,— презрительно кинул ему Восэ.— Я назвал тебя кусающейся собакой!
— Слышали? Вы слышали, господин? — задохнулся Джобир.
— Ты, Восэ, его похвалил! — усмехнулся амлякдар.— Да, да! Ты его похвалил. Сборщик податей и должен быть вроде бешеной собаки, .а не то какой амлякдар взял бы его к себе на такую должность?.. Удивляюсь тебе, Восэ! Ты будто и умен, а требуешь от сборщика мягкосердечия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122