Говорит: «Я подарю ее наложницы его высочеству». Сам кори сейчас придет принести поздравления моему эмиру. До его прихода вы бы пошли взглянуть на подарок!
Абдул Ахад встал и вышел в боковую дверцу. Прошел по узкому проходу, соединявшему приемный зал со средним двором, и тихо трижды ударил луженым молоточком в маленькую резную дверь. Ее почтительно открыла какая-то женщина.
Чистенький двор небольшого дома был выложен квадратными кирпичами. Двери и ставни окон его шести комнат открывались на длинную веранду, с расписными по алебастру стенами и резными колоннами. Четыре молодые, красивые и хорошо одетые женщины, оказавшиеся во дворе дома, прижав руки к груди, отвесили эмиру глубокие поклоны.
Пожилая домоправительница, догадавшись о цели несвоевременного утреннего визита его высочества, поклонившись, сказала:
— Вот сюда пусть пожалуют,—и указала на последнюю с правой стороны комнату.
Эмир прошел к этой — шестой — двери, открыл ее, молча с минуту глядел внутрь комнаты. Зеби сидела в середине, на ковре! Испуганная, она встала и, как учила ее жена стол чего, поклонилась, произнесла приветствие и быстрыми шажками прошла в угол комнаты, остановилась, полуприкрыв лицо тонким небесно-голубого цвета платком. Ее изящная фигурка была всего лишь чуть выше основания ниши в стене, из-под длинного подола ее газового алого платья виднелись маленькие детские ноги в мягких сапожках. Абдул Ахад видел только одну ее щеку с черною родинкой, один насурьмленный глаз и длинную тонкую черную бровь — лицо Зеби в профиль показалось ему очень красивым, фигурка — стройной, изящной. Он про себя сказал: «Ой-ой! Какая гурия ведь! В самом деле, играющая в куклы! Молодец, кори!»
И, тихонько прикрыв дверь, повернувшись, вышел из дома. Возвратись в приемный зал, он едва мог спрятать в черных усах и бороде довольную улыбку, не ускользнув
шую от искоса брошенного взгляда Яхшибека, дожидавшегося своего повелителя.
Ну, какова, достойнейший?
Изумительна! — ответил Абдул Ахад, садясь на свое
место.
Какой чин вы дадите кори, достойнейший? — спросил Яхшибек.
— Может быть, дать ему ярлык на чин караулбеги — придворного порученца? Или эшик ага-баши? — сказал эмир.
— Дайте уж ярлык на чин начальника конюшни — мирохура! — посоветовал стольничий. — Что потеряет ваше высочество? Теперь, по одному счету, мы можем назвать кори и отцом ведшей невесты, иначе говоря = тестем.
— Не отцом невесты, а отцом наложницы! — засмеялся эмир.
— Пусть будет отцом наложницы, согласился Яхшибек.— Покойным родителем вашим он безо всякой провинности был лишен и чина и занимаемой должности. Теперь, если вы выкажете к нему милость, он получит лишь то, до чего давно дослужился бы.
Заступничество стольничего было слишком уж энергичным. Эмир с подозрением глянул прямо в глаза Яхшибеку:
— Ты получил от него взятку, плешивый жулик? Говори правду!
Яхшибек не ожидал такого расспроса, почувствовал, что попался. Скрывать все было бы опасно, эмир так или иначе мог бы дознаться до истины.
Верно, он обещал мне небольшое вознаграждение, отвернув лицо в сторону, смущенно произнес стольничий.— Я не проявил жадности, он сам обещал поблагодарить меня.
— Сколько?
— Не много, достойнейший.
— Сколько? — повторил эмир громко.
—- За назначение эшик ага-баши сто золотых, за мирохура — сто пятьдесят, вынужден был сказать правду стольничий. Он опасался не гнева эмира, а того, что эту взятку эмир у него отнимет. Так и случилось.
— Возьми и отдай в казну! приказал Абдул Ахад.
— Повинуюсь, достойнейший! — поспешил согласиться Яхшибек,
В зал вошел слуга с сообщением, что прибыл к услугам бай Миро Акрам, родом из селения Бустон, привел в подарок гнедого коня с седлом, украшенным золотом, с серебряным оголовьем...
Эмир приказал взять коня у прибывшего и сдать дворцовым конюхам. А Яхшибеку велел отправиться к главному письмоводителю, чтобы тот написал на имя Мирзо Акрама ярлык на чин мирохура и принес его тотчас же. А кроме того, взял бы у главного казначея форменную чиновничью одежду и надел ее на бая.
Мирзо Акрам в числе многих, надеявшихся быть принятыми эмиром, находился в дворцовой ожидальне. Ему принесли два разных халата, облачили новоиспеченного чиновника сначала в шелковый, потом, поверх шелкового, в парчовый; на голову накрутили пышную кисейную чалму. Яхщибек свернул трубочкой «благословенную грамоту» — ярлык на чин мирохура — и заткнул эту трубочку в складки чалмы Мирзо Акрама. Затем Яхшибек, надевший на новоявленного мирохура халаты, взял его под руки и повел на площадку перед приемным залом. Здесь было несколько дверей в большой приемный зал. Яхшибек, приблизившись к той, за которой в зале сидел эмир, остановился в некотором отдалении от этой открытой двери. Яхшибек протяжно и торжественно нараспев возгласил, обращаясь к повелителю как бы с молитвенною мольбою:
— Во здравие повелителя моего, раб их высочества бай Мирзо Акрам, сын бая Мирзо Рахима, из уважаемых людей Гиждувана, милостью повелителя моего удостоенный славного чина мирохура султанского владения Благородной Бухары и ныне, молясь за повелителя моего, вознамерен возвратиться на родину свою!..
За Яхшибеком протяжно возгласил придворный шигавул:
— Да пошлет милостивый и всемогущий бог воздержание от дурных поступков и соблюдение справедливости в делах и помыслах!
Мирзо Акрам, стоя на коленях, помня сделанное ему ранее Яхшибеком наставление, коснувшись лбом каменного пола, сделал обращенный к эмиру земной поклон, потом воздел руки и прочел молитву. Эмир протянул к нему руку. Мирзо-кори вскочил на ноги, согнулся вдвое, прижал обе ладони к груди и, кланяясь на каждом мелком шажке, двинулся ггэмиру. Торопливо взял в обе руки пухлые пальцы эмира, потерся о них глазами и с чмоканьем поцеловал...
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
В тот день со двора Восэ в селении Дара-и-Мухтор раздавались звуки «гуп-гуп», «тап-тап»... Гулизор на дворе молотила хлеб тяжелой колотушкой. Аноргуль двумя прутьями для битья шерсти трепала хлопок. Хасан и Даулят на веранде играли в абрикосовые косточки. Ризо не было, он вот уже. с неделю как исчез бесследно.
Когда на внешнем дворе вдруг заскрипели ворота, мать и дочь прислушались. Послышались звуки шагов. Аноргуль вздрогнула, словно услышав внутренний голос, сказавший, что вошедший во двор — Восэ. Она бросила прутья, встала, еще раз прислушалась и в тревоге кинулась к калитке, во внешний двор. Там с мешком за плечами, под платаном, вместе с Назиром стоял Восэ и, радости но улыбаясь, смотрел на жену.
Им бы кинуться, как они страстно захотели, друг к другу, обняться, расцеловаться, но обычай не разрешал сделать это при постороннем человеке, волей-неволей они лишь пытливыми, полными любви взглядами всматривались, не видя ничего, кроме милого, долгожданного лица, родных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Абдул Ахад встал и вышел в боковую дверцу. Прошел по узкому проходу, соединявшему приемный зал со средним двором, и тихо трижды ударил луженым молоточком в маленькую резную дверь. Ее почтительно открыла какая-то женщина.
Чистенький двор небольшого дома был выложен квадратными кирпичами. Двери и ставни окон его шести комнат открывались на длинную веранду, с расписными по алебастру стенами и резными колоннами. Четыре молодые, красивые и хорошо одетые женщины, оказавшиеся во дворе дома, прижав руки к груди, отвесили эмиру глубокие поклоны.
Пожилая домоправительница, догадавшись о цели несвоевременного утреннего визита его высочества, поклонившись, сказала:
— Вот сюда пусть пожалуют,—и указала на последнюю с правой стороны комнату.
Эмир прошел к этой — шестой — двери, открыл ее, молча с минуту глядел внутрь комнаты. Зеби сидела в середине, на ковре! Испуганная, она встала и, как учила ее жена стол чего, поклонилась, произнесла приветствие и быстрыми шажками прошла в угол комнаты, остановилась, полуприкрыв лицо тонким небесно-голубого цвета платком. Ее изящная фигурка была всего лишь чуть выше основания ниши в стене, из-под длинного подола ее газового алого платья виднелись маленькие детские ноги в мягких сапожках. Абдул Ахад видел только одну ее щеку с черною родинкой, один насурьмленный глаз и длинную тонкую черную бровь — лицо Зеби в профиль показалось ему очень красивым, фигурка — стройной, изящной. Он про себя сказал: «Ой-ой! Какая гурия ведь! В самом деле, играющая в куклы! Молодец, кори!»
И, тихонько прикрыв дверь, повернувшись, вышел из дома. Возвратись в приемный зал, он едва мог спрятать в черных усах и бороде довольную улыбку, не ускользнув
шую от искоса брошенного взгляда Яхшибека, дожидавшегося своего повелителя.
Ну, какова, достойнейший?
Изумительна! — ответил Абдул Ахад, садясь на свое
место.
Какой чин вы дадите кори, достойнейший? — спросил Яхшибек.
— Может быть, дать ему ярлык на чин караулбеги — придворного порученца? Или эшик ага-баши? — сказал эмир.
— Дайте уж ярлык на чин начальника конюшни — мирохура! — посоветовал стольничий. — Что потеряет ваше высочество? Теперь, по одному счету, мы можем назвать кори и отцом ведшей невесты, иначе говоря = тестем.
— Не отцом невесты, а отцом наложницы! — засмеялся эмир.
— Пусть будет отцом наложницы, согласился Яхшибек.— Покойным родителем вашим он безо всякой провинности был лишен и чина и занимаемой должности. Теперь, если вы выкажете к нему милость, он получит лишь то, до чего давно дослужился бы.
Заступничество стольничего было слишком уж энергичным. Эмир с подозрением глянул прямо в глаза Яхшибеку:
— Ты получил от него взятку, плешивый жулик? Говори правду!
Яхшибек не ожидал такого расспроса, почувствовал, что попался. Скрывать все было бы опасно, эмир так или иначе мог бы дознаться до истины.
Верно, он обещал мне небольшое вознаграждение, отвернув лицо в сторону, смущенно произнес стольничий.— Я не проявил жадности, он сам обещал поблагодарить меня.
— Сколько?
— Не много, достойнейший.
— Сколько? — повторил эмир громко.
—- За назначение эшик ага-баши сто золотых, за мирохура — сто пятьдесят, вынужден был сказать правду стольничий. Он опасался не гнева эмира, а того, что эту взятку эмир у него отнимет. Так и случилось.
— Возьми и отдай в казну! приказал Абдул Ахад.
— Повинуюсь, достойнейший! — поспешил согласиться Яхшибек,
В зал вошел слуга с сообщением, что прибыл к услугам бай Миро Акрам, родом из селения Бустон, привел в подарок гнедого коня с седлом, украшенным золотом, с серебряным оголовьем...
Эмир приказал взять коня у прибывшего и сдать дворцовым конюхам. А Яхшибеку велел отправиться к главному письмоводителю, чтобы тот написал на имя Мирзо Акрама ярлык на чин мирохура и принес его тотчас же. А кроме того, взял бы у главного казначея форменную чиновничью одежду и надел ее на бая.
Мирзо Акрам в числе многих, надеявшихся быть принятыми эмиром, находился в дворцовой ожидальне. Ему принесли два разных халата, облачили новоиспеченного чиновника сначала в шелковый, потом, поверх шелкового, в парчовый; на голову накрутили пышную кисейную чалму. Яхщибек свернул трубочкой «благословенную грамоту» — ярлык на чин мирохура — и заткнул эту трубочку в складки чалмы Мирзо Акрама. Затем Яхшибек, надевший на новоявленного мирохура халаты, взял его под руки и повел на площадку перед приемным залом. Здесь было несколько дверей в большой приемный зал. Яхшибек, приблизившись к той, за которой в зале сидел эмир, остановился в некотором отдалении от этой открытой двери. Яхшибек протяжно и торжественно нараспев возгласил, обращаясь к повелителю как бы с молитвенною мольбою:
— Во здравие повелителя моего, раб их высочества бай Мирзо Акрам, сын бая Мирзо Рахима, из уважаемых людей Гиждувана, милостью повелителя моего удостоенный славного чина мирохура султанского владения Благородной Бухары и ныне, молясь за повелителя моего, вознамерен возвратиться на родину свою!..
За Яхшибеком протяжно возгласил придворный шигавул:
— Да пошлет милостивый и всемогущий бог воздержание от дурных поступков и соблюдение справедливости в делах и помыслах!
Мирзо Акрам, стоя на коленях, помня сделанное ему ранее Яхшибеком наставление, коснувшись лбом каменного пола, сделал обращенный к эмиру земной поклон, потом воздел руки и прочел молитву. Эмир протянул к нему руку. Мирзо-кори вскочил на ноги, согнулся вдвое, прижал обе ладони к груди и, кланяясь на каждом мелком шажке, двинулся ггэмиру. Торопливо взял в обе руки пухлые пальцы эмира, потерся о них глазами и с чмоканьем поцеловал...
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
В тот день со двора Восэ в селении Дара-и-Мухтор раздавались звуки «гуп-гуп», «тап-тап»... Гулизор на дворе молотила хлеб тяжелой колотушкой. Аноргуль двумя прутьями для битья шерсти трепала хлопок. Хасан и Даулят на веранде играли в абрикосовые косточки. Ризо не было, он вот уже. с неделю как исчез бесследно.
Когда на внешнем дворе вдруг заскрипели ворота, мать и дочь прислушались. Послышались звуки шагов. Аноргуль вздрогнула, словно услышав внутренний голос, сказавший, что вошедший во двор — Восэ. Она бросила прутья, встала, еще раз прислушалась и в тревоге кинулась к калитке, во внешний двор. Там с мешком за плечами, под платаном, вместе с Назиром стоял Восэ и, радости но улыбаясь, смотрел на жену.
Им бы кинуться, как они страстно захотели, друг к другу, обняться, расцеловаться, но обычай не разрешал сделать это при постороннем человеке, волей-неволей они лишь пытливыми, полными любви взглядами всматривались, не видя ничего, кроме милого, долгожданного лица, родных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122