Наконец нехотя он отвечает всем сразу коротким кивком, ленивым взмахом руки и проходит на только что чисто подметенную слугою, опрысканную водою веранду, на которой поверх кошмы кинуто стеганое длинное узкое одеяло...
Скрестив ноги, охая, обминая толстыми пальцами мятые губы, судья усаживается на одеяло, принимает из рук прислужника поднос с подлежащими разбору делами.
Восэ, пришедший первым и потому первым допущенный к разговору, опускается на колени, расположившись перед судьей на камышовой циновке...
— Ты кто? На что жалуешься? — спрашивает судья.
Едва из четких слов Восэ пришедшие узнали, что он имеет денежный иск к смотрителю мазара святого Бальджуана, как сдержанный шепот волной прошел по рядам собравшихся. Сразу все затихли, словно каждый из них состоял только из жадно ждущих ушей...
Узкие глаза судьи открылись шире, он устремил на говорящего заинтересованный, полный удивления взгляд.
Восэ с болью в сердце сообщает все подробности случая с пятьюдесятью пятью исчезнувшими монетами. В изрядной толпе присутствующих (которых все прибавляется) слышны тихие возгласы удивления. Сайда Асрора здесь хорошо знают, и каждый старается не пропустить ни единого слова Восэ. Его рассказ для всех интереснее давно всем знакомой истории с женитьбой достопочтенного шейха.
Судья посылает за Саидом Асрором своего человека. Час или два, что проходят в ожидании появления шейха, посвящается рассмотрению и разбору заявлений других просителей. Восэ освободил для них «циновку закона», пересел в уголок двора.
Сайд Асрор появляется верхом на лошади, в сопровождении двух прислужников, чьи физиономии похожи скорее на морды двух цепных псов... Острием взгляда скользнув по Восэ, Сайд Асрор с помощью двух своих спутников сошел с лошади, не выпуская четок из рук, чуть оправив пальцами большой белейший тюрбан, степенно, с достоинством занял свое место на кошме. Вопреки ожиданию присутствующих, судья поздоровался с шейхом не слишком любезно, сразу же приказал Восэ повторить свои слова. Отвращение Восэ к Сайду Асрору, выраженное в его присутствии, было столь неприкрытым и смелым, что все собравшиеся — а их, горцев, жителей города и окрестных селений, было уже десятка три — слушали с затаенным дыханием. Никто не мог бы вспомнить случая, когда кем-либо были бы в лицо шейху с такой смелостью брошены подобные обвинения: праведника, обладающего чудодейственной силою исцелителя, хранителя святыни всего бекства, обвиняли в мошенничестве, в воровстве! Слыханное ли дело?! Но Восэ говорит, и в каждом его слове — горечь возмущения...
— Достойный блюститель законов, божеских и человеческих! — говорит Восэ.— Если бы этот человек присвоил принадлежащее по праву мне, я не пришел бы к вам с жалобой: нашу бедняцкую долю едят все, у кого есть зубы, мы ко всему привычны. Но этот шейх, не убоявшись бога, присвоил заработок несчастного водоноса, умершего на чужбине, деньги, принадлежащие обнищалой одинокой
старухе, деньги, врученные ему по доверию к его высокому священному сану, хранителю чтимой всем нашим горным народом святыни! Как же человек может терпеть такую несправедливость, такую низость?
Это обращение, однако, внешне не произвело на судью впечатления. С той же сухой официальностью, лишенной какого бы то ни было чувства, он обратился к шейху, который во время горячей речи Восэ был погружен в созерцание и, считая черные зерна своих четок, бесстрастно шептал молитву:
— Вы что скажете?
Сайд Асрор, закончив молитву, с крайней степенью кротости и скромности провел руками по лицу и сказал:
— Достойный установитель истины, вы знаете, что я, раб божий, не первый уже раз слышу клевету от выродков и прохвостов. Этот мужчина либо одержимый, либо пересказывает свой сон, а может быть, и то и другое.
— Ты имеешь свидетеля? — обратился судья к Восэ.
— Вот эти, пасомые, знают! — показал на спутников шейха Восэ.— Были еще два других, таких же, как эти, стоя за дверью кельи, все они слышали нас с шейхом, когда мы вели разговор. Потом, когда я вышел из кельи, они даже просили у меня подаяния. Но разве такие признаются? Если на полы одежды их шейха сядет пыль, они ели срывают эту пыль своим языком!
Судья вопросительно взглянул на «пасомых».
— Клевета, хозяин истины! Оскорбление, поклеп! — проворчал один из них.— Мы в жизни нашей видели этого человека вчера впервые и сегодня утром во второй раз*
— Мы будем требовать с него взыска за оскорбление! — выкрикнул второй.
Собравшиеся в присутственном месте люди не только не скрывали своего доброжелательства к Восэ, но и открыто выражали свою приязнь к нему.
Судья, как утомленный человек, закрыл глаза, немного подумал и, кивнув в сторону Восэ, произнес:
— Свидетеля не имеешь... Твой иск — пустышка!
Восэ подумал, что если тропинка над пропастью уперлась в скалу, то эту скалу головой не пробьешь. В гневе повернулся он к Сайду Асрору, теряя терпение, сжав могучие кулаки:
— Эй, человечишко! У тебя есть хоть крупица совести и чести? Или нет? Неужели ты свою религию, свою веру продашь за пятьдесят пять монет? О, чтоб сгорела па тебе эта чалма и проклятьем рассыпались твои четки!
Сайд Асрор закусил губу, побледнев, отступил к судье:
— Поборник истины! Этот прохвост не только наклеветал на меня, но и, вы сами слышали, оскорбил меня. Я требую от него ответа за оскорбление. Вы, судья, по законам шариата должны дать ему строгое наказание!
— Э, пусть идет! — махнул рукою судья.— Его иск я уже признал недействительным, тем обелил вас, чего вам еще!.. А ты, Восэ, иди, разбирательство кончено!..
Решение судьи люди встретили хмурым молчанием, внимательно, сочувственно глядя на выходящего со двора Восэ. Ни единого слова больше никем не было сказано.
Позже, однако, оказалось, что разбирательство не было закончено. В дом к маслоделу, у которого, как было известно судье, остановился Восэ, сразу вслед за Восэ пришел служитель судьи и от его имени передал приказание: к ве* черу, в час третьей молитвы, прийти в квартал Намазгох.
Зачем же? Этого служитель не знал.
Это знали только судья и праведный смотритель мазара святого Бальджуана.
После разбора всех судебных дел судья в этот день позвал Сайда Асрора к себе домой и принял его в своем гостином домике.
— Не упрямьтесь, вынимайте деньги! — сразу, без предисловия, сказал он шейху.— Я твердо уверен, что вы взяли у Восэ деньги. Он зря не стал бы предъявлять иск. Я был обязан не осрамить вас перед народом, сохранить ваше достоинство. Цель достигнута, для вас этого достаточно. Вынимайте пятьдесят пять тенег!
— О поборник справедливости! Ведь я не брал у него деньги, неужели уж я...
— Хватит разговаривать, вынимайте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Скрестив ноги, охая, обминая толстыми пальцами мятые губы, судья усаживается на одеяло, принимает из рук прислужника поднос с подлежащими разбору делами.
Восэ, пришедший первым и потому первым допущенный к разговору, опускается на колени, расположившись перед судьей на камышовой циновке...
— Ты кто? На что жалуешься? — спрашивает судья.
Едва из четких слов Восэ пришедшие узнали, что он имеет денежный иск к смотрителю мазара святого Бальджуана, как сдержанный шепот волной прошел по рядам собравшихся. Сразу все затихли, словно каждый из них состоял только из жадно ждущих ушей...
Узкие глаза судьи открылись шире, он устремил на говорящего заинтересованный, полный удивления взгляд.
Восэ с болью в сердце сообщает все подробности случая с пятьюдесятью пятью исчезнувшими монетами. В изрядной толпе присутствующих (которых все прибавляется) слышны тихие возгласы удивления. Сайда Асрора здесь хорошо знают, и каждый старается не пропустить ни единого слова Восэ. Его рассказ для всех интереснее давно всем знакомой истории с женитьбой достопочтенного шейха.
Судья посылает за Саидом Асрором своего человека. Час или два, что проходят в ожидании появления шейха, посвящается рассмотрению и разбору заявлений других просителей. Восэ освободил для них «циновку закона», пересел в уголок двора.
Сайд Асрор появляется верхом на лошади, в сопровождении двух прислужников, чьи физиономии похожи скорее на морды двух цепных псов... Острием взгляда скользнув по Восэ, Сайд Асрор с помощью двух своих спутников сошел с лошади, не выпуская четок из рук, чуть оправив пальцами большой белейший тюрбан, степенно, с достоинством занял свое место на кошме. Вопреки ожиданию присутствующих, судья поздоровался с шейхом не слишком любезно, сразу же приказал Восэ повторить свои слова. Отвращение Восэ к Сайду Асрору, выраженное в его присутствии, было столь неприкрытым и смелым, что все собравшиеся — а их, горцев, жителей города и окрестных селений, было уже десятка три — слушали с затаенным дыханием. Никто не мог бы вспомнить случая, когда кем-либо были бы в лицо шейху с такой смелостью брошены подобные обвинения: праведника, обладающего чудодейственной силою исцелителя, хранителя святыни всего бекства, обвиняли в мошенничестве, в воровстве! Слыханное ли дело?! Но Восэ говорит, и в каждом его слове — горечь возмущения...
— Достойный блюститель законов, божеских и человеческих! — говорит Восэ.— Если бы этот человек присвоил принадлежащее по праву мне, я не пришел бы к вам с жалобой: нашу бедняцкую долю едят все, у кого есть зубы, мы ко всему привычны. Но этот шейх, не убоявшись бога, присвоил заработок несчастного водоноса, умершего на чужбине, деньги, принадлежащие обнищалой одинокой
старухе, деньги, врученные ему по доверию к его высокому священному сану, хранителю чтимой всем нашим горным народом святыни! Как же человек может терпеть такую несправедливость, такую низость?
Это обращение, однако, внешне не произвело на судью впечатления. С той же сухой официальностью, лишенной какого бы то ни было чувства, он обратился к шейху, который во время горячей речи Восэ был погружен в созерцание и, считая черные зерна своих четок, бесстрастно шептал молитву:
— Вы что скажете?
Сайд Асрор, закончив молитву, с крайней степенью кротости и скромности провел руками по лицу и сказал:
— Достойный установитель истины, вы знаете, что я, раб божий, не первый уже раз слышу клевету от выродков и прохвостов. Этот мужчина либо одержимый, либо пересказывает свой сон, а может быть, и то и другое.
— Ты имеешь свидетеля? — обратился судья к Восэ.
— Вот эти, пасомые, знают! — показал на спутников шейха Восэ.— Были еще два других, таких же, как эти, стоя за дверью кельи, все они слышали нас с шейхом, когда мы вели разговор. Потом, когда я вышел из кельи, они даже просили у меня подаяния. Но разве такие признаются? Если на полы одежды их шейха сядет пыль, они ели срывают эту пыль своим языком!
Судья вопросительно взглянул на «пасомых».
— Клевета, хозяин истины! Оскорбление, поклеп! — проворчал один из них.— Мы в жизни нашей видели этого человека вчера впервые и сегодня утром во второй раз*
— Мы будем требовать с него взыска за оскорбление! — выкрикнул второй.
Собравшиеся в присутственном месте люди не только не скрывали своего доброжелательства к Восэ, но и открыто выражали свою приязнь к нему.
Судья, как утомленный человек, закрыл глаза, немного подумал и, кивнув в сторону Восэ, произнес:
— Свидетеля не имеешь... Твой иск — пустышка!
Восэ подумал, что если тропинка над пропастью уперлась в скалу, то эту скалу головой не пробьешь. В гневе повернулся он к Сайду Асрору, теряя терпение, сжав могучие кулаки:
— Эй, человечишко! У тебя есть хоть крупица совести и чести? Или нет? Неужели ты свою религию, свою веру продашь за пятьдесят пять монет? О, чтоб сгорела па тебе эта чалма и проклятьем рассыпались твои четки!
Сайд Асрор закусил губу, побледнев, отступил к судье:
— Поборник истины! Этот прохвост не только наклеветал на меня, но и, вы сами слышали, оскорбил меня. Я требую от него ответа за оскорбление. Вы, судья, по законам шариата должны дать ему строгое наказание!
— Э, пусть идет! — махнул рукою судья.— Его иск я уже признал недействительным, тем обелил вас, чего вам еще!.. А ты, Восэ, иди, разбирательство кончено!..
Решение судьи люди встретили хмурым молчанием, внимательно, сочувственно глядя на выходящего со двора Восэ. Ни единого слова больше никем не было сказано.
Позже, однако, оказалось, что разбирательство не было закончено. В дом к маслоделу, у которого, как было известно судье, остановился Восэ, сразу вслед за Восэ пришел служитель судьи и от его имени передал приказание: к ве* черу, в час третьей молитвы, прийти в квартал Намазгох.
Зачем же? Этого служитель не знал.
Это знали только судья и праведный смотритель мазара святого Бальджуана.
После разбора всех судебных дел судья в этот день позвал Сайда Асрора к себе домой и принял его в своем гостином домике.
— Не упрямьтесь, вынимайте деньги! — сразу, без предисловия, сказал он шейху.— Я твердо уверен, что вы взяли у Восэ деньги. Он зря не стал бы предъявлять иск. Я был обязан не осрамить вас перед народом, сохранить ваше достоинство. Цель достигнута, для вас этого достаточно. Вынимайте пятьдесят пять тенег!
— О поборник справедливости! Ведь я не брал у него деньги, неужели уж я...
— Хватит разговаривать, вынимайте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122