Только теперь Восэ догадался, что Мухаммед Али — предатель, но было уже поздно... Восэ выхватил меч, приготовился защищаться и в следующую минуту сбил с ног двух солдат. Аюб тоже ударом меча сшиб одного. Но случилось то, что должно было случиться в этой ловушке: Восэ и вместе с ним семь преданных друзей попали в плен.
Пленных связали длинной бечевкой и погнали вперед. Мухаммед Али тоже был связан, караулбеги хотел скрыть от Восэ его предательство, но эта хитрость была шита белыми нитками.
Давлят узнал о месте укрытия Восэ от своего лазутчика. Но открыто напасть на селение Девлох побоялся, так как с высоты, на которой оно расположено, видны все ведущие к нему тропинки: заметив солдат, Восэ мог бы бежать оттуда еще выше в горы. Поэтому и придумал Давлят побег Мухаммеда Али из тюрьмы. Предатель сумел привести своего бывшего вожака и его друзей в западню. Мирзо Акрам пообещал ему за эту услугу помимо копя,
денег, одежды должность старосты в родном его селении Бачкакон..
Пленников привели в Бальджуан ночью и бросили в тюрьму. В кромешной тьме нельзя было рассмотреть сидящих там узников. Когда Восэ и товарищи оказались там, они только почувствовали, что подвал полон людьми. Солдаты толкнули пригнанных вниз, в глубину, прямо на других арестантов. Ударил в нос тяжелый запах сырости и человеческого пота. Раздался звон кандалов и цепей.
Восэ встал на ноги и подал голос:
— Ас-салям алейкум, друзья!
Ему сразу ответило несколько слабых, хриплых голосов:
— Алейкум ас-салям, Восэ!
Послышались всхлипывания и плач.
— Брат, родной мой, тебя тоже взяли? Ноги мои закованы, не могу встать!
Этот голос, полный горя, принадлежал Назиру: Восэ узнал его, пополз к нему и обнял своего побратима. Больше их голосов не было слышно, узники, лежавшие рядом, слышали только, как позванивают цепи на шее и руках Назира, чувствовали, как дрожат их тела: оба плакали,
— Кто еще здесь? — спросил Восэ.
— Назим, Одина,— ответил Назир. Он назвал еще некоторых и под конец сказал: — Сайд Али тоже здесь.
Из дальнего угла послышалось всхлипывание: то плакал Сайд Али. Солдаты захватили его и бросили в тюрьму раньше других. Он всхлипывал как ребенок:
— Прости меня, Восэ, я сделал глупость, поддался внушению дьявола, сто раз раскаиваюсь в содеянном. Пусть меня убьют, я смерти не боюсь, но только ты прости меня, Восэ, чтобы мне не уйти из этого мира опозоренным...
Восэ не ответил ему.
Тюремная дверь со скрипом открылась, вошли два тюремщика, в руках одного тускло горел фонарик. При его колеблющемся свете тюремщики надели новым узникам цепи на шеи, оковы на ноги и ушли.
— Будьте мужественны, друзья, не теряйтесь! — громко и отчетливо произнес Восэ.— Пусть мангыт не думает, что мы испугались. Пусть нам головы снимут, а правду из сердца не отдадим. Если бы мы боялись тюрьмы, кинжала и виселицы, не пошли бы на восстание!
Восэ умолк. Посмотрел вверх, увидел, что в потолок есть отверстие, маленькое, как горлышко кувшина, сквозь него видны две мигающие звездочки. Только они и связывали пленников с внешним миром.
— Иазир, посмотри, две звезды! — сказал Восэ.
Назир заглянул.
— Словно два волчьих глаза в ночной темноте,—сказал старый охотник.
— Не говори так, это не волчьи, а божьи глаза на нас смотрят,— поправил его один из узников, по голосу которого можно было догадаться, что это пожилой человек.
— Два божьих глаза...— повторил про себя Восэ и прибавил: — Правду ты сказал, бог на людей, на рабов своих, одним глазом не смотрит!
Несколько узников поняли его иносказание и засмеялись.
— Говорят, бог ни глаз, ни ушей, ни языка не имеет, как же он нас видит? — спросил Назим.
— Эй ты, мусульманин, не надо сомневаться! — гневно обратился к говорившему пожилой узник.— Бог везде и наблюдает за всеми, место его в сердце каждого мусульманина. Сейчас нам поможет только один он, но из-за таких вот сомневающихся в нем, как ты, вполне может так случиться, что он лишит нас своей помощи.
— Когда это я сомневался? Разве спросить — это значит сомневаться? — ответил Назим.
— Хватит! Кончайте, здесь не мечеть и не медресе, чтобы спорить! — воскликнул Одина, рана в груди которого так горела, что он не мог сдержать стона.
— Правду сказать, братья, я так и не понял божьи дела,— сказал Восэ.— Бог справедлив, говорят, а если он справедлив, почему же он не слышит стоны народа нашего, не гневается на эмира и правителей?
— Восэ, я удивляюсь тебе,— с упреком проговорил богобоязненный узник.— Вместо того чтобы здесь, в этой темнице, в этом несчастье, что постигло всех нас, просить у бога помощи, раскаяться в содеянном тобой, ты говоришь такие слова, ропщешь!
— Раскаяться? — сказал Восэ.— В чем? А какой грех я совершил, чтоб каяться? Тираны притесняли, я возмутился, в этом мой грех, да?
— Я тебя не упрекаю, Восэ,— ответил пожилой узник.— Но ведь сам знаешь, если бы ты не объявил газа
ват, пе взбудоражил бы народ, не зажег на Сурх-Сакау костер, не было бы этой беды на наши головы и сам ты вместе с нами, несчастными, не сидел бы в этой темной тюрьме... Что мне говорить еще, ты все сам знаешь.
Восэ некоторое время молчал. Узник обвинял его в неудавшемся восстании, в несчастье своем, последовавшем от этого. «Неужели и другие так же думают? Неужели они теперь раскаиваются в поднятом нами восстании? Неужели все зверства и несправедливость мангытов ими забыты? Неужели они забыли, что не было никакого другого выхода, как взбунтоваться или умереть с голоду?»
Словно в ответ на эти мысли Восэ его побратим Назир обратился к тому пожилому узнику:
— Что ты говоришь, Гафур? Сам кайся, если хочешь! Наше восстание было делом правым, я нисколько не раскаиваюсь!
— И я тоже! — отозвался Назим.
— Ия! — подхватил Аюб...
Еще несколько голосов повторили это восклицание: «И я!.. И я!..»
Восэ охватило чувство большой признательности к друзьям; если бы он мог встать — всех обнял бы! И он потихоньку, как бы к себе самому обращаясь, заговорил:
— Человек лишь раз приходит в этот мир, один раз и уходит. Чем медленно умирать, мучаясь от насилий и притеснения, лучше воевать с тиранами и мужественно принять смерть. Бог создал тебя человеком. Если тебя превратят в осла и сядут на тебя верхом и ты этому подчинишься, покорно будешь нести этот груз, ты не человек, ты только опорочишь своего создателя. Тебя несправедливо станут оскорблять и унижать, топтать ногами, а ты будешь молчать и терпеть! Так ты просто трус, нет у тебя ни чести, ни достоинства: жена твоя и дети, друзья и товарищи вправе отвернуться от тебя... Правители объединились и в конце концов разбили нас, но и мы их хорошо побили! Мы показали им, что мы тоже люди, что и у нас на голове чалма, что каждый из нас опоясывает себя по своей доброй воле!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Пленных связали длинной бечевкой и погнали вперед. Мухаммед Али тоже был связан, караулбеги хотел скрыть от Восэ его предательство, но эта хитрость была шита белыми нитками.
Давлят узнал о месте укрытия Восэ от своего лазутчика. Но открыто напасть на селение Девлох побоялся, так как с высоты, на которой оно расположено, видны все ведущие к нему тропинки: заметив солдат, Восэ мог бы бежать оттуда еще выше в горы. Поэтому и придумал Давлят побег Мухаммеда Али из тюрьмы. Предатель сумел привести своего бывшего вожака и его друзей в западню. Мирзо Акрам пообещал ему за эту услугу помимо копя,
денег, одежды должность старосты в родном его селении Бачкакон..
Пленников привели в Бальджуан ночью и бросили в тюрьму. В кромешной тьме нельзя было рассмотреть сидящих там узников. Когда Восэ и товарищи оказались там, они только почувствовали, что подвал полон людьми. Солдаты толкнули пригнанных вниз, в глубину, прямо на других арестантов. Ударил в нос тяжелый запах сырости и человеческого пота. Раздался звон кандалов и цепей.
Восэ встал на ноги и подал голос:
— Ас-салям алейкум, друзья!
Ему сразу ответило несколько слабых, хриплых голосов:
— Алейкум ас-салям, Восэ!
Послышались всхлипывания и плач.
— Брат, родной мой, тебя тоже взяли? Ноги мои закованы, не могу встать!
Этот голос, полный горя, принадлежал Назиру: Восэ узнал его, пополз к нему и обнял своего побратима. Больше их голосов не было слышно, узники, лежавшие рядом, слышали только, как позванивают цепи на шее и руках Назира, чувствовали, как дрожат их тела: оба плакали,
— Кто еще здесь? — спросил Восэ.
— Назим, Одина,— ответил Назир. Он назвал еще некоторых и под конец сказал: — Сайд Али тоже здесь.
Из дальнего угла послышалось всхлипывание: то плакал Сайд Али. Солдаты захватили его и бросили в тюрьму раньше других. Он всхлипывал как ребенок:
— Прости меня, Восэ, я сделал глупость, поддался внушению дьявола, сто раз раскаиваюсь в содеянном. Пусть меня убьют, я смерти не боюсь, но только ты прости меня, Восэ, чтобы мне не уйти из этого мира опозоренным...
Восэ не ответил ему.
Тюремная дверь со скрипом открылась, вошли два тюремщика, в руках одного тускло горел фонарик. При его колеблющемся свете тюремщики надели новым узникам цепи на шеи, оковы на ноги и ушли.
— Будьте мужественны, друзья, не теряйтесь! — громко и отчетливо произнес Восэ.— Пусть мангыт не думает, что мы испугались. Пусть нам головы снимут, а правду из сердца не отдадим. Если бы мы боялись тюрьмы, кинжала и виселицы, не пошли бы на восстание!
Восэ умолк. Посмотрел вверх, увидел, что в потолок есть отверстие, маленькое, как горлышко кувшина, сквозь него видны две мигающие звездочки. Только они и связывали пленников с внешним миром.
— Иазир, посмотри, две звезды! — сказал Восэ.
Назир заглянул.
— Словно два волчьих глаза в ночной темноте,—сказал старый охотник.
— Не говори так, это не волчьи, а божьи глаза на нас смотрят,— поправил его один из узников, по голосу которого можно было догадаться, что это пожилой человек.
— Два божьих глаза...— повторил про себя Восэ и прибавил: — Правду ты сказал, бог на людей, на рабов своих, одним глазом не смотрит!
Несколько узников поняли его иносказание и засмеялись.
— Говорят, бог ни глаз, ни ушей, ни языка не имеет, как же он нас видит? — спросил Назим.
— Эй ты, мусульманин, не надо сомневаться! — гневно обратился к говорившему пожилой узник.— Бог везде и наблюдает за всеми, место его в сердце каждого мусульманина. Сейчас нам поможет только один он, но из-за таких вот сомневающихся в нем, как ты, вполне может так случиться, что он лишит нас своей помощи.
— Когда это я сомневался? Разве спросить — это значит сомневаться? — ответил Назим.
— Хватит! Кончайте, здесь не мечеть и не медресе, чтобы спорить! — воскликнул Одина, рана в груди которого так горела, что он не мог сдержать стона.
— Правду сказать, братья, я так и не понял божьи дела,— сказал Восэ.— Бог справедлив, говорят, а если он справедлив, почему же он не слышит стоны народа нашего, не гневается на эмира и правителей?
— Восэ, я удивляюсь тебе,— с упреком проговорил богобоязненный узник.— Вместо того чтобы здесь, в этой темнице, в этом несчастье, что постигло всех нас, просить у бога помощи, раскаяться в содеянном тобой, ты говоришь такие слова, ропщешь!
— Раскаяться? — сказал Восэ.— В чем? А какой грех я совершил, чтоб каяться? Тираны притесняли, я возмутился, в этом мой грех, да?
— Я тебя не упрекаю, Восэ,— ответил пожилой узник.— Но ведь сам знаешь, если бы ты не объявил газа
ват, пе взбудоражил бы народ, не зажег на Сурх-Сакау костер, не было бы этой беды на наши головы и сам ты вместе с нами, несчастными, не сидел бы в этой темной тюрьме... Что мне говорить еще, ты все сам знаешь.
Восэ некоторое время молчал. Узник обвинял его в неудавшемся восстании, в несчастье своем, последовавшем от этого. «Неужели и другие так же думают? Неужели они теперь раскаиваются в поднятом нами восстании? Неужели все зверства и несправедливость мангытов ими забыты? Неужели они забыли, что не было никакого другого выхода, как взбунтоваться или умереть с голоду?»
Словно в ответ на эти мысли Восэ его побратим Назир обратился к тому пожилому узнику:
— Что ты говоришь, Гафур? Сам кайся, если хочешь! Наше восстание было делом правым, я нисколько не раскаиваюсь!
— И я тоже! — отозвался Назим.
— Ия! — подхватил Аюб...
Еще несколько голосов повторили это восклицание: «И я!.. И я!..»
Восэ охватило чувство большой признательности к друзьям; если бы он мог встать — всех обнял бы! И он потихоньку, как бы к себе самому обращаясь, заговорил:
— Человек лишь раз приходит в этот мир, один раз и уходит. Чем медленно умирать, мучаясь от насилий и притеснения, лучше воевать с тиранами и мужественно принять смерть. Бог создал тебя человеком. Если тебя превратят в осла и сядут на тебя верхом и ты этому подчинишься, покорно будешь нести этот груз, ты не человек, ты только опорочишь своего создателя. Тебя несправедливо станут оскорблять и унижать, топтать ногами, а ты будешь молчать и терпеть! Так ты просто трус, нет у тебя ни чести, ни достоинства: жена твоя и дети, друзья и товарищи вправе отвернуться от тебя... Правители объединились и в конце концов разбили нас, но и мы их хорошо побили! Мы показали им, что мы тоже люди, что и у нас на голове чалма, что каждый из нас опоясывает себя по своей доброй воле!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122