Он сидел за чаем на террасе гостиного домика. Маленький служка хозяина, желтолицый и тощий, видимо измотанный малярией, сидел у порога веранды, подливал чай и подносил угощенья гостю — тучному, широкоплечему мужчине с обвисшими щеками, выпученными глазами и выдвинутой вперед широкой челюстью, которую не могла скрыть даже массивная борода.
Гости рыночного старшины Восэ не знал...
Но читатель с этим человеком уже знаком,— и пусть не коснется читателя подозрение в том, что автор сам позабыл о нем — о богатее Мирзо Акраме, или, иначе, Мирзо- кори, о котором мы писали в первых главах нашего повествования. Нет, мы не забыли о нем — ни о том, как Мирзокори был амлякдаром Гиждувана, ни о том, как он ездил к сыну его высочества эмира Абдул Ахаду дарить бойцовского перепела, ни о том, чего стоило разжалованному богатею купить себе должность раиса — лица, наблюдающего в Кабадиане за выполнением религиозных обрядов, поведением мусульман, а также за правильностью мер и весов и за рыночными ценами. Мы давно не упоминали о нем, хорошо зная, что сей почтенный кори — знаток Корана — не пропадет в Кабадиане, умножая всеми дозволенными его гибкою совестью способами свои доходы и приводя подданных эмира к послушанию и смирению. Но повествование наше мы ведем не на нынешних скоростях,
на которых и своя-то жизнь проносится метеором, где уж там успеть вглядываться в чужие, которые еще не успели заинтересовать нас. Те времена, о которых мы рассказываем, передвигались медленно, как путник, бредущий по горным тропинкам, за каждым извивом которых по-новому открывается то узкая зеленая долинка под висячими ледниками, то раструб мрачного, не знающего солнечных лучей ущелья, то лиловатая кайма дальних гор за распростершейся внизу степью... В те времена люди птицами не летали, по ночам мирились с кромешной тьмой, месяцами, а бывало, годами и слыхом не слыхивали друг о друге, разделенные молчаливыми скалистыми хребтами, породненные и соединенные только ветром высот да буйствующей в теснинах водой... А у ветра да у воды что спросишь? Да и кому какое дело, скажем в Бальджуане, до вершителей судеб Кабадиана? И свой-то, бальджуанский правитель, живущий в глиняно-каменной крепостце, намозолил глаза, а уж чужих-то правителей век бы глаза не видели!
Терпение, читатель! Свое повествование мы ведем, как путник, ведущий под уздцы коня, поднимаясь на крутую гору, с которой раньше ли, позже ли, а все откроется. Мы, жители гор, испокон века приучены к терпению... Но дело свое знаем, трудиться умеем на совесть, без всякого понукательства... А эмиры, беки, миры, шо, хакимы, казии, раисы, амлякдары, амины, баи, кушбеги, миршабы и прочие чиновники эцирата, носители пугающих бедный люд званий и степеней минувшей эпохи феодализма, интересуют нас лишь постольку, поскольку нам важно знать о силе духа простых людей, которых даже тысячелетия притеснений не могли превратить в рабов...
...Итак, расскажем о богатее Мирзо Акраме, который вот уже год с лишнйм в должности раиса блюл чистоту нравов и точность мер и весов кабадианцев столь усердно, что помощник главного судьи Бухары, тайно исполнявший обязанности агента эмира в Кабадиане, дважды письменно доносил самому «вместилищу вселенной», как много взяток Мирзо Акрам взимает с населения и как бы тут чего тглохого для государственной власти не получилось бы!.. Проверку деятельности кабадианского раиса-взяточника эмир поручил главному раису — тому из четырех высших после эмира повелителей Бухары, у которого в непосредственном подчинении пребывал раис Мирзо Акрам,
Главный раис, посоветовавшись с правителем Кабадиана, решил освободить Мирзо Акрама от должности без всяких проверок и скандалов, «по-хорошему», отправив его в Бухару. Ведь Мирзо Акрам не был столь глуп и несведущ, чтобы одному пользоваться взятками: он постоянно из добытой им мзды отделял часть на подарки, подношения высокому правителю Кабадиана и своему бухарскому начальству.
Едва узнав о своем увольнении, Мирзо-кори на часть скопленных эа год денег купил по дешевке в Яванской и в Кокташской долинах у нуждавшихся в деньгах коноводов пятнадцать голов великолепных локайской породы коней, дабы продать их втридорога в Бухаре, где локайские лошади высоко ценились.
...Поздоровавшись, Восэ сказал, кто он и зачем пришел. Мирзо-кори, оглядев его с ног до головы оценивающим оком, спросил:
— Зачем ты идешь в Шахрисябз?
— Я слышал,— сказал Восэ,— что там по злому навету заключили в тюрьму моего брата. Хочу справиться о нем.
Гость и хозяин переглянулись, и Восэ понял значение этого взгляда из последовавших, насмешливо произнесенных слов Мирзо Акрама:
— Всякий попавший в заключение вор или убийца вопит, что он безвинный и оклеветанный.
Восэ так и подмывало сказать: «Ты, шкуродрал, конечно, сам пересажал немало людей и прекрасно знаешь, что думают заключенные о тебе и о твоих тюремщиках!» Но, выразительно глянув в глаза Мирзо Акраму, сумел соблюсти молчание. А тот с гримасой пренебрежения спросил:
—- За что посажен в тюрьму твой брат?
— Ни за что! — коротко ответил Восэ, не желая ничего рассказывать о своем побратиме, нанявшемся в Шахрисябзе на пути к Самарканду батраком к местному богатею и схваченном по ложному обвинению в его убийстве.
Но Мирзо Акрам не унимался,— заданный им вопрос, должно быть, имел для него значение:
— Как ты можешь знать, что твой брат посажен в тюрьму без всякой вины, коли ты живешь в захудалом Ховалинге, от которого до Шахрисябза тебе не меньше трех недель идти?
Восэ, подумав, сказал:
— А как можете знать вы, господин, что мой брат виновен?
— Как же иначе? За что он попал бы в тюрьму, если б был невиновным?
Вот и я хочу задать этот вопрос шахрисябзским правителям, придя туда. Но, почтенный, я говорю, что мой брат невиновен, зная его и зная, по какой клевете ой брошен в тюрьму. А вы, не зная его, не ведая, за что он отправлен в тюрьму, считаете возможным не сомневаться в его виновности. Где же правда, почтеннейший?
Не найдя сразу что возразить, Мирзо Акрам произнес с недовольством:
— Ого-го! Ты, оказывается, как ящерица, увертлив!
Староста рынка, сидевший до сих пор молча и только
легкими однообразными кивками выказывавший нетерпение, видимо, решил, что дальнейшее препирательство в неуместном тоне может вызвать раздражение у его гостя, а потому решил вмешаться:
— Ладно... Ладно... Давайте оставим эти разговоры, перейдем ближе к цели!.. Вы, душевный гость мой, берете себе этого человека в табунщики или нет?
— Надо сначала проверить его. Брат — в тюрьме, а каков он сам? Одного вот я взял без проверки, а он оказался вором. Кроме того... этот человек направляется в Шахрисябз, а мне нужен табунщик до самой Бухары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Гости рыночного старшины Восэ не знал...
Но читатель с этим человеком уже знаком,— и пусть не коснется читателя подозрение в том, что автор сам позабыл о нем — о богатее Мирзо Акраме, или, иначе, Мирзо- кори, о котором мы писали в первых главах нашего повествования. Нет, мы не забыли о нем — ни о том, как Мирзокори был амлякдаром Гиждувана, ни о том, как он ездил к сыну его высочества эмира Абдул Ахаду дарить бойцовского перепела, ни о том, чего стоило разжалованному богатею купить себе должность раиса — лица, наблюдающего в Кабадиане за выполнением религиозных обрядов, поведением мусульман, а также за правильностью мер и весов и за рыночными ценами. Мы давно не упоминали о нем, хорошо зная, что сей почтенный кори — знаток Корана — не пропадет в Кабадиане, умножая всеми дозволенными его гибкою совестью способами свои доходы и приводя подданных эмира к послушанию и смирению. Но повествование наше мы ведем не на нынешних скоростях,
на которых и своя-то жизнь проносится метеором, где уж там успеть вглядываться в чужие, которые еще не успели заинтересовать нас. Те времена, о которых мы рассказываем, передвигались медленно, как путник, бредущий по горным тропинкам, за каждым извивом которых по-новому открывается то узкая зеленая долинка под висячими ледниками, то раструб мрачного, не знающего солнечных лучей ущелья, то лиловатая кайма дальних гор за распростершейся внизу степью... В те времена люди птицами не летали, по ночам мирились с кромешной тьмой, месяцами, а бывало, годами и слыхом не слыхивали друг о друге, разделенные молчаливыми скалистыми хребтами, породненные и соединенные только ветром высот да буйствующей в теснинах водой... А у ветра да у воды что спросишь? Да и кому какое дело, скажем в Бальджуане, до вершителей судеб Кабадиана? И свой-то, бальджуанский правитель, живущий в глиняно-каменной крепостце, намозолил глаза, а уж чужих-то правителей век бы глаза не видели!
Терпение, читатель! Свое повествование мы ведем, как путник, ведущий под уздцы коня, поднимаясь на крутую гору, с которой раньше ли, позже ли, а все откроется. Мы, жители гор, испокон века приучены к терпению... Но дело свое знаем, трудиться умеем на совесть, без всякого понукательства... А эмиры, беки, миры, шо, хакимы, казии, раисы, амлякдары, амины, баи, кушбеги, миршабы и прочие чиновники эцирата, носители пугающих бедный люд званий и степеней минувшей эпохи феодализма, интересуют нас лишь постольку, поскольку нам важно знать о силе духа простых людей, которых даже тысячелетия притеснений не могли превратить в рабов...
...Итак, расскажем о богатее Мирзо Акраме, который вот уже год с лишнйм в должности раиса блюл чистоту нравов и точность мер и весов кабадианцев столь усердно, что помощник главного судьи Бухары, тайно исполнявший обязанности агента эмира в Кабадиане, дважды письменно доносил самому «вместилищу вселенной», как много взяток Мирзо Акрам взимает с населения и как бы тут чего тглохого для государственной власти не получилось бы!.. Проверку деятельности кабадианского раиса-взяточника эмир поручил главному раису — тому из четырех высших после эмира повелителей Бухары, у которого в непосредственном подчинении пребывал раис Мирзо Акрам,
Главный раис, посоветовавшись с правителем Кабадиана, решил освободить Мирзо Акрама от должности без всяких проверок и скандалов, «по-хорошему», отправив его в Бухару. Ведь Мирзо Акрам не был столь глуп и несведущ, чтобы одному пользоваться взятками: он постоянно из добытой им мзды отделял часть на подарки, подношения высокому правителю Кабадиана и своему бухарскому начальству.
Едва узнав о своем увольнении, Мирзо-кори на часть скопленных эа год денег купил по дешевке в Яванской и в Кокташской долинах у нуждавшихся в деньгах коноводов пятнадцать голов великолепных локайской породы коней, дабы продать их втридорога в Бухаре, где локайские лошади высоко ценились.
...Поздоровавшись, Восэ сказал, кто он и зачем пришел. Мирзо-кори, оглядев его с ног до головы оценивающим оком, спросил:
— Зачем ты идешь в Шахрисябз?
— Я слышал,— сказал Восэ,— что там по злому навету заключили в тюрьму моего брата. Хочу справиться о нем.
Гость и хозяин переглянулись, и Восэ понял значение этого взгляда из последовавших, насмешливо произнесенных слов Мирзо Акрама:
— Всякий попавший в заключение вор или убийца вопит, что он безвинный и оклеветанный.
Восэ так и подмывало сказать: «Ты, шкуродрал, конечно, сам пересажал немало людей и прекрасно знаешь, что думают заключенные о тебе и о твоих тюремщиках!» Но, выразительно глянув в глаза Мирзо Акраму, сумел соблюсти молчание. А тот с гримасой пренебрежения спросил:
—- За что посажен в тюрьму твой брат?
— Ни за что! — коротко ответил Восэ, не желая ничего рассказывать о своем побратиме, нанявшемся в Шахрисябзе на пути к Самарканду батраком к местному богатею и схваченном по ложному обвинению в его убийстве.
Но Мирзо Акрам не унимался,— заданный им вопрос, должно быть, имел для него значение:
— Как ты можешь знать, что твой брат посажен в тюрьму без всякой вины, коли ты живешь в захудалом Ховалинге, от которого до Шахрисябза тебе не меньше трех недель идти?
Восэ, подумав, сказал:
— А как можете знать вы, господин, что мой брат виновен?
— Как же иначе? За что он попал бы в тюрьму, если б был невиновным?
Вот и я хочу задать этот вопрос шахрисябзским правителям, придя туда. Но, почтенный, я говорю, что мой брат невиновен, зная его и зная, по какой клевете ой брошен в тюрьму. А вы, не зная его, не ведая, за что он отправлен в тюрьму, считаете возможным не сомневаться в его виновности. Где же правда, почтеннейший?
Не найдя сразу что возразить, Мирзо Акрам произнес с недовольством:
— Ого-го! Ты, оказывается, как ящерица, увертлив!
Староста рынка, сидевший до сих пор молча и только
легкими однообразными кивками выказывавший нетерпение, видимо, решил, что дальнейшее препирательство в неуместном тоне может вызвать раздражение у его гостя, а потому решил вмешаться:
— Ладно... Ладно... Давайте оставим эти разговоры, перейдем ближе к цели!.. Вы, душевный гость мой, берете себе этого человека в табунщики или нет?
— Надо сначала проверить его. Брат — в тюрьме, а каков он сам? Одного вот я взял без проверки, а он оказался вором. Кроме того... этот человек направляется в Шахрисябз, а мне нужен табунщик до самой Бухары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122