Он из тех негодяев, какие готовы на любую подлость, едва почуют запах какой-нибудь выгоды... В нашем Бухарском ханстве, пока не совершишь какой-нибудь мерзости, не лизнешь некое место высокопоставленному начальству, не растопчешь подчиненных и не сдерешь с них шкуру,— нечего и рассчитывать на высокий пост. Но уж зато тот, кто все это сделает,— тот сразу получит от милостивого эмира любую доходную должность. Ты спросишь: почему? Да потому, что эмир сам одного рода и племени с такими людьми... А то, что я сказал о Мирзо-кори,— не гаданье мое. От одного мудрого человека я кое-что слышал.
— От кого, достопочтенный? — не удержался Восэ.
— Назовем его — Махдум,— уклончиво ответил Сафар.—Называть его имя — незачем.
Все это неожиданно резкое и дерзкое высказывание Сафара об эмире поразило Восэ: ведь Сафар сам был муллою, а все муллы, которых довелось знать Восэ, даже заочно говорили об эмире и его сановниках только с великим почтением, с цветистыми славословиями...
Сафар взял из ниши керосиновую коптилку, зажег ее от пламени свечи, которую затем погасил и положил в нишу,—свечу он экономил для работы по каллиграфической переписке книг. Свет в келье стал слабее, от пламени коптилки на стене зашевелились длинные тени двух бородатых мужчин. Сафар сказал:
— О Махдуме я тебе скажу только: он мой духовный наставник, водитель в моем пути... Но ты лучше расскажи мне, какие в твоей Стране Гор цены, какова там жизнь, что радует и что заботит там бедных людей?
Что мог на это ответить Восэ? Вот уже второй год там засуха. Цена меры пшеницы поднялась вдвое — до тридцати двух сребреников. Этой весной хорошо поднялась и созрела пшеница, но, как передали Восэ земляки-бальд- жуанцы и кулябцы, встреченные им в Шахрисябзе, недавно на те места налетела саранча, все пожрала...
— Остатки съест мангытская саранча! — приподнявшись на подстилке, промолвил Назир.— Богом наказанный землепашец опять будет есть траву.
— Вы, народ, заслужили это! — вдруг с укоризной сказал Сафар.— До тех пор, пока вы все слушаетесь правителя и его чиновников, они будут делать вам всякие гадости. А вы, опустив головы, молча будете принимать это, вот вам и не видать иной, чем вареная трава, пищи!
Ни от кого таких слов не слыхивали Восэ и Назир.
— А как мы можем не слушаться? — удивился Назир.— Ведь мы —подданные, а они — правители! Власть их над подданными признана и законна.
— Повеление правителя лишь тогда справедливо и законно, когда оно не преступает установлений шариата. Многие же приказы и повеления эмира и его чиновников незаконны, ибо несправедливы! — запальчиво произнес Сафар, глотнул чаю и продолжал уже тихо, словно обращаясь лишь к самому себе: — Справедливы и верны слова Махдума... Всевышний давно уже отвернулся от невежественных эмиров, ленивых владык и вельмож. Если бы не отвернулся, то неверные христиане не захватили двух третей мусульманских стран. Не сегодня-завтра эмирское государство рухнет вместе со своей столицей Бухарой — это хорошо знают эмир и его подручные. Поэтому каждый, думая о своем, рассуждает: «Пусть после меня солнце и не восходит!» — и торопится грабить подданных, припасать побольше богатств на те времена, когда не будет у них ни постов, ни славы. Страна разорена, шариат унижен, вера растоптана... Неблагодарные улемы — законоведы и богословы, прислуживая эмиру и его вельможам, радеют лишь о своих интересах, кричат: «Скот и имущество подданных принадлежат вместилищу вселенной — эмиру, у подданных нет права на собственность. Если эмир берет что-либо у своих подданных, то, мол, берет у них свое собственное, и нечего обобранным называть это гнетом и притеснением!» Такими словами улемы дают свое разрешительное благословение на незаконные действия эмира... Эмир — развратник, бездельник, правители недееспособны, раисы, амлякдары, старосты, сборщики податей — все взяточники, дармоеды, воры, а миршабы — сообщники воров... Наживаются на хлебе и на воде для полива земли, на стадах, на всем, что сделано и добыто трудом народным... Все— беззаконие, все — бесправие, все — грабеж!
Сафар распалялся в гневе, его голос, казалось, уже прожигал массивные стены кельи. Восэ, застыв на месте, внимательно слушал необыкновенную речь. Мулла Сафар, казалось, расколол сердце Восэ и, найдя в нем горе и страдания, облекал их в горячий покров, сотканный из жгучих, неслыханно дерзостных слов... Назир, приподнявшись на своем ложе, приложив к правому уху полусогнутую ладонь (он был глуховат на левое ухо), старался не пропустить ни одного хлещущего как бич слова...
— Да, да, да! — восклицал Сафар.—Эмирское государство не будет долго существовать. Я прочитал это в книге Дамири! Этот мудрец указывает, что каждый шестой падишах падает с трона, погибает. По счету Музаффар — восьмой мангытский эмир. Но это не так, в действительности он — шестой. Его дяди, ханы Хусейн и Умар, хотя и сидели на троне, каждый по месяцу или по два, на самом деле не правили, были убиты. Они — не в счет! Сын эмира Музаффара — мятежный Абдул Малик получает в Индии помощь от англичан, а в Афганистане—от эмира Абдуррахмана. Собирает войско и намерен перейти на эту сторону, начать войну против отца. Абдур-рахман —враг Музаффара, ведь в то время, когда он, убежав из своей страны, скрывался в Бухаре, негодяй Музаффар непотребно и непочтительно относился к искавшему убежища гостю, обижал его. Сарихон кулябский, эмигрировавший в Афганистан тоже, оказывается, действует заодно с тем Абдул Маликом... Недавно в Бухаре распространился слух, что в Гиссаре, Кулябе, Каратегине народ восстал, как будто убил управителей и сборщиков податей, даже правителя Каратегина. Ходят слухи о том, что гиссарцы якобы требовали от своего правителя Мумина, второго сына эмира и его наместника в Гиссаре, отделить всю Страну Гор от Бухары, забрать ее в свои руки: «Если не отделишь Кухистан от Бухары, то мы пошлем в Ташкент своих ходоков, будем просить русского правителя, чтобы он пришел и присоединил Гиссар к России, все мы станем подданными падишаха России...» Ты не знаешь, верны эти слухи или нет?
— Вы сами знаете,—ответил Восэ,—в каждом слухе есть и правда и ложь. Слух об убийстве правителя Кара- тегина неверен. Но там, в Гарме, на базаре, народ однажды поколотил базарного старосту. Тот взимал с людей сбор за право торговли в три раза больше, чем установлено. Треть собранного отдавал казне, а остальные деньги делил пополам: себе в карман и правителю... Верно и то, что народ избил нескольких слуг и солдат правителя — может быть, двух или трех, может быть больше... Зимой я ездил в Каратегин покупать зерно, там слышал от очевидцев... А что касается Гиссара... говорили ли гассарцы своему правителю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— От кого, достопочтенный? — не удержался Восэ.
— Назовем его — Махдум,— уклончиво ответил Сафар.—Называть его имя — незачем.
Все это неожиданно резкое и дерзкое высказывание Сафара об эмире поразило Восэ: ведь Сафар сам был муллою, а все муллы, которых довелось знать Восэ, даже заочно говорили об эмире и его сановниках только с великим почтением, с цветистыми славословиями...
Сафар взял из ниши керосиновую коптилку, зажег ее от пламени свечи, которую затем погасил и положил в нишу,—свечу он экономил для работы по каллиграфической переписке книг. Свет в келье стал слабее, от пламени коптилки на стене зашевелились длинные тени двух бородатых мужчин. Сафар сказал:
— О Махдуме я тебе скажу только: он мой духовный наставник, водитель в моем пути... Но ты лучше расскажи мне, какие в твоей Стране Гор цены, какова там жизнь, что радует и что заботит там бедных людей?
Что мог на это ответить Восэ? Вот уже второй год там засуха. Цена меры пшеницы поднялась вдвое — до тридцати двух сребреников. Этой весной хорошо поднялась и созрела пшеница, но, как передали Восэ земляки-бальд- жуанцы и кулябцы, встреченные им в Шахрисябзе, недавно на те места налетела саранча, все пожрала...
— Остатки съест мангытская саранча! — приподнявшись на подстилке, промолвил Назир.— Богом наказанный землепашец опять будет есть траву.
— Вы, народ, заслужили это! — вдруг с укоризной сказал Сафар.— До тех пор, пока вы все слушаетесь правителя и его чиновников, они будут делать вам всякие гадости. А вы, опустив головы, молча будете принимать это, вот вам и не видать иной, чем вареная трава, пищи!
Ни от кого таких слов не слыхивали Восэ и Назир.
— А как мы можем не слушаться? — удивился Назир.— Ведь мы —подданные, а они — правители! Власть их над подданными признана и законна.
— Повеление правителя лишь тогда справедливо и законно, когда оно не преступает установлений шариата. Многие же приказы и повеления эмира и его чиновников незаконны, ибо несправедливы! — запальчиво произнес Сафар, глотнул чаю и продолжал уже тихо, словно обращаясь лишь к самому себе: — Справедливы и верны слова Махдума... Всевышний давно уже отвернулся от невежественных эмиров, ленивых владык и вельмож. Если бы не отвернулся, то неверные христиане не захватили двух третей мусульманских стран. Не сегодня-завтра эмирское государство рухнет вместе со своей столицей Бухарой — это хорошо знают эмир и его подручные. Поэтому каждый, думая о своем, рассуждает: «Пусть после меня солнце и не восходит!» — и торопится грабить подданных, припасать побольше богатств на те времена, когда не будет у них ни постов, ни славы. Страна разорена, шариат унижен, вера растоптана... Неблагодарные улемы — законоведы и богословы, прислуживая эмиру и его вельможам, радеют лишь о своих интересах, кричат: «Скот и имущество подданных принадлежат вместилищу вселенной — эмиру, у подданных нет права на собственность. Если эмир берет что-либо у своих подданных, то, мол, берет у них свое собственное, и нечего обобранным называть это гнетом и притеснением!» Такими словами улемы дают свое разрешительное благословение на незаконные действия эмира... Эмир — развратник, бездельник, правители недееспособны, раисы, амлякдары, старосты, сборщики податей — все взяточники, дармоеды, воры, а миршабы — сообщники воров... Наживаются на хлебе и на воде для полива земли, на стадах, на всем, что сделано и добыто трудом народным... Все— беззаконие, все — бесправие, все — грабеж!
Сафар распалялся в гневе, его голос, казалось, уже прожигал массивные стены кельи. Восэ, застыв на месте, внимательно слушал необыкновенную речь. Мулла Сафар, казалось, расколол сердце Восэ и, найдя в нем горе и страдания, облекал их в горячий покров, сотканный из жгучих, неслыханно дерзостных слов... Назир, приподнявшись на своем ложе, приложив к правому уху полусогнутую ладонь (он был глуховат на левое ухо), старался не пропустить ни одного хлещущего как бич слова...
— Да, да, да! — восклицал Сафар.—Эмирское государство не будет долго существовать. Я прочитал это в книге Дамири! Этот мудрец указывает, что каждый шестой падишах падает с трона, погибает. По счету Музаффар — восьмой мангытский эмир. Но это не так, в действительности он — шестой. Его дяди, ханы Хусейн и Умар, хотя и сидели на троне, каждый по месяцу или по два, на самом деле не правили, были убиты. Они — не в счет! Сын эмира Музаффара — мятежный Абдул Малик получает в Индии помощь от англичан, а в Афганистане—от эмира Абдуррахмана. Собирает войско и намерен перейти на эту сторону, начать войну против отца. Абдур-рахман —враг Музаффара, ведь в то время, когда он, убежав из своей страны, скрывался в Бухаре, негодяй Музаффар непотребно и непочтительно относился к искавшему убежища гостю, обижал его. Сарихон кулябский, эмигрировавший в Афганистан тоже, оказывается, действует заодно с тем Абдул Маликом... Недавно в Бухаре распространился слух, что в Гиссаре, Кулябе, Каратегине народ восстал, как будто убил управителей и сборщиков податей, даже правителя Каратегина. Ходят слухи о том, что гиссарцы якобы требовали от своего правителя Мумина, второго сына эмира и его наместника в Гиссаре, отделить всю Страну Гор от Бухары, забрать ее в свои руки: «Если не отделишь Кухистан от Бухары, то мы пошлем в Ташкент своих ходоков, будем просить русского правителя, чтобы он пришел и присоединил Гиссар к России, все мы станем подданными падишаха России...» Ты не знаешь, верны эти слухи или нет?
— Вы сами знаете,—ответил Восэ,—в каждом слухе есть и правда и ложь. Слух об убийстве правителя Кара- тегина неверен. Но там, в Гарме, на базаре, народ однажды поколотил базарного старосту. Тот взимал с людей сбор за право торговли в три раза больше, чем установлено. Треть собранного отдавал казне, а остальные деньги делил пополам: себе в карман и правителю... Верно и то, что народ избил нескольких слуг и солдат правителя — может быть, двух или трех, может быть больше... Зимой я ездил в Каратегин покупать зерно, там слышал от очевидцев... А что касается Гиссара... говорили ли гассарцы своему правителю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122