— А может, он не турок! Правда, сынок, ты ведь не турок?
Мальчик поднял личико, но не ответил.
— А кто же он? — усомнился Бодогфальви. — Вон в сундуке и одежда его. Красная шапка и красный доломан. Да где ж это виданы такие штаны? Внизу тесемка вдета — и затягивай, как кисет.
Он бросил одежду мальчика.
— Аннем! — заговорил ребенок. — Нереде?
— Видишь, он венгр! — воскликнула женщина, торжествуя. — Он сказал: «Аням дериде!»
И она обернулась к мальчику.
— Да какой же он венгр, тетушка Ваш! — улыбнулся Пете. — Он говорит не «дериде», а «нереде». Спрашивает, где его мать.
— Йок бурда анын!
Ребенок снова расплакался:
— Медед, медед!
Тетушка Ваш опустилась на колени и молча начала одевать мальчика. Надела на него красные шаровары, красную шапку, красные башмачки и фиолетовый бархатный доломан. Доломан-то, правда, был уже в заплатках, да и красные башмачки повыцвели. Она вытерла фартуком лицо мальчика.
— Надо его отдать туркам, — сказала она.
Пете и сам не знал, что делать.
— Эх! — заорал Бодогфальви, выхватив саблю. — Что ж, разве эти собаки не убивают наших детей? Они даже младенцев не щадят!
Тетушка Ваш оттащила мальчика и, защищая его от сабли, прикрыла руками.
— Руби! — крикнул шатерник.
— Не тронь!
И мгновенно три женщины обступили ребенка.
Пока солдат вкладывал саблю в ножны, ребенок исчез между фартуками и юбками. Попробуй возьми его, теперь даже с ищейкой не найдешь!
После ночного боя Гергей поскакал к Мелегвизу. Выкупался и тотчас вернулся.
Перед дворцом он встретил плотного парня в синей поддевке.
Парень нес на плече железный шест, которым забивали заряд в пушку. На конце шеста чернела закопченная пакля. Парень поклонился Гергею. И когда обратил к нему лицо, Гергей, остолбенев, остановился.
Белокурый парень в синей безрукавке… детский маленький нос… смелые глаза…
Бывают лица, которые остаются у нас в памяти, как сохраняются на стене картины. Гергею крепко запомнилось и это лицо, и эта фигура. Он видел их ребенком, когда попал в неволю и сидел на возу на коленях у крестьянской девушки. Парень был тогда в оковах и ругал турок.
Гергей крикнул:
— Гашпар!
— Слушаю, господин лейтенант! — изумленно отозвался парень. — Но откуда вы изволите знать меня? — И он снял шапку.
Гергей смотрел на него глазами, полными удивления.
«Ерунда какая-то! — размышлял он. — Не может быть! Двадцать лет назад я видел его».
— Как зовут твоего отца?
— Так же, как и меня: Гашпар Кочиш.
— А мать зовут Маргит, верно?
— Да.
— Они в Баране поженились?
— В Баране.
— Были у турок в рабстве?
— Их только гнали в Турцию.
— Но они освободились?
— Да.
— Их освободил Добо?
— Да, Добо и один мальчик.
Лицо Гергея запылало.
— А матушка твоя здесь?
— Сюда перебралась, потому что отец мой здесь. Мы, господин лейтенант, вместе с ним при одной пушке.
— А где твоя матушка?
— Да вон она идет.
От ворот шла круглолицая полная женщина.
В руках у нее — два кувшина с молоком, за спиной — бадья, в подоткнутом фартуке — морковь.
Гергей торопливо подошел к ней.
— Милая моя тетушка Маргит! Дайте-ка я вас расцелую!
И прежде чем женщина успела опомниться; он расцеловал ее в обе щеки.
Тетушка Маргит глядела на него, обомлев.
— Душенька моя, — сказал Гергей, — я тот самый мальчик, которого вы везли на коленях по печской дороге.
— Да неужели? — изумилась женщина. — Неужели это вы, ваша милость господин витязь?
Голос у нее был густой и низкий, точно звук трубы.
— Я, душа моя! — ответил радостно Гергей. — Сколько раз вспоминал я ваше доброе девичье лицо! Вспоминал, как вы по-матерински ласкали и баюкали нас там, на возу.
Глаза тетушки Маргит увлажнились от радости.
— Держи кувшин, — сказала она сыну, — а то, ей-богу, выроню из рук. А та крошечная девочка, жива ли она?
— Жива! Она моя жена. Сейчас она дома, в Шопроне. У меня и сын есть. Зовут его Янчи. Я напишу домой, что видел тетушку Маргит. Напишу им непременно.
Эх, витязь Гергей, где сейчас твой сынок? Где твоя красавица жена?
8
На дворе белый день, а Гергей спит на медвежьей шкуре. Проснулся он от невообразимого грохота и треска. Казалось, будто сразу ломятся в тысячу ворот.
Гергей потянулся и встал, распахнул ставни. Весь город в огне. Огромный великолепный собор, архиепископский дворец, церковь Миклоша, дом каноников под черепичной крышей. Пестрая мельница, обе башни Пестрых ворот и много других строений объяты пламенем и клубами дыма. В крепости адский грохот — и над головой, и повсюду.
Открыв окно, Гергей увидел, что дранки так и летят перед его носом. Он понял, что срывают крышу монастыря и новую прекрасную крышу церкви. Отовсюду летят зеленая черепица, дранки, тес, балки.
Гергей отворил третье окно — та же картина: сдирают крыши с домов. Во дворе и в проходах между домами никого, но стены крепости усыпаны народом.
Он поглядел на солнце. Полдень уже миновал. Гергей кликнул слугу. Тот не отозвался. Взяв кувшин с водой, Гергей быстро умылся, оделся, прицепил саблю и надел шлем с орлиными перьями. Стремглав сбежал по лестнице, захватил щит и, укрываясь от падающих дранок, помчался на башню.
Точно пестрый бурный поток, готовый затопить весь мир, льется из долины турецкая рать. Идет с шумом и гамом, под барабанный бой и звуки труб. Волнами приближаются ратные ряды, мелькают алые, белые и синие цвета одежды.
Славные деревеньки около Мелегвиза — Алмадяр, Тихамер — горят. Пылают все дома.
На макларской дороге конца-краю не видать военному обозу. Волы и буйволы тянут орудия.
У склона горы — джебеджи в сверкающих доспехах; внизу, возле заповедника, — несметная рать конных акынджи в красных шапках. Кто еще пожалует вслед за ними?
— Где господин комендант?
— На вышке церкви.
Гергей смотрит. На плоской кровле вышки стоит Добо в будничной суконной шапке голубовато-серого цвета. Рядом с ним толстошеий Мекчеи, белокурый Золтаи, Пете, священник, Цецеи и старик Шукан.
Гергей спешит на вышку, перескакивает сразу через три ступеньки деревянной лестницы. На одном из поворотов сталкивается с Фюгеди.
— Почему горит город? — спрашивает он, с трудом переводя дух.
— Господин капитан велел его поджечь.
— А здесь что за разрушения?
— Крыши сшибаем, чтобы турку нечего было поджигать и чтобы они не служили ему прикрытием.
— Куда ты идешь?
— Я наблюдаю за тем, как носят воду в водохранилище. А ты ступай наверх. Добо уже спрашивал тебя.
С башни турецкая рать была видна еще лучше.
Войско пестрело до самого Абоня, точно движущийся лес.
— А, Гергей! — приветствовал Борнемиссу на вышке Мекчеи. — Я вот тут спрашиваю Криштофа: «Так-то вы ночью истребили турецкую рать?»
— Воскресли, собаки! — ответил шуткой и Гергей. — Вон и тот идет, чью башку привез Бакочаи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
Мальчик поднял личико, но не ответил.
— А кто же он? — усомнился Бодогфальви. — Вон в сундуке и одежда его. Красная шапка и красный доломан. Да где ж это виданы такие штаны? Внизу тесемка вдета — и затягивай, как кисет.
Он бросил одежду мальчика.
— Аннем! — заговорил ребенок. — Нереде?
— Видишь, он венгр! — воскликнула женщина, торжествуя. — Он сказал: «Аням дериде!»
И она обернулась к мальчику.
— Да какой же он венгр, тетушка Ваш! — улыбнулся Пете. — Он говорит не «дериде», а «нереде». Спрашивает, где его мать.
— Йок бурда анын!
Ребенок снова расплакался:
— Медед, медед!
Тетушка Ваш опустилась на колени и молча начала одевать мальчика. Надела на него красные шаровары, красную шапку, красные башмачки и фиолетовый бархатный доломан. Доломан-то, правда, был уже в заплатках, да и красные башмачки повыцвели. Она вытерла фартуком лицо мальчика.
— Надо его отдать туркам, — сказала она.
Пете и сам не знал, что делать.
— Эх! — заорал Бодогфальви, выхватив саблю. — Что ж, разве эти собаки не убивают наших детей? Они даже младенцев не щадят!
Тетушка Ваш оттащила мальчика и, защищая его от сабли, прикрыла руками.
— Руби! — крикнул шатерник.
— Не тронь!
И мгновенно три женщины обступили ребенка.
Пока солдат вкладывал саблю в ножны, ребенок исчез между фартуками и юбками. Попробуй возьми его, теперь даже с ищейкой не найдешь!
После ночного боя Гергей поскакал к Мелегвизу. Выкупался и тотчас вернулся.
Перед дворцом он встретил плотного парня в синей поддевке.
Парень нес на плече железный шест, которым забивали заряд в пушку. На конце шеста чернела закопченная пакля. Парень поклонился Гергею. И когда обратил к нему лицо, Гергей, остолбенев, остановился.
Белокурый парень в синей безрукавке… детский маленький нос… смелые глаза…
Бывают лица, которые остаются у нас в памяти, как сохраняются на стене картины. Гергею крепко запомнилось и это лицо, и эта фигура. Он видел их ребенком, когда попал в неволю и сидел на возу на коленях у крестьянской девушки. Парень был тогда в оковах и ругал турок.
Гергей крикнул:
— Гашпар!
— Слушаю, господин лейтенант! — изумленно отозвался парень. — Но откуда вы изволите знать меня? — И он снял шапку.
Гергей смотрел на него глазами, полными удивления.
«Ерунда какая-то! — размышлял он. — Не может быть! Двадцать лет назад я видел его».
— Как зовут твоего отца?
— Так же, как и меня: Гашпар Кочиш.
— А мать зовут Маргит, верно?
— Да.
— Они в Баране поженились?
— В Баране.
— Были у турок в рабстве?
— Их только гнали в Турцию.
— Но они освободились?
— Да.
— Их освободил Добо?
— Да, Добо и один мальчик.
Лицо Гергея запылало.
— А матушка твоя здесь?
— Сюда перебралась, потому что отец мой здесь. Мы, господин лейтенант, вместе с ним при одной пушке.
— А где твоя матушка?
— Да вон она идет.
От ворот шла круглолицая полная женщина.
В руках у нее — два кувшина с молоком, за спиной — бадья, в подоткнутом фартуке — морковь.
Гергей торопливо подошел к ней.
— Милая моя тетушка Маргит! Дайте-ка я вас расцелую!
И прежде чем женщина успела опомниться; он расцеловал ее в обе щеки.
Тетушка Маргит глядела на него, обомлев.
— Душенька моя, — сказал Гергей, — я тот самый мальчик, которого вы везли на коленях по печской дороге.
— Да неужели? — изумилась женщина. — Неужели это вы, ваша милость господин витязь?
Голос у нее был густой и низкий, точно звук трубы.
— Я, душа моя! — ответил радостно Гергей. — Сколько раз вспоминал я ваше доброе девичье лицо! Вспоминал, как вы по-матерински ласкали и баюкали нас там, на возу.
Глаза тетушки Маргит увлажнились от радости.
— Держи кувшин, — сказала она сыну, — а то, ей-богу, выроню из рук. А та крошечная девочка, жива ли она?
— Жива! Она моя жена. Сейчас она дома, в Шопроне. У меня и сын есть. Зовут его Янчи. Я напишу домой, что видел тетушку Маргит. Напишу им непременно.
Эх, витязь Гергей, где сейчас твой сынок? Где твоя красавица жена?
8
На дворе белый день, а Гергей спит на медвежьей шкуре. Проснулся он от невообразимого грохота и треска. Казалось, будто сразу ломятся в тысячу ворот.
Гергей потянулся и встал, распахнул ставни. Весь город в огне. Огромный великолепный собор, архиепископский дворец, церковь Миклоша, дом каноников под черепичной крышей. Пестрая мельница, обе башни Пестрых ворот и много других строений объяты пламенем и клубами дыма. В крепости адский грохот — и над головой, и повсюду.
Открыв окно, Гергей увидел, что дранки так и летят перед его носом. Он понял, что срывают крышу монастыря и новую прекрасную крышу церкви. Отовсюду летят зеленая черепица, дранки, тес, балки.
Гергей отворил третье окно — та же картина: сдирают крыши с домов. Во дворе и в проходах между домами никого, но стены крепости усыпаны народом.
Он поглядел на солнце. Полдень уже миновал. Гергей кликнул слугу. Тот не отозвался. Взяв кувшин с водой, Гергей быстро умылся, оделся, прицепил саблю и надел шлем с орлиными перьями. Стремглав сбежал по лестнице, захватил щит и, укрываясь от падающих дранок, помчался на башню.
Точно пестрый бурный поток, готовый затопить весь мир, льется из долины турецкая рать. Идет с шумом и гамом, под барабанный бой и звуки труб. Волнами приближаются ратные ряды, мелькают алые, белые и синие цвета одежды.
Славные деревеньки около Мелегвиза — Алмадяр, Тихамер — горят. Пылают все дома.
На макларской дороге конца-краю не видать военному обозу. Волы и буйволы тянут орудия.
У склона горы — джебеджи в сверкающих доспехах; внизу, возле заповедника, — несметная рать конных акынджи в красных шапках. Кто еще пожалует вслед за ними?
— Где господин комендант?
— На вышке церкви.
Гергей смотрит. На плоской кровле вышки стоит Добо в будничной суконной шапке голубовато-серого цвета. Рядом с ним толстошеий Мекчеи, белокурый Золтаи, Пете, священник, Цецеи и старик Шукан.
Гергей спешит на вышку, перескакивает сразу через три ступеньки деревянной лестницы. На одном из поворотов сталкивается с Фюгеди.
— Почему горит город? — спрашивает он, с трудом переводя дух.
— Господин капитан велел его поджечь.
— А здесь что за разрушения?
— Крыши сшибаем, чтобы турку нечего было поджигать и чтобы они не служили ему прикрытием.
— Куда ты идешь?
— Я наблюдаю за тем, как носят воду в водохранилище. А ты ступай наверх. Добо уже спрашивал тебя.
С башни турецкая рать была видна еще лучше.
Войско пестрело до самого Абоня, точно движущийся лес.
— А, Гергей! — приветствовал Борнемиссу на вышке Мекчеи. — Я вот тут спрашиваю Криштофа: «Так-то вы ночью истребили турецкую рать?»
— Воскресли, собаки! — ответил шуткой и Гергей. — Вон и тот идет, чью башку привез Бакочаи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143