Наконец под старой липой увидел группу женщин.
Они сидели вокруг колыбельки. Все были в светло-розовых платьях. Только одна, с узким лицом, длинным носом и тонкими руками, была в черном. Лицо ее было бледно, черные глаза печальны. Улыбалась она только тогда, когда склонялась над колыбелькой, но и улыбка ее была грустной.
Гергей не мог заглянуть в колыбель — ее заслоняла толстая женщина в белом платье. Она обмахивала ребенка веточкой липы.
Стараясь рассмотреть все получше, Гергей то сверху, то снизу заглядывал за ограду. Он уже приметил, что вокруг колыбельки сидят четыре женщины, а пятая стоит возле большой мраморной вазы, изваянной в форме чаши, и все время то наклоняется, то поднимается.
К ней-то и побежал Гергей вдоль ограды. И правда, это была его маленькая Эва, Но как она выросла! Девушка собирала в корзину упавшие с дерева дикие каштаны.
— Вицушка! Кисушка! — тихо окликнул он Эву.
Девушка была шагах в двадцати от него. Она напевала какую-то песенку и потому не слышала Гергея.
— Вицушка! Кисушка!
Девушка подняла голову. Серьезная и удивленная, повернулась она лицом к ограде.
— Кисушка! — повторил Гергей уже сквозь смех. — Кисушка! Вицушка! Поди-ка сюда!
Гергей был скрыт ветвями тамаринда, но Эва узнала его по голосу.
Она поскакала, точно козочка. Останавливалась, вновь пускалась вприпрыжку. Ее большие, широко раскрытые глаза были полны изумления.
— Это я, Вицушка! — повторял Гергей.
Подбежав к нему, девушка всплеснула руками.
— Герге! Как ты попал сюда?
Вся просияв от радости, она просунула лицо сквозь прутья ограды, чтобы Гергей поцеловал ее. И Гергей услышал какой-то приятный запах — так пахнет в апреле цветущая жимолость.
Потом оба ухватились за решетку, и руки их соприкоснулись. Решетка была холодная, а руки теплые. Лица обоих разрумянились.
Не сводя глаз с девушки, юноша коротко рассказал, как он попал сюда.
Как она выросла, как похорошела! Только глаза, открытые и невинные, красивые кошачьи глазки, остались прежними.
Может быть, кому другому Эва и не показалась бы красавицей — ведь она была в том неблагодарном возрасте, когда руки и ноги кажутся большими, черты лица еще не определились, стан худой и плоский, волосы короткие, — но Гергею все в ней казалось бесподобным. Ему нравились ее большие руки — они казались белыми и бархатистыми; а на ноги ее, обутые в хорошенькие башмачки, он бросал долгие, восторженные взгляды.
— Я привез тебе кольцо, — сказал Гергей и вытащил из кармана большой турецкий перстень. — Кольцо это завещал мне мой добрый учитель. А я подарю его тебе, Вицушка.
Вица взяла кольцо в руки и с восхищением разглядывала топазовый полумесяц и алмазные звездочки, потом надела перстень на пальчик и улыбнулась.
— Какое большое! Но красивое!
Так как кольцо было велико и болталось на пальчике, девушка просунула в него два пальца.
— Наверно, придется мне впору, когда я вырасту, — сказала она. — А до тех пор пусть хранится у тебя. — И добавила с детской откровенностью: — Знаешь, кольцо будет мне в самый раз, когда мы поженимся.
Лицо Гергея омрачилось, глаза подернулись влагой.
— Не будешь ты. Вица, моей женой.
— Почему это не буду? — оскорбилась девушка.
— Ты ведь теперь знаешься только с королями и герцогами. Тебя не отдадут за такого маленького человека, как я.
— Вот еще! — возмущаясь, покрутила шейкой Вица. — Ты думаешь, они кажутся мне очень уж большими людьми? Королева тоже сказала как-то, чтобы я любила маленького короля, и за это она, когда я вырасту, найдет мне и такого и сякого жениха. Я ответила ей, что у меня уже есть жених. И даже назвала твое имя и сказала, что Балинт Терек — твой приемный отец.
— Сказала про меня? А она что же?
— Так засмеялась, что чуть со стула не свалилась.
— Она тоже здесь, в саду?
— Здесь. Вот она, в черном платье.
— Та?
— Да. Правда, красивая?
— Красивая. Но я думал, она еще лучше.
— Еще лучше? Так что ж, по-твоему, она не очень красива?
— И никакой короны нет у нее на голове.
— Если хочешь, можешь поговорить с ней. Она очень добрая, только по-венгерски не понимает.
— А по-какому же?
— По-польски, по-немецки, по-латыни, по-французски, по-итальянски — все языки знает, кроме венгерского. Твое имя тоже выговаривает по-своему: Керкел…
— А о чем мне с ней говорить? — отнекивался Гергей. — По-немецки я знаю лишь несколько слов. Лучше вот что, Вицушка, скажи, как нам с тобой увидеться, если мне еще раз случится приехать в Буду?
— Как увидеться? А я скажу королеве, чтобы тебя впустили.
— И она велит впустить?
— Конечно. Она любит меня и все мне позволяет. И даже свою туалетную воду дает. Понюхай-ка рукава моего платья — правда, хорошо пахнут? Все королевы так хорошо пахнут!.. Потом она показала мне свой молитвенник. Вот уж где красивые-то картинки! Есть там дева Мария в синем шелковом платье среди роз. Ты бы только поглядел!
Из-под липы послышался пронзительный писк, будто котенку наступили на хвост.
Эва вздрогнула.
— Ой, маленький король проснулся! Подожди здесь, Герге.
— Нет, Вица, я не могу ждать. Приду завтра.
— Ладно! Ты каждый день приходи в этот час, — ответила девушка и побежала к маленькому королю.
15
Ничто не случается так, как мы предполагаем.
Когда Балинт Терек вернулся домой, к нему нельзя было подступиться несколько часов подряд. Он заперся у себя в комнате и шагал там взад и вперед. Мерные, тяжелые его шаги слышны были в комнатах нижнего этажа.
— Барин гневается! — беспокоился Мартонфалваи. — Уж не на меня ли?
— А что, если он еще и меня увидит? — Гергей содрогнулся и почесал голову.
Мартонфалваи трижды поднимался по лестнице, пока решился наконец зайти к хозяину.
Балинт Терек стоял у окна, которое выходило на Дунай. Он был в той же одежде, в какой ездил к турецкому султану. Не отвязал даже парадной сабли в бархатных ножнах.
— Что такое? — зло спросил он, обернувшись. — Что тебе, Имре? Я не расположен сейчас к разговорам.
Подобострастно поклонившись, Мартонфалваи удалился. Остановился на веранде и смущенно почесал за ухом. Сказать или нет? Скажет — быть беде. Когда господин Балинт сердится, он как грозовая туча: молния может сверкнуть в любой миг. А не скажешь — тоже беды не миновать. Кто бы ни приехал из дому, всех он принимает с радостью.
Дом Балинта Терека стоял у самых Фейерварских ворот. По одну сторону окна выходили на Пешт, по другую — на гору Геллерт. Выглянув в окно, Мартонфалваи увидел, что во двор входит Вербеци, и это вывело его из затруднительного положения.
Он поспешил обратно и вновь отворил дверь в комнату.
— Ваша милость, пришел господин Вербеци.
— Я дома, проси пожаловать, — ответил Балинт Терек.
— И Гергей тоже здесь! — выпалил дьяк единым духом. — Маленький Борнемисса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
Они сидели вокруг колыбельки. Все были в светло-розовых платьях. Только одна, с узким лицом, длинным носом и тонкими руками, была в черном. Лицо ее было бледно, черные глаза печальны. Улыбалась она только тогда, когда склонялась над колыбелькой, но и улыбка ее была грустной.
Гергей не мог заглянуть в колыбель — ее заслоняла толстая женщина в белом платье. Она обмахивала ребенка веточкой липы.
Стараясь рассмотреть все получше, Гергей то сверху, то снизу заглядывал за ограду. Он уже приметил, что вокруг колыбельки сидят четыре женщины, а пятая стоит возле большой мраморной вазы, изваянной в форме чаши, и все время то наклоняется, то поднимается.
К ней-то и побежал Гергей вдоль ограды. И правда, это была его маленькая Эва, Но как она выросла! Девушка собирала в корзину упавшие с дерева дикие каштаны.
— Вицушка! Кисушка! — тихо окликнул он Эву.
Девушка была шагах в двадцати от него. Она напевала какую-то песенку и потому не слышала Гергея.
— Вицушка! Кисушка!
Девушка подняла голову. Серьезная и удивленная, повернулась она лицом к ограде.
— Кисушка! — повторил Гергей уже сквозь смех. — Кисушка! Вицушка! Поди-ка сюда!
Гергей был скрыт ветвями тамаринда, но Эва узнала его по голосу.
Она поскакала, точно козочка. Останавливалась, вновь пускалась вприпрыжку. Ее большие, широко раскрытые глаза были полны изумления.
— Это я, Вицушка! — повторял Гергей.
Подбежав к нему, девушка всплеснула руками.
— Герге! Как ты попал сюда?
Вся просияв от радости, она просунула лицо сквозь прутья ограды, чтобы Гергей поцеловал ее. И Гергей услышал какой-то приятный запах — так пахнет в апреле цветущая жимолость.
Потом оба ухватились за решетку, и руки их соприкоснулись. Решетка была холодная, а руки теплые. Лица обоих разрумянились.
Не сводя глаз с девушки, юноша коротко рассказал, как он попал сюда.
Как она выросла, как похорошела! Только глаза, открытые и невинные, красивые кошачьи глазки, остались прежними.
Может быть, кому другому Эва и не показалась бы красавицей — ведь она была в том неблагодарном возрасте, когда руки и ноги кажутся большими, черты лица еще не определились, стан худой и плоский, волосы короткие, — но Гергею все в ней казалось бесподобным. Ему нравились ее большие руки — они казались белыми и бархатистыми; а на ноги ее, обутые в хорошенькие башмачки, он бросал долгие, восторженные взгляды.
— Я привез тебе кольцо, — сказал Гергей и вытащил из кармана большой турецкий перстень. — Кольцо это завещал мне мой добрый учитель. А я подарю его тебе, Вицушка.
Вица взяла кольцо в руки и с восхищением разглядывала топазовый полумесяц и алмазные звездочки, потом надела перстень на пальчик и улыбнулась.
— Какое большое! Но красивое!
Так как кольцо было велико и болталось на пальчике, девушка просунула в него два пальца.
— Наверно, придется мне впору, когда я вырасту, — сказала она. — А до тех пор пусть хранится у тебя. — И добавила с детской откровенностью: — Знаешь, кольцо будет мне в самый раз, когда мы поженимся.
Лицо Гергея омрачилось, глаза подернулись влагой.
— Не будешь ты. Вица, моей женой.
— Почему это не буду? — оскорбилась девушка.
— Ты ведь теперь знаешься только с королями и герцогами. Тебя не отдадут за такого маленького человека, как я.
— Вот еще! — возмущаясь, покрутила шейкой Вица. — Ты думаешь, они кажутся мне очень уж большими людьми? Королева тоже сказала как-то, чтобы я любила маленького короля, и за это она, когда я вырасту, найдет мне и такого и сякого жениха. Я ответила ей, что у меня уже есть жених. И даже назвала твое имя и сказала, что Балинт Терек — твой приемный отец.
— Сказала про меня? А она что же?
— Так засмеялась, что чуть со стула не свалилась.
— Она тоже здесь, в саду?
— Здесь. Вот она, в черном платье.
— Та?
— Да. Правда, красивая?
— Красивая. Но я думал, она еще лучше.
— Еще лучше? Так что ж, по-твоему, она не очень красива?
— И никакой короны нет у нее на голове.
— Если хочешь, можешь поговорить с ней. Она очень добрая, только по-венгерски не понимает.
— А по-какому же?
— По-польски, по-немецки, по-латыни, по-французски, по-итальянски — все языки знает, кроме венгерского. Твое имя тоже выговаривает по-своему: Керкел…
— А о чем мне с ней говорить? — отнекивался Гергей. — По-немецки я знаю лишь несколько слов. Лучше вот что, Вицушка, скажи, как нам с тобой увидеться, если мне еще раз случится приехать в Буду?
— Как увидеться? А я скажу королеве, чтобы тебя впустили.
— И она велит впустить?
— Конечно. Она любит меня и все мне позволяет. И даже свою туалетную воду дает. Понюхай-ка рукава моего платья — правда, хорошо пахнут? Все королевы так хорошо пахнут!.. Потом она показала мне свой молитвенник. Вот уж где красивые-то картинки! Есть там дева Мария в синем шелковом платье среди роз. Ты бы только поглядел!
Из-под липы послышался пронзительный писк, будто котенку наступили на хвост.
Эва вздрогнула.
— Ой, маленький король проснулся! Подожди здесь, Герге.
— Нет, Вица, я не могу ждать. Приду завтра.
— Ладно! Ты каждый день приходи в этот час, — ответила девушка и побежала к маленькому королю.
15
Ничто не случается так, как мы предполагаем.
Когда Балинт Терек вернулся домой, к нему нельзя было подступиться несколько часов подряд. Он заперся у себя в комнате и шагал там взад и вперед. Мерные, тяжелые его шаги слышны были в комнатах нижнего этажа.
— Барин гневается! — беспокоился Мартонфалваи. — Уж не на меня ли?
— А что, если он еще и меня увидит? — Гергей содрогнулся и почесал голову.
Мартонфалваи трижды поднимался по лестнице, пока решился наконец зайти к хозяину.
Балинт Терек стоял у окна, которое выходило на Дунай. Он был в той же одежде, в какой ездил к турецкому султану. Не отвязал даже парадной сабли в бархатных ножнах.
— Что такое? — зло спросил он, обернувшись. — Что тебе, Имре? Я не расположен сейчас к разговорам.
Подобострастно поклонившись, Мартонфалваи удалился. Остановился на веранде и смущенно почесал за ухом. Сказать или нет? Скажет — быть беде. Когда господин Балинт сердится, он как грозовая туча: молния может сверкнуть в любой миг. А не скажешь — тоже беды не миновать. Кто бы ни приехал из дому, всех он принимает с радостью.
Дом Балинта Терека стоял у самых Фейерварских ворот. По одну сторону окна выходили на Пешт, по другую — на гору Геллерт. Выглянув в окно, Мартонфалваи увидел, что во двор входит Вербеци, и это вывело его из затруднительного положения.
Он поспешил обратно и вновь отворил дверь в комнату.
— Ваша милость, пришел господин Вербеци.
— Я дома, проси пожаловать, — ответил Балинт Терек.
— И Гергей тоже здесь! — выпалил дьяк единым духом. — Маленький Борнемисса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143