— Нынче мне, завтра тебе, — угрюмо ответил Юмурджак.
Но увидев своего жеребца и сидящего на нем Герге, он от удивления даже рот раскрыл.
Добо подозвал к себе мальчика и выехал из ворот. Скакавшие позади витязи окружили турка.
— Герге, ты знаешь, куда мы поедем? — спросил Добо.
— Не знаю, — ответил мальчик.
— Мы поедем саблю раздобывать.
— У турок?
— Да.
— Для меня?
— Для тебя. А ты не боишься?
— Нет.
— Самое главное, чтоб парень не боялся! А остальное приложится.
Дальше ехали молча. На мечекской дороге кони поднимали белые облака пыли; когда же въехали на каменистый склон горы, конские копыта звонко зацокали.
В ушах Герге, точно отзвук колокольного звона, отдавались слова Добо: «Главное, чтоб парень не боялся!»
10
Невольников нашли в лесу. Их сторожили шесть асабов.
Когда между деревьями появились венгерские витязи, невольники повскакали с мест и с криками радости начали разбивать и срывать с себя оковы.
— Эх, собаки, негодяи! — завопил цыган, и все шестеро асабов бросились врассыпную.
Венгерские витязи не стали гнаться за ними. Они были заняты другим делом: освобождали невольников от цепей.
Добо прежде всего протянул руку священнику и назвал себя:
— Иштван Добо.
— А меня зовут Габор Шомоди, — ответил священник со слезами на глазах. — Благослови тебя господь, Иштван Добо!
Невольники плакали от радости. Женщины целовали освободителю руки, ноги, одежду. А цыган тут же пошел колесом, издавая радостные вопли.
— Не меня благодарите, — проговорил Добо. — Вот ваш спаситель! — И он указал на Герге.
Мальчика на радостях чуть не задушили в объятиях, целовали, благословляли его. Увы, долго придется ему ждать от людей ласки!
В добычу венграм досталось пятнадцать груженых телег и уйма всякого оружия.
Прежде чем приступить к дележу, Добо спросил невольников, кто из них первый попал в рабство.
Выступил вперед молодой парень, крепостной крестьянин, и, сняв шапку, сказал:
— Я, сударь мой.
— Как тебя зовут?
— Гашпар Кочиш, ваш покорный слуга.
— Откуда ты родом?
— Из Эгера, сударь.
— А где ты попал в рабство?
— Под Фейерваром, сударь. Мы занимались извозом.
— Знаешь ты, чьи вещи на телегах?
— Останься мы там, где их турки награбили, вспомнил бы. Да ведь эти разбойники грабили повсюду.
Добо обернулся к турку.
— Говори, Юмурджак.
— Мы брали везде, где нам аллах позволил. Все добро неверных принадлежит нам. Где находим, там и берем.
— Что ж, тогда разложите все, и я поделю меж вами.
В одной телеге оказалось много оружия. Оно было тоже взято в разных местах, но большая часть — в замке Морэ.
Вдруг из общей кучи словно вынырнула маленькая, легкая сабля в бархатных ножнах вишневого цвета. Должно быть, она принадлежала сыну какого-нибудь вельможи.
Добо поднял ее.
— Гергей Борнемисса, подойди сюда. Возьми эту саблю, она твоя. Будь верным витязем, защищай отчизну, служи ревностно богу! Да осенят твое оружие счастье и благодать!
Он привязал саблю к поясу Герге и поцеловал маленького витязя в лоб.
Мальчик взволнованно принял оказанную ему честь, даже побледнел немного. Быть может, в его душу пахнуло на миг ветром грядущих времен, и ребенок почувствовал, что отныне быть ему неразлучным с саблей.
Все, что не пригодилось солдатам, Добо поделил между невольниками. Каждый из них получил телегу, лошадь и оружие. Витязи не очень-то зарились на запряженных в телеги тощих крестьянских кляч.
Цыган с громкими криками скакал вокруг доставшейся ему лошади и телеги. Но вскоре он поспешил к куче оружия и напялил на себя всякую негодную ржавую дрянь, которой пренебрегли солдаты. Он по-турецки подпоясался платком и так утыкал себя разными ножами да кинжалами, что стал похож на колючего ежа.
Тут же валялся и сплетенный из морского тростника старый турецкий щит. Цыган нацепил его себе на руку. К босым пяткам прикрепил две большущие ржавые шпоры, а на голову нахлобучил шлем. Однако у него хватило ума оставить под шлемом и шляпу. Затем он схватил с земли длинную пику и, ступая осторожно, будто по сырым яйцам, торжественным шагом подошел к Юмурджаку.
— Ну, Умрижаба, — обратился он к турку, размахивая у него под носом пикой, — как живется тебе, бибас турок?
Все покатились со смеху, но Добо прикрикнул на цыгана:
— Эй, ты! Перестань нос задирать! Ты из каких краев?
Цыган вдруг заискивающе поклонился.
— Целую ваши руки-ноги, я отовсюду, где только музыка слышна.
— А ружья чинить умеешь?
— Как же, ваша милость благородный витязь. Самое скверное ружье починю так, что лучше нового станет.
— Так вот что: загляни на днях в Сигетвар, в усадьбу Балинта Терека. Там ты заживешь на славу.
Худенькая цыганка пристала к Добо, чтобы он разрешил ей погадать.
— Жена моя нагадает так, что ни в одном слове не ошибется, — сказал цыган. — Она и нынче утром предсказала, что нас освободят.
Женщины подтвердили, что правда — цыганка это предсказала.
— Предсказала, — согласился и Гашпар, — да только не поверили ей.
— В том-то и беда, что ей никогда не верят. — Цыган размахивал руками. — Вот видишь, бибас, теперь-то ты поверил!
Цыганка подсела к костру, сгребла весь жар и бросила в него крохотные черные зерна.
— Datura Stramonium, — сказал поп с презрением.
С тлеющих углей поднялся синий столб дыма. Цыганка присела на камень и подставила лицо клубам дыма.
Витязи и бывшие невольники с любопытством обступили ее.
— Руку… — сказала вдруг цыганка.
Добо протянул ей руку.
— Что ж, поглядим, как ты гадаешь.
Цыганка подняла голову и, обратив к небу закатившиеся глаза, заговорила дрожащими устами:
— Вижу красных и черных птиц… Летят птицы друг за дружкой… Десять… пятнадцать… семнадцать… восемнадцать…
— Это мои годы, — улыбнулся Добо.
— Да! — обрадованно подтвердил цыган.
— С восемнадцатой птицей дева-ангел летит. Спустится к тебе. Останется с тобой. Дева-ангел кладет тебе платок на лоб. Зовут ее Шара.
— Стало быть, мою будущую жену зовут Шарой. Куда это годится! Я старым холостяком буду, когда найду эту деву Шару.
— Это, может, и раньше сбудется, ваша милость благородный витязь, — утешал цыган.
Гадалка продолжала:
— Девятнадцатая птица — красная. Несет она с собой темную тучу грозовую. На земле венгерской рухнут три могучих столпа.
— Буда? Темешвар? Фейервар? — задумчиво спросил Добо.
— Да, да, ваша милость благородный…
— Уже зашатался и четвертый столп, но ты поддержишь его, хотя тебе и на руки и на голову ливнем льется пламя.
— Солнок? Эгер?
— Эгер, Эгер, ваша милость благородный господин витязь.
— Двадцатая птица — золотая, вся сияет солнечными лучами. На голове у ней корона. Один алмаз из короны падает тебе на колени.
— Это к добру.
— Очень и очень даже к добру, ваша милость благородный…
— И снова летят друг за дружкой черные и красные птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143