Оружие всадников сверкало еще ярче, чем у остальных. У коня одного аги грудь была защищена серебряной кольчугой.
— Это силяхтары, — сказал Тулипан, — тоже наемники. Эх, мерзавцы, висельники! Прослужил я у вас два года! — И он засмеялся.
Затем под красным флагом проследовали сипахи, вооруженные луками и колчанами. Офицеры их были в панцирях, на поясах у них висели широкие кривые сабли. Вслед за сипахами проскакали татары в островерхих колпаках. Жирные лица, кожаные доломаны, деревянные седла.
— Тысяча… две тысячи… пять тысяч… десять тысяч… — считал Гергей.
— Да будет вам считать-то! — махнул рукой Тулипан. — Их двадцать тысяч наберется.
— До чего же некрасивый, скуластый народ!
— Турки их тоже терпеть не могут. Они ведь конскими головами питаются.
— Конскими головами?
— Голов, может, на всех и не хватит, но одна непременно лежит на середине стола.
— Вареная или жареная?
— Будь она вареной или жареной, еще куда ни шло, а то ведь сырая. Эти псы даже новорожденных не щадят. Они вырезают у людей желчный пузырь.
— Не рассказывайте такие ужасы!
— А если это на самом деле так? Они, видите ли, считают, что если утомленному коню намазать десны человеческой желчью, то у него всю усталость как рукой снимет и он сразу наберется сил.
Гергей, смотревший сквозь ветки, с ужасом отпрянул.
— Видеть их не хочу! — сказал он. — Разве это люди?
Но Тулипан продолжал смотреть.
— Едет нишанджи-бей! — произнес он минут пятнадцать спустя. — Это он проставляет на грамотах с печатью вензель падишаха.
Гергей глянул вниз и увидел длинноусого важного турка с щучьей физиономией. Он ехал между солдатами, кичливо восседая на низкорослой лошадке.
Затем проследовал дефтердар — седой, сгорбленный араб, казначей султана. За ними, окруженный воинами, скакал всадник в длинном желтом кунтуше и высоком белом колпаке. Это был казаскер — главный военный судья. Позади них ехали чазнегиры — главные стольники — и отряд телохранителей. Все они блестели золотом.
Послышались звуки турецких оркестров. Прошли различные полки. Под звуки рогов и щелканье чинч проскакали придворные охотники. У каждого грива коня выкрашена в красный цвет, на руке сидит сокол. За охотниками конюшие прогнали султанский табун горячих, гарцующих коней. Иные были даже оседланы Вели их солаки и янычары.
Вслед за конюшими на дороге показались всадники, державшие высокие древки с конскими хвостами. Это проезжали триста капыджи, все в одинаковых белых шапках, расшитых золотом. На родине капыджи охраняли дворец султана.
Сквозь завесу пыли забелели длинные ряды янычар. Их белые колпаки с длинными, свисающими назад верхушками смешались вскоре с красными колпаками и синими суконными одеяниями офицеров. Колпаки янычар были украшены спереди ложками.
— А султан еще далеко? — спросил Гергей.
— Должно быть, далеко — ведь янычар десять тысяч, — рассуждал Тулипан. — За ними следуют чауши и разная придворная знать.
— Что ж, тогда отодвинемся назад и закусим.
С юга их закрывал от глаз выступ скалы, а с севера им было видно, как по отлогому склону спускается в долину несметное войско.
— Мы еще и выспаться успеем, — сказал Тулипан и развязал суму.
Из нее, звеня, выпали цепи.
— Это еще что? — удивился Гергей.
Тулипан зашевелил бровями и рассмеялся.
— Мои добрые друзья. Без них я никогда и шагу не делаю из деревни.
И, заметив недоумение на лице Гергея, он пояснил:
— Это мои кандалы. Как выхожу из села, сразу надеваю их на одну ногу. Тогда мне и турок нипочем. Вместо того чтобы схватить, он еще и освободит меня. А ночью я сам освобожусь от него. Теперь как раз время их нацепить. Вот и ключи. Суньте их себе в карман. Если с нами что-нибудь стрясется — скажем, что мы из челяди Балинта Терека. Я невольник, а вы — школяр. Балинт Терек — сторонник турок, так что строго с нами не обойдутся. А ночью я вас освобожу, и мы улизнем домой.
— У вас, как я посмотрю, башка на плечах догадливая.
— Еще бы! Я когда трезвый, даже жену свою перехитрю. А у нее ума палата. Только уж языкаста больно.
Они вытащили из сумы свежий каравай темного хлеба, ветчину, сало и несколько стручков зеленого перца. Гергей налег на ветчину. Тулипан взял себе сало, густо посыпал его солью и паприкой.
— Вот если б это турки увидели! — сказал он, кивнув головой с сторону войска.
— Тогда что?
— Вино турок любит, — сказал Тулипан, улыбнувшись, — но сало ненавидит так же, как венгры — крысятину.
Гергей засмеялся.
— А ведь если б они знали, до чего вкусное кушанье сало с паприкой! — Тулипан то и дело шевелил бровями. — Правда, Мохамед, кажется, сала никогда не пробовал.
— Значит, лучше быть венгром, чем турком?
— Да уж куда лучше. Это только дуракам не ясно.
Он разгладил шелковистые черные усы и, отхлебнув из фляги, протянул ее Гергею.
Гергей замотал головой.
— Быть может, попозже выпью. — Он вынул из кармана мешочек. — Знакомо ли вам, Тулипан, это кольцо?
— Нет. Но стоит оно, как погляжу, не меньше мраморных хором. А эти мелкие камешки — алмазы?
— Да.
— Стало быть, на них полезно смотреть. Я слышал, что алмаз очищает глаза.
— А вот это вы можете прочесть?
— Конечно. Я был янычаром, но только меня выгнали, потому что однажды в Нише я сала наелся. В янычарской школе нас учили читать, да все только Коран.
И он прочел:
— «Ила массалах ла хакк вела куввет ил а биллах эл али эл азим». А значит это вот что: «Да свершится воля аллаха, ибо нет правды и силы, кроме высочайшего и могущественнейшего аллаха». — Он одобрительно кивнул головой: — Так и есть. Не будь на то воля господня, я тоже не стал бы венгром.
Оба умолкли и задумались. Первым заговорил Тулипан:
— Вот увидите султана — он славный человек. Народ его одет пестро, а сам он надевает пышные одежды только на праздник или для приема гостей. За султаном проследует целый лес флагов да бунчуков на золотых древках. Потом прошествует вся придворная знать: чухадар — иначе говоря, спальник, дюльбендар — хранитель верхней одежды султана, рикябдар — стремянный. Потом двадцать старших придворных: чамашир-баши, — хранитель белья, бербер-баши — главный брадобрей, ибрыктар-баши — держатель тазика для умывания, пешкирджи-баши — держатель полотенца, шербеджи-баши — главный виночерпий, софраджи-баши — накрыватель стола…
— Да бросьте, Тулипан!
— Дайте досказать! Еще есть тирмукджи-баши — он стрижет всемилостивейшие ногти султана.
— Не ногти, а когти, и, видно, плохо их стрижет. А что еще за отряд там едет?
— Сотня трубачей. Трубы у них висят на золотых цепях. А за трубачами двести литавристов, двести барабанщиков, сотня чинчистов и дударей…
— Должно быть, султан туговат на ухо, если с утра до вечера выдерживает такой грохот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
— Это силяхтары, — сказал Тулипан, — тоже наемники. Эх, мерзавцы, висельники! Прослужил я у вас два года! — И он засмеялся.
Затем под красным флагом проследовали сипахи, вооруженные луками и колчанами. Офицеры их были в панцирях, на поясах у них висели широкие кривые сабли. Вслед за сипахами проскакали татары в островерхих колпаках. Жирные лица, кожаные доломаны, деревянные седла.
— Тысяча… две тысячи… пять тысяч… десять тысяч… — считал Гергей.
— Да будет вам считать-то! — махнул рукой Тулипан. — Их двадцать тысяч наберется.
— До чего же некрасивый, скуластый народ!
— Турки их тоже терпеть не могут. Они ведь конскими головами питаются.
— Конскими головами?
— Голов, может, на всех и не хватит, но одна непременно лежит на середине стола.
— Вареная или жареная?
— Будь она вареной или жареной, еще куда ни шло, а то ведь сырая. Эти псы даже новорожденных не щадят. Они вырезают у людей желчный пузырь.
— Не рассказывайте такие ужасы!
— А если это на самом деле так? Они, видите ли, считают, что если утомленному коню намазать десны человеческой желчью, то у него всю усталость как рукой снимет и он сразу наберется сил.
Гергей, смотревший сквозь ветки, с ужасом отпрянул.
— Видеть их не хочу! — сказал он. — Разве это люди?
Но Тулипан продолжал смотреть.
— Едет нишанджи-бей! — произнес он минут пятнадцать спустя. — Это он проставляет на грамотах с печатью вензель падишаха.
Гергей глянул вниз и увидел длинноусого важного турка с щучьей физиономией. Он ехал между солдатами, кичливо восседая на низкорослой лошадке.
Затем проследовал дефтердар — седой, сгорбленный араб, казначей султана. За ними, окруженный воинами, скакал всадник в длинном желтом кунтуше и высоком белом колпаке. Это был казаскер — главный военный судья. Позади них ехали чазнегиры — главные стольники — и отряд телохранителей. Все они блестели золотом.
Послышались звуки турецких оркестров. Прошли различные полки. Под звуки рогов и щелканье чинч проскакали придворные охотники. У каждого грива коня выкрашена в красный цвет, на руке сидит сокол. За охотниками конюшие прогнали султанский табун горячих, гарцующих коней. Иные были даже оседланы Вели их солаки и янычары.
Вслед за конюшими на дороге показались всадники, державшие высокие древки с конскими хвостами. Это проезжали триста капыджи, все в одинаковых белых шапках, расшитых золотом. На родине капыджи охраняли дворец султана.
Сквозь завесу пыли забелели длинные ряды янычар. Их белые колпаки с длинными, свисающими назад верхушками смешались вскоре с красными колпаками и синими суконными одеяниями офицеров. Колпаки янычар были украшены спереди ложками.
— А султан еще далеко? — спросил Гергей.
— Должно быть, далеко — ведь янычар десять тысяч, — рассуждал Тулипан. — За ними следуют чауши и разная придворная знать.
— Что ж, тогда отодвинемся назад и закусим.
С юга их закрывал от глаз выступ скалы, а с севера им было видно, как по отлогому склону спускается в долину несметное войско.
— Мы еще и выспаться успеем, — сказал Тулипан и развязал суму.
Из нее, звеня, выпали цепи.
— Это еще что? — удивился Гергей.
Тулипан зашевелил бровями и рассмеялся.
— Мои добрые друзья. Без них я никогда и шагу не делаю из деревни.
И, заметив недоумение на лице Гергея, он пояснил:
— Это мои кандалы. Как выхожу из села, сразу надеваю их на одну ногу. Тогда мне и турок нипочем. Вместо того чтобы схватить, он еще и освободит меня. А ночью я сам освобожусь от него. Теперь как раз время их нацепить. Вот и ключи. Суньте их себе в карман. Если с нами что-нибудь стрясется — скажем, что мы из челяди Балинта Терека. Я невольник, а вы — школяр. Балинт Терек — сторонник турок, так что строго с нами не обойдутся. А ночью я вас освобожу, и мы улизнем домой.
— У вас, как я посмотрю, башка на плечах догадливая.
— Еще бы! Я когда трезвый, даже жену свою перехитрю. А у нее ума палата. Только уж языкаста больно.
Они вытащили из сумы свежий каравай темного хлеба, ветчину, сало и несколько стручков зеленого перца. Гергей налег на ветчину. Тулипан взял себе сало, густо посыпал его солью и паприкой.
— Вот если б это турки увидели! — сказал он, кивнув головой с сторону войска.
— Тогда что?
— Вино турок любит, — сказал Тулипан, улыбнувшись, — но сало ненавидит так же, как венгры — крысятину.
Гергей засмеялся.
— А ведь если б они знали, до чего вкусное кушанье сало с паприкой! — Тулипан то и дело шевелил бровями. — Правда, Мохамед, кажется, сала никогда не пробовал.
— Значит, лучше быть венгром, чем турком?
— Да уж куда лучше. Это только дуракам не ясно.
Он разгладил шелковистые черные усы и, отхлебнув из фляги, протянул ее Гергею.
Гергей замотал головой.
— Быть может, попозже выпью. — Он вынул из кармана мешочек. — Знакомо ли вам, Тулипан, это кольцо?
— Нет. Но стоит оно, как погляжу, не меньше мраморных хором. А эти мелкие камешки — алмазы?
— Да.
— Стало быть, на них полезно смотреть. Я слышал, что алмаз очищает глаза.
— А вот это вы можете прочесть?
— Конечно. Я был янычаром, но только меня выгнали, потому что однажды в Нише я сала наелся. В янычарской школе нас учили читать, да все только Коран.
И он прочел:
— «Ила массалах ла хакк вела куввет ил а биллах эл али эл азим». А значит это вот что: «Да свершится воля аллаха, ибо нет правды и силы, кроме высочайшего и могущественнейшего аллаха». — Он одобрительно кивнул головой: — Так и есть. Не будь на то воля господня, я тоже не стал бы венгром.
Оба умолкли и задумались. Первым заговорил Тулипан:
— Вот увидите султана — он славный человек. Народ его одет пестро, а сам он надевает пышные одежды только на праздник или для приема гостей. За султаном проследует целый лес флагов да бунчуков на золотых древках. Потом прошествует вся придворная знать: чухадар — иначе говоря, спальник, дюльбендар — хранитель верхней одежды султана, рикябдар — стремянный. Потом двадцать старших придворных: чамашир-баши, — хранитель белья, бербер-баши — главный брадобрей, ибрыктар-баши — держатель тазика для умывания, пешкирджи-баши — держатель полотенца, шербеджи-баши — главный виночерпий, софраджи-баши — накрыватель стола…
— Да бросьте, Тулипан!
— Дайте досказать! Еще есть тирмукджи-баши — он стрижет всемилостивейшие ногти султана.
— Не ногти, а когти, и, видно, плохо их стрижет. А что еще за отряд там едет?
— Сотня трубачей. Трубы у них висят на золотых цепях. А за трубачами двести литавристов, двести барабанщиков, сотня чинчистов и дударей…
— Должно быть, султан туговат на ухо, если с утра до вечера выдерживает такой грохот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143