Нет! Нет!
9
На обратном пути Вели-бей с ужасом выслушал рассказ Балинта Терека о тайной его беседе с султаном.
— Безумный человек! — воскликнул он. — Даю голову на отсечение, нынче ночью ты уже будешь спать в Кровавой башне.
И до самой полуночи Вели-бей торчал во дворе, ожидая распоряжений султана.
Но ни в ту, ни в следующую ночь, ни в последующие дни и ночи не поступало никаких распоряжений — ни письменных, ни устных.
Неделю спустя старый шейх-уль-ислам удостоил Еди-кулу своим милостивым посещением. Он приехал без всякой торжественности, один, словно рядовой священник. Вели-бей от удивления чуть не рухнул на землю.
— Здесь есть какой-то знатный гяур, — сказал великий муфтий, — зовут его Балинт Терек.
— Да, — произнес бей с поклоном.
— Падишаху, да ниспошлет ему аллах долголетие, полюбилась мысль назначить этого венгра правителем наших венгерских владений. А неверный пес не желает обратиться в нашу веру.
— Собака!
— Я попросил падишаха, да ниспошлет ему аллах долголетие, разрешить мне взглянуть на этого узника. Быть может, мне удастся сделать что-нибудь. Ты ведь знаешь, сын мой, что я старый и опытный человек.
— Ты мудрый из мудрейших, высокочтимый шейх, Соломон нашего времени!
— Мне думается, каждый узел можно развязать, нужно лишь взяться за дело спокойно и с умом. Быть может, гяур смягчится, если я сам принесу ему свет пророка. Сперва он будет только слушать меня, а потом и сам не заметит, как в сердце его западут первые семена правой веры.
— Он человек довольно смышленый.
— Видишь ли, сын мой, если мы обратим этого злого нечестивца в правую веру, то доставим радость падишаху.
И, кивая головами, они вместе произнесли:
— Да ниспошлет ему аллах долголетие!
В восьмом часу дня, а по нашему времени — в два часа пополудни Балинт Терек спал у себя в комнате. Бей приоткрыл дверь и пригласил великого муфтия войти.
Господин Балинт приподнялся на тахте и, опершись на локоть, стал растерянно протирать глаза.
Он смотрел на длиннобородую библейскую фигуру, которую еще никогда не видел. Однако по черному кафтану и белой чалме сразу признал в посетителе духовное лицо.
— Проснись, господин Балинт, — окликнул его бей. — Тебя ожидает большая честь: сам милостивый шейх-уль-ислам пришел просветить тебя. Выслушай его внимательно.
Он сорвал со стены ковер, висевший над кроватью, и разостлал его посреди комнаты. Потом снял с себя кафтан и хотел было положить его на ковер, но старик этого не допустил. Он сел, поджав под себя ноги. Борода у него свисала до пояса.
Умными старческими глазами он пытливо оглядел Балинта Терека, потом принялся листать переплетенную в кожу толстую книжечку величиной с ладонь.
— Что вам нужно? — пробурчал Балинт Терек. — Ведь я же ясно сказал султану, что не перейду в турецкую веру.
Вели-бей не отвечал. Он взглянул на великого муфтия. А тот вместо ответа поднес книгу к сердцу, к губам и ко лбу, потом заговорил:
— Во имя аллаха милостивого и милосердного, Абдул Казем Мохамед сына Абдаллаха, сына Абд Эн Моталлеба, сына Хазема, сына Абд Менафа, сына Каси, сына Калеба, сына Морры, сына Ловы, сына Галеби…
Господин Балинт молча смотрел на старика. Затем надел доломан, сел на стул и стал ждать, чем все это кончится.
Старик спокойно продолжал:
— …сына Фера, сына Малека, сына Мадара, сына Кенана, сына Каниза…
Балинт Терек зевнул.
А старик продолжал:
— …сына Модрека, сына Элиаша, сына Модара, сына Назара, сына Моада…
Он перечислил еще целую уйму имен и возвратился наконец к Мохамеду и его рождению.
Бея в комнате уже не было — он бесшумно выскользнул, чтобы заняться своими делами. В коридоре ему встретился Майлад, который только что встал после обеденного сна и шел будить Балинта.
Бей преградил ему путь.
— Не мешай Тереку, — сказал он, подняв палец. — У него духовная особа. Обращает его в правую веру.
— В турецкую веру?
— Да.
И бей, подпрыгивая, поспешно спустился по лестнице.
Майлад, пораженный, смотрел ему вслед.
10
Еще не успело кончиться персидское погребальное шествие, как Гергей схватил Эву за руку и двинулся вперед. Он протиснулся в толпу, бросив по дороге цыгану и Мекчеи:
— Идемте! Беда!
Теперь впереди шел широкоплечий Мекчеи, прокладывая в толпе дорогу себе и своим товарищам. Юмурджак и ага топтались на той стороне улицы. Они не могли пройти сквозь ряды священной процессии. Их не пропустили бы солдаты, наблюдавшие за порядком, да и кончары, которыми в религиозном экстазе размахивали персы, тоже обратились бы против них.
Сунниты и шииты ненавидят друг друга. Шииты считают, что современные служители Мохамеда — сунниты — незаконно захватили власть. А турки считают персов еретиками.
Наконец наши путешественники выбрались из толпы и соединились на какой-то узкой и темной улочке.
Только тогда Гергей мог заговорить:
— Бежим! Я видел агу и Юмурджака. Они пришли с солдатами!
И беглецы ринулись во тьму. Впереди всех несся цыган, хотя не знал даже, кого и чего надо опасаться.
Он наткнулся на спящих собак и, перекувырнувшись, упал. Одна собака взвизгнула, остальные в испуге бросились врассыпную.
Ведь известно, что Стамбул — собачий рай. Там либо нет дворов, либо дворами служат крыши домов — так что собакам нигде нет пристанища. Рыжие псы, похожие на лисиц, иногда сотнями заполняют улицы. Турки их не трогают. Напротив, если какая-нибудь сука щенится, для нее бросают у дверей дома тряпку или рогожу. Псы чистят и убирают улицы Стамбула. По утрам каждый турок опоражнивает возле двери своего дома четырехугольный мусорный ящик. Собаки съедают отбросы, пожирают все, кроме стекла и железа. И псы в Стамбуле вовсе не безобразные и не дикие. Свистни любому — он весело вильнет хвостом. Погладь его — он обрадуется.
Когда цыган упал, вся компания остановилась перевести дух. Гергей засмеялся.
— Черт тебя побери, Шаркези! Что ты мчишься как угорелый!
— Да ведь за нами гонятся! — запыхавшись, отвечал цыган, с трудом поднимаясь на ноги.
— Никто уже не гонится. Погоди, послушаем.
На улице было тихо. Только издали доносилось благоговейное пение персов. Все навострили уши.
— Дальше я не побегу, — сказал Мекчеи с досадой. — Если кто нападет, всажу в него клинок.
Но никто не показывался.
— Потеряли наш след, — рассудил Гергей. — Друг мой Шаркези, где же мы переночуем?
Цыган взглянул на небо.
— Сейчас взойдет луна. У меня тут один знакомый держит корчму. У него можно переночевать. Да только живет он далеконько, за Еди-кулой.
Янчи оживился.
— Идти к нему надо мимо Еди-кулы?
— Да, — ответил цыган. — Корчма оттуда на расстоянии полета стрелы.
— Ты говоришь, сейчас луна взойдет?
— Вот-вот взойдет. Вы, барич, не видите разве, как светлеет край неба?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
9
На обратном пути Вели-бей с ужасом выслушал рассказ Балинта Терека о тайной его беседе с султаном.
— Безумный человек! — воскликнул он. — Даю голову на отсечение, нынче ночью ты уже будешь спать в Кровавой башне.
И до самой полуночи Вели-бей торчал во дворе, ожидая распоряжений султана.
Но ни в ту, ни в следующую ночь, ни в последующие дни и ночи не поступало никаких распоряжений — ни письменных, ни устных.
Неделю спустя старый шейх-уль-ислам удостоил Еди-кулу своим милостивым посещением. Он приехал без всякой торжественности, один, словно рядовой священник. Вели-бей от удивления чуть не рухнул на землю.
— Здесь есть какой-то знатный гяур, — сказал великий муфтий, — зовут его Балинт Терек.
— Да, — произнес бей с поклоном.
— Падишаху, да ниспошлет ему аллах долголетие, полюбилась мысль назначить этого венгра правителем наших венгерских владений. А неверный пес не желает обратиться в нашу веру.
— Собака!
— Я попросил падишаха, да ниспошлет ему аллах долголетие, разрешить мне взглянуть на этого узника. Быть может, мне удастся сделать что-нибудь. Ты ведь знаешь, сын мой, что я старый и опытный человек.
— Ты мудрый из мудрейших, высокочтимый шейх, Соломон нашего времени!
— Мне думается, каждый узел можно развязать, нужно лишь взяться за дело спокойно и с умом. Быть может, гяур смягчится, если я сам принесу ему свет пророка. Сперва он будет только слушать меня, а потом и сам не заметит, как в сердце его западут первые семена правой веры.
— Он человек довольно смышленый.
— Видишь ли, сын мой, если мы обратим этого злого нечестивца в правую веру, то доставим радость падишаху.
И, кивая головами, они вместе произнесли:
— Да ниспошлет ему аллах долголетие!
В восьмом часу дня, а по нашему времени — в два часа пополудни Балинт Терек спал у себя в комнате. Бей приоткрыл дверь и пригласил великого муфтия войти.
Господин Балинт приподнялся на тахте и, опершись на локоть, стал растерянно протирать глаза.
Он смотрел на длиннобородую библейскую фигуру, которую еще никогда не видел. Однако по черному кафтану и белой чалме сразу признал в посетителе духовное лицо.
— Проснись, господин Балинт, — окликнул его бей. — Тебя ожидает большая честь: сам милостивый шейх-уль-ислам пришел просветить тебя. Выслушай его внимательно.
Он сорвал со стены ковер, висевший над кроватью, и разостлал его посреди комнаты. Потом снял с себя кафтан и хотел было положить его на ковер, но старик этого не допустил. Он сел, поджав под себя ноги. Борода у него свисала до пояса.
Умными старческими глазами он пытливо оглядел Балинта Терека, потом принялся листать переплетенную в кожу толстую книжечку величиной с ладонь.
— Что вам нужно? — пробурчал Балинт Терек. — Ведь я же ясно сказал султану, что не перейду в турецкую веру.
Вели-бей не отвечал. Он взглянул на великого муфтия. А тот вместо ответа поднес книгу к сердцу, к губам и ко лбу, потом заговорил:
— Во имя аллаха милостивого и милосердного, Абдул Казем Мохамед сына Абдаллаха, сына Абд Эн Моталлеба, сына Хазема, сына Абд Менафа, сына Каси, сына Калеба, сына Морры, сына Ловы, сына Галеби…
Господин Балинт молча смотрел на старика. Затем надел доломан, сел на стул и стал ждать, чем все это кончится.
Старик спокойно продолжал:
— …сына Фера, сына Малека, сына Мадара, сына Кенана, сына Каниза…
Балинт Терек зевнул.
А старик продолжал:
— …сына Модрека, сына Элиаша, сына Модара, сына Назара, сына Моада…
Он перечислил еще целую уйму имен и возвратился наконец к Мохамеду и его рождению.
Бея в комнате уже не было — он бесшумно выскользнул, чтобы заняться своими делами. В коридоре ему встретился Майлад, который только что встал после обеденного сна и шел будить Балинта.
Бей преградил ему путь.
— Не мешай Тереку, — сказал он, подняв палец. — У него духовная особа. Обращает его в правую веру.
— В турецкую веру?
— Да.
И бей, подпрыгивая, поспешно спустился по лестнице.
Майлад, пораженный, смотрел ему вслед.
10
Еще не успело кончиться персидское погребальное шествие, как Гергей схватил Эву за руку и двинулся вперед. Он протиснулся в толпу, бросив по дороге цыгану и Мекчеи:
— Идемте! Беда!
Теперь впереди шел широкоплечий Мекчеи, прокладывая в толпе дорогу себе и своим товарищам. Юмурджак и ага топтались на той стороне улицы. Они не могли пройти сквозь ряды священной процессии. Их не пропустили бы солдаты, наблюдавшие за порядком, да и кончары, которыми в религиозном экстазе размахивали персы, тоже обратились бы против них.
Сунниты и шииты ненавидят друг друга. Шииты считают, что современные служители Мохамеда — сунниты — незаконно захватили власть. А турки считают персов еретиками.
Наконец наши путешественники выбрались из толпы и соединились на какой-то узкой и темной улочке.
Только тогда Гергей мог заговорить:
— Бежим! Я видел агу и Юмурджака. Они пришли с солдатами!
И беглецы ринулись во тьму. Впереди всех несся цыган, хотя не знал даже, кого и чего надо опасаться.
Он наткнулся на спящих собак и, перекувырнувшись, упал. Одна собака взвизгнула, остальные в испуге бросились врассыпную.
Ведь известно, что Стамбул — собачий рай. Там либо нет дворов, либо дворами служат крыши домов — так что собакам нигде нет пристанища. Рыжие псы, похожие на лисиц, иногда сотнями заполняют улицы. Турки их не трогают. Напротив, если какая-нибудь сука щенится, для нее бросают у дверей дома тряпку или рогожу. Псы чистят и убирают улицы Стамбула. По утрам каждый турок опоражнивает возле двери своего дома четырехугольный мусорный ящик. Собаки съедают отбросы, пожирают все, кроме стекла и железа. И псы в Стамбуле вовсе не безобразные и не дикие. Свистни любому — он весело вильнет хвостом. Погладь его — он обрадуется.
Когда цыган упал, вся компания остановилась перевести дух. Гергей засмеялся.
— Черт тебя побери, Шаркези! Что ты мчишься как угорелый!
— Да ведь за нами гонятся! — запыхавшись, отвечал цыган, с трудом поднимаясь на ноги.
— Никто уже не гонится. Погоди, послушаем.
На улице было тихо. Только издали доносилось благоговейное пение персов. Все навострили уши.
— Дальше я не побегу, — сказал Мекчеи с досадой. — Если кто нападет, всажу в него клинок.
Но никто не показывался.
— Потеряли наш след, — рассудил Гергей. — Друг мой Шаркези, где же мы переночуем?
Цыган взглянул на небо.
— Сейчас взойдет луна. У меня тут один знакомый держит корчму. У него можно переночевать. Да только живет он далеконько, за Еди-кулой.
Янчи оживился.
— Идти к нему надо мимо Еди-кулы?
— Да, — ответил цыган. — Корчма оттуда на расстоянии полета стрелы.
— Ты говоришь, сейчас луна взойдет?
— Вот-вот взойдет. Вы, барич, не видите разве, как светлеет край неба?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143