Три ночи караулить ходил... Там и простудился.
- ... Катя на службу в губкожу поступила. Губкожа!..
Рассказывая, Настя глядела на пол, словно чувствовала на себе ка-
кую-то вину перед Семеном. Но не только неурочность часа разделяла их в
то утро. Если б встреча их произошла в городе, все было бы по-иному. И
уже не Семен, а Настя была б полна этим странным и трудным чувством от-
чужденности. Вся история мятежа стояла в причинной зависимости к страху
перед городом, вершителем судеб страны. В Настином приходе крылось нару-
шение прямизны Семенова пути. Вместе с тем неожиданно явился вопрос у
Семена: да в этом ли желанная та точка, о которой думал со сладким тре-
петом в детстве - у Катушинского окна, в юности - на улицах Зарядья, по
которым блуждал полный неопределимых волнующих предчувствий. Противилась
душа и не давала ответа, но в самом отказе ее от ответа уже был ответ.
Анисья, мать, встретила Настю сухо, смутившись городским ее видом. В
избу Анисья не вошла ни разу за все время, пока сидела в ней Настя.
Ветер разогнал облачные заслоны, и вот на короткие минуты солнце об-
няло землю робким, неуверенным теплом. Кусочки солнца упадали сквозь
растреснутые стекла окна прямо на колени Насте. Точно обрадовавшись
солнцу, громче захрапел Савелий, отсыпавшийся после вчерашнего хмеля на
полатях. Семен открыл окно. Кучка людей подходила к окну избы.
- Семена нет ли?..
- Тебя!.. - шопотом сказала Настя, с невольным страхом отодвигаясь от
окна.
- Посиди, я пойду узнать, - сказал Семен и вышел.
Услышать, о чем они говорили, - спокойно и нешумно, на крыльце, было
нельзя, несмотря на раскрытое окно. Настя успокоенно стала оглядывать
внутренность избы. Изба как изба, таких тысячи тысяч: печь, а на верев-
ке, обвисшей с правой ее стороны, сохли тряпки. Стоптанный валенок высу-
нул нос из печурки. Ползший по нему таракан казался бессонной Насте жи-
вым, удивленным глазом.
Вдруг храп сгустился и поутих, но взамен явилось тонкое и пронзи-
тельное посвистыванье, словно гора дула в тоненькую, не толще соломинки,
щелку. Настя удивилась даже, когда скатился к ней с полатей не трехар-
шинный храпливый молодец, а полусонный мужичонко, Савелий. Он постоял
немного, потом перевел взгляд на Настю.
- Чево тебе? - спросил он, левой рукой протирая глаза, а правой сни-
мая с печки грязные свои тряпки и пробуя наощупь, высохли ли. - Ничего,
высохли, - решил он про себя.
- Я... знакомая Семена, - испугалась Настя прямого вопроса. - А вы?..
- Мы отец ему будем. Из Питера, что ли? - деловито спросил он, приса-
живаясь на порожек, чтоб обуться. - Живали, благородный город.
- Нет, я из Москвы, - сказала Настя и чему-то засмеялась.
- Смолол что-нибудь? - появляясь в дверях, спросил Семен, и Настя ви-
дела, как сжались и разжались Семеновы руки. - На печку, папаша, ступай,
пока не управишься, - тихо сказал он отцу.
- Зачем ты его гонишь? - попробовала заступиться Настя. - Он смеш-
ной...
- Не зверинец... на зверей-то любоваться! - резко сказал Семен. - Да
еще вот... нужно будет тебя в мужика переделать. В леса нынче уходим,
сейчас и приходили за этим. Я тебя за брата выдам.
Настя глядела и не понимала.
- Мне переодеться надо?.. Да зачем? - она в задумчивости отвела глаза
и они чуть-чуть раскосились. - Ах, да-а! - вдруг деланно засмеялась она.
- Ну, конечно! А сколько вас идет, много?
- Много, все там, - сказал Семен. - Вот летучих дюжин пять, да при-
бавь наших сорок... вот полторы сотни и наберется.
- Полторы-то откуда же? - даже оробела Настя.
- А нас-то двоих не считаешь? - Семен попробовал пошутить, но тон его
шутки был для Насти почему-то тягостен. Семеновы глаза слипались, хотели
сна. Жилы на висках резко проступили. - Ты посиди еще, я принесу перео-
деться чего-нибудь.
Он ушел и в ту же минуту с полатей высунулась взлохмаченная голова
Савелья.
- Стесняется!.. Это он меня стесняется, - с лукавым смущением зашеп-
тал он, подмигивая и укладываясь так, чтобы можно было опереться локтями
о край полатей. - А я как служил у господ-те в пажеском корпусе, так и у
меня, у самого, благородства-те - пей не хочу - было! В Аршаве, в во-
семьдесят седьмом году, обедом нас потчивали, вот угощенья! Князь Носо-
ватов мой... со старшинством кончал! - очень уж тоды смешлив был. Всему
смеялся, увидит, скажем, хоть и меня, сейчас же и-га-го-го-о! - Савелий
изобразил лицом, каково было в смехе Носоватовское лицо. - Тут на обеде
подходит он ко мне, а в руке это самое, бакар держит. И уж, конечно,
весь уже тово, в общем виде! "Пей, говорит, зверь!" Они нас, денщиков,
зверями звали, чтоб смеш-ней... - Савелий, войдя во вкус повествованья,
всеми своими движеньями выражал теперь свой восторг перед той замеча-
тельной порой. - "Пей, говорит, зверь, за меньшую братию! Но не моргни,
говорит, крепкая!" - "Это никакого влияния не оказывает, отвечаю. Не
моргну, ваше сиятельство!" Да и хватил весь бакар до донышка. Четверы
суток я опосля этого бакара лежал, не знаю уж, что там было намешано.
Так он мне, касатка, собственного дохтора присылал. Очень хорошо лежать
было, обиход одним словом, пища-а... Я потом и в больнице леживал, да уж
где. Две, касатка, противоположных разницы, явственный факт! - прокричал
Савелий, и Настя не ошибалась, думая, что и теперь не отказался бы Саве-
лий выпить залпом бокал Носоватовской смеси, чтоб полежать в тех же
удобствах четыре дня.
- Что же он теперь-то, жив? - осведомилась Настя, неловко отводя гла-
за от благодушных и тусклых Савельевых глаз.
- Погиб! - торжественно выпалил Савелий.
- На войне, что ли?.. - спросила Настя только для того, чтобы спро-
сить о чем-нибудь.
- На войне-е! - обиделся Савелий. - На войне всякий сумеет. На дуели!
- и вытаращил глаза. - Из-за утки погиб!..
Даже несмотря и на усталость стало Насте любопытно, как это сгубила
утка князя Носоватова, но в сенях раздались поспешные шаги. Савелий
мгновенно спрятался. Вошел неизвестный Насте человек. Во всем у него - и
в хрусткой свежести холщевой рубахи, и в поблескиваньи серых глаз, не-
устрашимо обведенных густыми и короткими ресницами, во всей фигуре, не-
высокой и плотной - почувствовалась Насте какая-то редкая удачливость.
Когда он вошел, словно ветерком подуло, - стремительный.
- Дома есть кто-нибудь? - он кинул картуз на лавку и чуть-чуть сощу-
рились на Настю его глаза. Когда они раскрылись снова, в каждом глазу
было по улыбке; казалось говорили глаза: "пожалуйста, берите у меня улы-
бок сколько вам угодно, у меня на всех хватит!"
- Семена нет? - спросил он, несколько смущаясь.
- Он придет скоро, - произнесла осторожно Настя.
- Да ничего, нам не спешно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
- ... Катя на службу в губкожу поступила. Губкожа!..
Рассказывая, Настя глядела на пол, словно чувствовала на себе ка-
кую-то вину перед Семеном. Но не только неурочность часа разделяла их в
то утро. Если б встреча их произошла в городе, все было бы по-иному. И
уже не Семен, а Настя была б полна этим странным и трудным чувством от-
чужденности. Вся история мятежа стояла в причинной зависимости к страху
перед городом, вершителем судеб страны. В Настином приходе крылось нару-
шение прямизны Семенова пути. Вместе с тем неожиданно явился вопрос у
Семена: да в этом ли желанная та точка, о которой думал со сладким тре-
петом в детстве - у Катушинского окна, в юности - на улицах Зарядья, по
которым блуждал полный неопределимых волнующих предчувствий. Противилась
душа и не давала ответа, но в самом отказе ее от ответа уже был ответ.
Анисья, мать, встретила Настю сухо, смутившись городским ее видом. В
избу Анисья не вошла ни разу за все время, пока сидела в ней Настя.
Ветер разогнал облачные заслоны, и вот на короткие минуты солнце об-
няло землю робким, неуверенным теплом. Кусочки солнца упадали сквозь
растреснутые стекла окна прямо на колени Насте. Точно обрадовавшись
солнцу, громче захрапел Савелий, отсыпавшийся после вчерашнего хмеля на
полатях. Семен открыл окно. Кучка людей подходила к окну избы.
- Семена нет ли?..
- Тебя!.. - шопотом сказала Настя, с невольным страхом отодвигаясь от
окна.
- Посиди, я пойду узнать, - сказал Семен и вышел.
Услышать, о чем они говорили, - спокойно и нешумно, на крыльце, было
нельзя, несмотря на раскрытое окно. Настя успокоенно стала оглядывать
внутренность избы. Изба как изба, таких тысячи тысяч: печь, а на верев-
ке, обвисшей с правой ее стороны, сохли тряпки. Стоптанный валенок высу-
нул нос из печурки. Ползший по нему таракан казался бессонной Насте жи-
вым, удивленным глазом.
Вдруг храп сгустился и поутих, но взамен явилось тонкое и пронзи-
тельное посвистыванье, словно гора дула в тоненькую, не толще соломинки,
щелку. Настя удивилась даже, когда скатился к ней с полатей не трехар-
шинный храпливый молодец, а полусонный мужичонко, Савелий. Он постоял
немного, потом перевел взгляд на Настю.
- Чево тебе? - спросил он, левой рукой протирая глаза, а правой сни-
мая с печки грязные свои тряпки и пробуя наощупь, высохли ли. - Ничего,
высохли, - решил он про себя.
- Я... знакомая Семена, - испугалась Настя прямого вопроса. - А вы?..
- Мы отец ему будем. Из Питера, что ли? - деловито спросил он, приса-
живаясь на порожек, чтоб обуться. - Живали, благородный город.
- Нет, я из Москвы, - сказала Настя и чему-то засмеялась.
- Смолол что-нибудь? - появляясь в дверях, спросил Семен, и Настя ви-
дела, как сжались и разжались Семеновы руки. - На печку, папаша, ступай,
пока не управишься, - тихо сказал он отцу.
- Зачем ты его гонишь? - попробовала заступиться Настя. - Он смеш-
ной...
- Не зверинец... на зверей-то любоваться! - резко сказал Семен. - Да
еще вот... нужно будет тебя в мужика переделать. В леса нынче уходим,
сейчас и приходили за этим. Я тебя за брата выдам.
Настя глядела и не понимала.
- Мне переодеться надо?.. Да зачем? - она в задумчивости отвела глаза
и они чуть-чуть раскосились. - Ах, да-а! - вдруг деланно засмеялась она.
- Ну, конечно! А сколько вас идет, много?
- Много, все там, - сказал Семен. - Вот летучих дюжин пять, да при-
бавь наших сорок... вот полторы сотни и наберется.
- Полторы-то откуда же? - даже оробела Настя.
- А нас-то двоих не считаешь? - Семен попробовал пошутить, но тон его
шутки был для Насти почему-то тягостен. Семеновы глаза слипались, хотели
сна. Жилы на висках резко проступили. - Ты посиди еще, я принесу перео-
деться чего-нибудь.
Он ушел и в ту же минуту с полатей высунулась взлохмаченная голова
Савелья.
- Стесняется!.. Это он меня стесняется, - с лукавым смущением зашеп-
тал он, подмигивая и укладываясь так, чтобы можно было опереться локтями
о край полатей. - А я как служил у господ-те в пажеском корпусе, так и у
меня, у самого, благородства-те - пей не хочу - было! В Аршаве, в во-
семьдесят седьмом году, обедом нас потчивали, вот угощенья! Князь Носо-
ватов мой... со старшинством кончал! - очень уж тоды смешлив был. Всему
смеялся, увидит, скажем, хоть и меня, сейчас же и-га-го-го-о! - Савелий
изобразил лицом, каково было в смехе Носоватовское лицо. - Тут на обеде
подходит он ко мне, а в руке это самое, бакар держит. И уж, конечно,
весь уже тово, в общем виде! "Пей, говорит, зверь!" Они нас, денщиков,
зверями звали, чтоб смеш-ней... - Савелий, войдя во вкус повествованья,
всеми своими движеньями выражал теперь свой восторг перед той замеча-
тельной порой. - "Пей, говорит, зверь, за меньшую братию! Но не моргни,
говорит, крепкая!" - "Это никакого влияния не оказывает, отвечаю. Не
моргну, ваше сиятельство!" Да и хватил весь бакар до донышка. Четверы
суток я опосля этого бакара лежал, не знаю уж, что там было намешано.
Так он мне, касатка, собственного дохтора присылал. Очень хорошо лежать
было, обиход одним словом, пища-а... Я потом и в больнице леживал, да уж
где. Две, касатка, противоположных разницы, явственный факт! - прокричал
Савелий, и Настя не ошибалась, думая, что и теперь не отказался бы Саве-
лий выпить залпом бокал Носоватовской смеси, чтоб полежать в тех же
удобствах четыре дня.
- Что же он теперь-то, жив? - осведомилась Настя, неловко отводя гла-
за от благодушных и тусклых Савельевых глаз.
- Погиб! - торжественно выпалил Савелий.
- На войне, что ли?.. - спросила Настя только для того, чтобы спро-
сить о чем-нибудь.
- На войне-е! - обиделся Савелий. - На войне всякий сумеет. На дуели!
- и вытаращил глаза. - Из-за утки погиб!..
Даже несмотря и на усталость стало Насте любопытно, как это сгубила
утка князя Носоватова, но в сенях раздались поспешные шаги. Савелий
мгновенно спрятался. Вошел неизвестный Насте человек. Во всем у него - и
в хрусткой свежести холщевой рубахи, и в поблескиваньи серых глаз, не-
устрашимо обведенных густыми и короткими ресницами, во всей фигуре, не-
высокой и плотной - почувствовалась Насте какая-то редкая удачливость.
Когда он вошел, словно ветерком подуло, - стремительный.
- Дома есть кто-нибудь? - он кинул картуз на лавку и чуть-чуть сощу-
рились на Настю его глаза. Когда они раскрылись снова, в каждом глазу
было по улыбке; казалось говорили глаза: "пожалуйста, берите у меня улы-
бок сколько вам угодно, у меня на всех хватит!"
- Семена нет? - спросил он, несколько смущаясь.
- Он придет скоро, - произнесла осторожно Настя.
- Да ничего, нам не спешно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99