Вот у Серпуховских трактиришко еще открываю, сестриного зятя посажу. Да
вот домишко еще один к покупке наметил. Владелица-т из дворянского сос-
ловья... ну, ей шляпки, тряпки там... Сам видишь, дела идут, контора пи-
шет. Эвон я какой, хоть под венец! Моложе тебя на два года, а я тебя го-
дов на тридцать перепрыгаю!..
Последний покупатель ушел. Наступало послеобеденное затишье.
- Ванька, - глухо приказывает Быхалов новому мальчику: - налей чаю
господину. Да сапогами-то не грохай, не в трактире!
- Насчет чаю не беспокойся, соседушко, - степенится Секретов, лукаво
разглаживая рыжую круглую бороду. - В чаю-то купаемся!
- Да и нам не покупать. Выпей вот с конфетками. Да смотри, не обож-
гись, горяч у меня чай-то!
На прилавок, у которого сидит Секретов, ставит Зосим Васильич фанер-
ный ящик с конфетами.
- Ах да, вот зачем я пришел... Вспомнил! - приступает Секретов, мешая
ложечкой чай, стоящий на самом краю прилавка. - Вот ты сватушкой меня
даве называл. Конешно, все это смехи да выдумки, а только ведь я Настюш-
ки своей за сынка твоего не отдам... Не посетуй, согласись!
- А что? почище моего сыскали? Что-то не верится... - скрипит сквозь
зубы Быхалов, все пододвигая ящик с конфетами на гостев стакан.
- Так ведь сам посуди, - поигрывая часовой цепкой, говорит Секретов,
голос его смеется. - Кому охота дочку за арестанта выдавать? Уж я лучше
приду вот да в печку ее заместо дров суну, и то пользы больше будет...
Оба молчат. Сеня очень громко щелкает на счетах: месячный подсчет по-
купательских книжек. Секретов сидит широко и тяжко, каждому куску своих
обширных мяс давая отдохновенье и покой. В стакане дымится чай. Быхалов,
уставясь в выручку, все двигает к гостю конфетный ящичек и вдруг вытал-
кивает его на стакан. Стакан колеблется скользит и сразу опрокидывается
к Секретову на колени.
В первое мгновенье Секретов неожиданно пищит, подобно мыши в мышелов-
ке, и Быхалов не сдерживает тонкой, как лезвие ножа, усмешки.
- Ой, да ты никак ошпарился?.. Вот какая беда...
Петр Филиппыч, наклонясь побагровевшей шеей, картузом смахивает с ко-
лен дымящийся кипяток.
- Да, захватило немножко... чуть-чуть, совсем краешком, - колко и
фальшиво хохочет Секретов, твердо снося жестокую боль ожога. - А сынища
своего, - вдруг прямится он, - на живодерню отошли, кошек драть!..
- И мы имеем сказать, да помолчим, - и Зосим Васильич поворачивается
к гостю спиной.
- И правильно сделаете! А то к сынку в острог влетите... Под ста-
рость-то и не гоже вашей роже!.. - выкрикивает Секретов. - А на лавку мы
вам еще накинем... вы мне тута весь дом сгноите! Счастливо оставаться!
Затем следовал неопределенный взмах всей Секретовской туши, и Секре-
това больше нет. Любил Петр Филипыч, чтоб за ним оставалось последнее
слово, - отсюда и легкое его порхание.

X. Павел навещает брата.

Сеня впоследствии не особенно огорчался безвестным отсутствием брата.
Павел служил Сене постоянным напоминанием о некой скорбной, посюсторон-
ней черте человеческого существования: одна земная юдоль безо всяких не-
бес. Крутая, всегда напряженная, неукротимая воля Павла перестала угне-
тать его, - жизнь без Павла стала ему легче. Сеня уже перешел первый,
второй и третий рубежи Зарядской жизни. Теперь только расти, ждать слу-
чая, верным глазом укрепиться на намеченных целях.
Тем же летом, когда Катушин вспоминал о дьячке, накануне осени, в
воскресенье, вышел Сеня из дому, собравшись на Толкучий, к Устинскому.
На подоконнике Быхаловского окна, как раз возле самой двери, сидел Па-
вел. Зловеще-больно сжалось сердце Сени, - такое бывает, когда видишь во
сне непереходимую пропасть. Павел был приодет. Черный картуз был налажен
на коротко-обстриженный Пашкин волос. Кроме того, приукрашали его непо-
мерно длинные брюки и пиджак, одетый поверх черной ластиковой рубашки.
Штиблеты, - огромные, точно с памятника, - сияли неотразимым радостным
блеском. Все это было очень дешевое, но без заплат. Сидя на подоконнике,
писал Пашка что-то в записную книжку и не видел вышедшего брата.
- Паша, ты?..
- А что, испугался? - спокойно обернулся Павел, пряча книжку в карман
брюк, и глаза его покровительственно улыбнулись. Потом Павел достал из
кармана платок и стал сморкаться.
Надоедливо накрапывало. В водосточных жолобах стоял глухой шум, капа-
ло с крыш.
- Чему ж пугаться? - возразил Сеня, поддаваясь непонятной тоске, и
пожал плечами.
С неловкостью они стояли друг перед другом, ища слов, чтоб начать
разговор. Вспыхнувшее-было в обоих стремление обняться после пяти лет
разлуки теперь показалось им неестественным и ненужным.
- Ну, что ж под дождем то стоять?.. пойдем куда-нибудь, - сказал Се-
ня, выпуская руку Павла, твердую и черную, как из чугуна.
- Да вот в трактир и зайдем. Деньги у меня есть, - сказал Павел.
Они стояли в воротах, продуваемых мокрым сквозняком осени. То-и-дело
въезжали извозчики с поднятыми верхами. Братьев обдавало ветром и брыз-
гами, если заскальзывало колесо пролетки в выщерблину асфальта, налитую
проточной лужей.
- Деньги-то и у нас найдутся, - с готовностью похлопал себя по тощему
карману Сеня, там звякнуло серебро.
Они поднялись с черного хода в трактир, второй этаж Секретовской ка-
менной громады. Кривая скользкая лестница, освещенная трепетным газовым
языком, вывела их в коридор, а коридор мрачно повел их в тусклую, длин-
ную и шумливую коробку, сплошь заставленную столиками. Под низким потол-
ком висели чад и гул. Все было занято. Серая Зарядская голь, обглоданная
нищетой чуть не до костей, перемежалась с сине-кафтанной массой извозчи-
ков и черными чуйками мелких торгашей. Это у них товару на пятак, а раз-
говору на полтину. Несколько бродяг с сонным благодушием сидели тут же,
огромные опухшие лица наклоняя в густой чайный пар. Осовев от крепкого
чая, как от вина, они блаженно молчали, всем телом созерцая домовитую
теплоту Секретовской "Венеции".
Торгаши, - те кричали больше всех, но лохматые отголоски споров их
беспомощно барахтались в общем могучем гуле. Даже когда доходило до пре-
дела деловое оживленье их, и вспыхивало в чадной духоте короткое руга-
тельство, снова срастался рассеченный матерным словом гул и оставался
ненарушим.
Одни лишь извозчики, блестя черными и рыжими гладко-примасленными го-
ловами, потребляли чайную благодать в особо-сосредоточенном безмолвии. И
не узнать в них было уличных льстивых, насмешливых крикунов. Спины их
были выпрямлены, линия затылка не сломясь переходила в линию спины: пря-
мая исконного русского торгового достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99