Не стали соперницы спорить, кому место, - обнявшись
тесно, как сестры, повисли над Воровской округой. В ту ночь молчало вся-
кое ночное, одно только было: гульливая топотьба взбесившихся человечьих
ног.
Не везде гладко проходило. В Попузине стрелял председатель и подранил
жеребеночка. За жеребеночка пуще остервенились мужики - помереть не дав,
потащили за ноги к колодцу. В Малюге обошлось без убийства. Исполкомщи-
ки, предупрежденные событиями предыдущих дней, выехали наскоро, в чем
были, оставив на месте свой убогий скарб. Даже смутились в своей неуто-
ленной злости мужики: сломали стол в исполкомской избе, за то, что де и
стол советский, портретикам выкололи глаза. Кстати уж покололи на лучину
и образа, найденные у сбежавшего председателя в чулане, а линялый флажок
подарили старику Микитаю Соломкину на рубаху или на другое что, - знак
уважения молодости к очевидному старшинству.
Но всем тем не исчерпалась расходившаяся сила. Побежали мужики в со-
седнюю деревню, за четыре версты, в Отпетово, - попали как раз на сход.
- Мы, - кричат Малюгинские, - помогать пришли. Вы как, прикончили
своих-те, аль еще бегают?..
А Отпетовцы обсуждали на сходе: убивать им своего председателя в об-
щем порядке, или помиловать. - Своих грамотных у них по тому времени не
нашлось, один только парнишка шестнадцати годков. Он и был выбран тогда
в председатели, чтоб сидел и писал в казенную бумагу, как и все, за
двадцать пудов хлеба в год, полупастуховская цена. Парнишка и сидел, и
никому вреда, кроме пользы, не было: взрослый работник на письменных
пустяках не пропадал, да и воровать в таком возрасте еще не обучен быва-
ет человек.
С прибаутками и шутками проходило обсужденье председателевой участи.
Сам председатель стоял тут же, связанный для прилику по ногам, и хныкал,
догадываясь, что этак и до порки дело может дойти. Этим он еще более
способствовал мирскому веселью.
- Да нам, - Отпетовцы отвечают, - и бить-те некого. Офрема-писаря
бить, так ведь он - дьякон. А Иван уж больно мужик-те ладный, совестно!
Не имеем мы на него злобы...
- Так как же тогда?.. - оторопели от досады Малюгинские. - Побежим
тогда к Гончарам всем миром, сообча. У них и покроем!
Тут же, пленного председателя развязав и послав его к Иванихе за
бражкой, подняли бородатые Отпетовцы обсужденье: итти к Гончарам или не
итти. Нашелся один вихлявый солдатишко с ретивым сердцем, обучившийся
митинговать. Он вскочил тут же к одному мужику на спину и со спины
объявил наспех новопришедшую весть, будто целый полк перешел на сторону
Воров, с командирами и котелками.
- Эй вы, черти! - заорал он, вытягивая гусиную шею. - Которые за то,
чтоб Гончарам помогать, высунь руку!
- А что делать-те? - спрашивали.
- Поорудуем, уж там видно будет! - толково отвечал солдатишко.
Поднялось семнадцать рук, сосчитанных.
- А кто против, чтоб не итти? - возгласил самозванный председатель.
Опять поднялись руки, корявые и темные, как обломанные сучья на сухой
ветле, двадцать рук.
- Да ты что ж, бабка, оба раза руки подымаешь?! - озлился солдат на
престарелую, совавшуюся то туда, то сюда.
- Везде, родименький, поспеть хочу. Чтоб не забидели, стара я... -
пропела бабка. - Эвося, и Никитова бабка оба раза подымала! Нешто хуже я
Никитовой-те? Что она, что я - все одно беззубые!..
На конец концов решили: пропьянствовать этот день, засчитав его за
гуленый, двунадесятый день. А попросят подмоги - отрядить четырех мужи-
ков с топорами, наказав им настрого: до смерти никого не обижать. Это
тем более, что и стоит Отпетово в сокрытном уголку, в низмине: с малого
мало и спрашивать.
... Но покуда бушевали кровью и смехотами окрестные Ворам места, сами
Воры в суматохе и тревоге проводили похмельный день. Летучая братия и
вся молодежь уходили в лес, путеводимые Семеном и Жибандой. Прежнего
оживленья и хвастливых чаяний не стало.
Вдруг клич прошел: "запрягай вся деревня!" - С полудня заскрипели те-
леги на расхлябанном спуске из села: начался великий выезд Воров. День
выдался ненадежный, облачный и знойко-ветреный; пыльные вихри суетились
под плетнями, куры чистились к дождю. Стеной встали окрики, понуканья и
ядовитые ругательства: каждый старался злей соседа стать.
Уже навален был на телеги ветхий мужиковский обиход. Поверх укладок с
неношеным лежало перевязанное мочалом коробье, поверх коробья - иконы,
связанные стопкой, ликом к лику, а на стопках сели ревущие, от пред-
чувствия родительских бед, ребятишки. За подводами шли привязанные коро-
вы, овцы, телки - все это также не молчало. Но выезжали медленно, спешка
их казалась фальшивой. Казалось также, что не верил сосед соседу в окон-
чательность его решения покинуть насиженное место жизни. Все же, выезжая
навсегда, бросил Афанас Чигунов в колодец убитую накануне Лызловскую со-
баку, срубил Гарасим черный черемуху перед своим домом, чтоб уж не цвела
по веснам на радование вражеского взгляда. Бежать от уездной расправы -
было целью и причиной великого выезда Воров.
Телеги шли и по две и по три в ряд, где было место, заезжали не
только по несжатому полю, но и по конопле и по льну. Не было особой нуж-
ды травить и попирать бабье достояние, - нарочно заезжали в самую гущу
посева, оставляя глубокую колею. С тем же чувством горечи и отчаянья
разбивал Егор Иваныч Брыкин по приходе в Воры крылечную резьбу, плоды
стольких усилий и затрат.
На первую версту с избытком хватило храбрости и удальства, так же
хвастает и обреченный - когда ведут его на последнее место - заламывая
шапку на-бекрень. В разговорах проглядывала горделивость, происходившая
от сознанья такой решительности, неслыханной доселе у мужика. Оправ-
даньем выезда служило и то, что-де везде земля, от земли не уедешь, и на
каждой, незасеяной, лопух растет, и каждую землю заповедано пахать.
На второй версте стала как-то слишком криклива мужиковская отвага.
- Зажгут нас... - сказала крепкая баба, ехавшая с больным мужем, и
заплакала.
Муж ее, укутанный и похожий на больную сову, ворочал ввалившимися
глазами и уже не в силах был остановить женина карканья.
- Сляпала баба каравай!.. - забасил насмешливо хромой дядя Лаврен,
свертывая журавлиную ногу, и подхлестнул своего конька. Удар пришелся
как-то вкось, взлетели два овода с коньковой спины, но сам конек не при-
бавил шагу, словно понимал, что незачем, нет такой причины в целом све-
те, уезжать дяде Лаврену от родного поля, по которому ходила еще праде-
дова соха. - Хоть врала-те покруглей-ба! - продолжал Лаврен. - Мы каждо-
годно, почитай, сгораем, на том стоим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
тесно, как сестры, повисли над Воровской округой. В ту ночь молчало вся-
кое ночное, одно только было: гульливая топотьба взбесившихся человечьих
ног.
Не везде гладко проходило. В Попузине стрелял председатель и подранил
жеребеночка. За жеребеночка пуще остервенились мужики - помереть не дав,
потащили за ноги к колодцу. В Малюге обошлось без убийства. Исполкомщи-
ки, предупрежденные событиями предыдущих дней, выехали наскоро, в чем
были, оставив на месте свой убогий скарб. Даже смутились в своей неуто-
ленной злости мужики: сломали стол в исполкомской избе, за то, что де и
стол советский, портретикам выкололи глаза. Кстати уж покололи на лучину
и образа, найденные у сбежавшего председателя в чулане, а линялый флажок
подарили старику Микитаю Соломкину на рубаху или на другое что, - знак
уважения молодости к очевидному старшинству.
Но всем тем не исчерпалась расходившаяся сила. Побежали мужики в со-
седнюю деревню, за четыре версты, в Отпетово, - попали как раз на сход.
- Мы, - кричат Малюгинские, - помогать пришли. Вы как, прикончили
своих-те, аль еще бегают?..
А Отпетовцы обсуждали на сходе: убивать им своего председателя в об-
щем порядке, или помиловать. - Своих грамотных у них по тому времени не
нашлось, один только парнишка шестнадцати годков. Он и был выбран тогда
в председатели, чтоб сидел и писал в казенную бумагу, как и все, за
двадцать пудов хлеба в год, полупастуховская цена. Парнишка и сидел, и
никому вреда, кроме пользы, не было: взрослый работник на письменных
пустяках не пропадал, да и воровать в таком возрасте еще не обучен быва-
ет человек.
С прибаутками и шутками проходило обсужденье председателевой участи.
Сам председатель стоял тут же, связанный для прилику по ногам, и хныкал,
догадываясь, что этак и до порки дело может дойти. Этим он еще более
способствовал мирскому веселью.
- Да нам, - Отпетовцы отвечают, - и бить-те некого. Офрема-писаря
бить, так ведь он - дьякон. А Иван уж больно мужик-те ладный, совестно!
Не имеем мы на него злобы...
- Так как же тогда?.. - оторопели от досады Малюгинские. - Побежим
тогда к Гончарам всем миром, сообча. У них и покроем!
Тут же, пленного председателя развязав и послав его к Иванихе за
бражкой, подняли бородатые Отпетовцы обсужденье: итти к Гончарам или не
итти. Нашелся один вихлявый солдатишко с ретивым сердцем, обучившийся
митинговать. Он вскочил тут же к одному мужику на спину и со спины
объявил наспех новопришедшую весть, будто целый полк перешел на сторону
Воров, с командирами и котелками.
- Эй вы, черти! - заорал он, вытягивая гусиную шею. - Которые за то,
чтоб Гончарам помогать, высунь руку!
- А что делать-те? - спрашивали.
- Поорудуем, уж там видно будет! - толково отвечал солдатишко.
Поднялось семнадцать рук, сосчитанных.
- А кто против, чтоб не итти? - возгласил самозванный председатель.
Опять поднялись руки, корявые и темные, как обломанные сучья на сухой
ветле, двадцать рук.
- Да ты что ж, бабка, оба раза руки подымаешь?! - озлился солдат на
престарелую, совавшуюся то туда, то сюда.
- Везде, родименький, поспеть хочу. Чтоб не забидели, стара я... -
пропела бабка. - Эвося, и Никитова бабка оба раза подымала! Нешто хуже я
Никитовой-те? Что она, что я - все одно беззубые!..
На конец концов решили: пропьянствовать этот день, засчитав его за
гуленый, двунадесятый день. А попросят подмоги - отрядить четырех мужи-
ков с топорами, наказав им настрого: до смерти никого не обижать. Это
тем более, что и стоит Отпетово в сокрытном уголку, в низмине: с малого
мало и спрашивать.
... Но покуда бушевали кровью и смехотами окрестные Ворам места, сами
Воры в суматохе и тревоге проводили похмельный день. Летучая братия и
вся молодежь уходили в лес, путеводимые Семеном и Жибандой. Прежнего
оживленья и хвастливых чаяний не стало.
Вдруг клич прошел: "запрягай вся деревня!" - С полудня заскрипели те-
леги на расхлябанном спуске из села: начался великий выезд Воров. День
выдался ненадежный, облачный и знойко-ветреный; пыльные вихри суетились
под плетнями, куры чистились к дождю. Стеной встали окрики, понуканья и
ядовитые ругательства: каждый старался злей соседа стать.
Уже навален был на телеги ветхий мужиковский обиход. Поверх укладок с
неношеным лежало перевязанное мочалом коробье, поверх коробья - иконы,
связанные стопкой, ликом к лику, а на стопках сели ревущие, от пред-
чувствия родительских бед, ребятишки. За подводами шли привязанные коро-
вы, овцы, телки - все это также не молчало. Но выезжали медленно, спешка
их казалась фальшивой. Казалось также, что не верил сосед соседу в окон-
чательность его решения покинуть насиженное место жизни. Все же, выезжая
навсегда, бросил Афанас Чигунов в колодец убитую накануне Лызловскую со-
баку, срубил Гарасим черный черемуху перед своим домом, чтоб уж не цвела
по веснам на радование вражеского взгляда. Бежать от уездной расправы -
было целью и причиной великого выезда Воров.
Телеги шли и по две и по три в ряд, где было место, заезжали не
только по несжатому полю, но и по конопле и по льну. Не было особой нуж-
ды травить и попирать бабье достояние, - нарочно заезжали в самую гущу
посева, оставляя глубокую колею. С тем же чувством горечи и отчаянья
разбивал Егор Иваныч Брыкин по приходе в Воры крылечную резьбу, плоды
стольких усилий и затрат.
На первую версту с избытком хватило храбрости и удальства, так же
хвастает и обреченный - когда ведут его на последнее место - заламывая
шапку на-бекрень. В разговорах проглядывала горделивость, происходившая
от сознанья такой решительности, неслыханной доселе у мужика. Оправ-
даньем выезда служило и то, что-де везде земля, от земли не уедешь, и на
каждой, незасеяной, лопух растет, и каждую землю заповедано пахать.
На второй версте стала как-то слишком криклива мужиковская отвага.
- Зажгут нас... - сказала крепкая баба, ехавшая с больным мужем, и
заплакала.
Муж ее, укутанный и похожий на больную сову, ворочал ввалившимися
глазами и уже не в силах был остановить женина карканья.
- Сляпала баба каравай!.. - забасил насмешливо хромой дядя Лаврен,
свертывая журавлиную ногу, и подхлестнул своего конька. Удар пришелся
как-то вкось, взлетели два овода с коньковой спины, но сам конек не при-
бавил шагу, словно понимал, что незачем, нет такой причины в целом све-
те, уезжать дяде Лаврену от родного поля, по которому ходила еще праде-
дова соха. - Хоть врала-те покруглей-ба! - продолжал Лаврен. - Мы каждо-
годно, почитай, сгораем, на том стоим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99