Начал ветер разгонять хляби, но все еще не умело солнце пробраться к
земле. Земля всходила как на дрожжах и рассыпалась на ладони душистыми
теплыми комьями. Пошел обильный пар. Он-то и завесил небо быстрым рваным
облачьем. А тут еще дождички четыре дня шли. После них дикие сквозняки
ринулись, сломя голову, обсушивать поля, - весна.
В один такой неласковый, тягостный день пришел к Ворам по обсохшей
дороге простой, неизвестный солдат. Совсем у него глаза провалились во
внутрь и были таковы, как будто видит ими страшное, бессменно - день и
ночь. Болталась за спиной у него пустая солдатская сума, а на голове си-
дела собачья шапка, похожая на вымокшего зябнущего зверка.
Видно было, что незамеченным хотел пройти. На виду у прохожих прики-
дывался хромым, подшибленным, а ночевал по-бродяжьи, где попало: на убо-
гом задворке у крайне-деревенца, в развалившейся риге, сколоченной из
одних щелей. А попадался по дороге случайный сена зарод - и там путе-
шествующему солдату место. Приходил незваным гостем, не сказывался, ухо-
дил - некого было благодарить.
В Сускии пришлось ему хлебца под окошком просить, - глаз закрыл по-
вязкой, а лицо скривил без милости, чтоб не признали земляка. Так он и
шел, стыдясь и имени своего, и званья, воровским обычаем, голодный и
пустой, как сума его.
Вот он свернул с дороги, прошел мимо полуразрушенных барских служб,
через вырубленную рощицу и еще лесок, обтянутый как бы зеленой кисеей, и
вышел на опушку. Здесь был обрыв. Он зарос можжухой, а за ним распрост-
ранялась уже знакомая солдату ширь. Стоял он тут долго, прежде чем дога-
дался присесть на разостланную суму. Он снял с себя шапку, обнажая хо-
лодному дыханью апреля стриженую свою голову. Дрожь охватила его, и заз-
нобило ноги. Он вобрал в себя воздуху, вязкого и тучного как сама земля,
и стал глядеть.
Родимого села обширное поле лежало под ним на виду. В далеком низу,
окаймленном отовсюду сине-бурыми полосками лесов, поднялось нагорье,
главенствуя над всеми окружными местами. И нагорье это облепили избенки,
как пчелки пенек, выдавшийся из полой воды. Они карабкались по склонам
нагорья, чудесным образом повисая на скатах, они отбегали почти к самой
речке, круто сломленной здесь пологим мысом холма. Дымки шли, свиде-
тельствуя о жизни, а солдату показалось даже, что и воздух отливал этим
горьким домовитым дымком. То и были Воры - село, давшее жизнь солдату,
самая родная точка на земле.
"Ах, Воры-Воры, мать, воровская милая земля! Все, что было, все прах
и сон, а ты единственная явь, незыблемо стоящая от века. Приедаются вид-
но твои, необъемлемые умом, пространства, - выехал из тебя твой сын в
городскую тесноту. На Толкучем ларь купил, и на том квадратном аршине
пробесновался целые годы, силу свою выбесновал в круглую золотую выгоду.
Было время - наезжал Егор Иваныч с бубенцами и тем чванливо хвастался,
что мать свою накрепко забыл! А вот исчезла выгода, а рубли, как в забы-
той сказке, бараньими орешками обернулись вдруг. Обжевал тебя город,
нутро вынул, трухой доложил, дал за верное подслужье тебе старую, вшиво-
го цвета шинель: - гуляй в ней, Егор, позабывший о матери!.. А мать не
оттолкнет. Мать примет сына, каким бы ни вернулся: множься, Егорушко,
нет на тебе против матери твоей греха!.."
Долго глядел с такими думами Егор Брыкин на родные места. Вдруг слезы
нахлынули, хотел бороться с ними и не совладал. Он вывернул карман, на-
деясь закурить. Ничего в кармане не было, кроме мелкого махорочного со-
ра, смешанного с хлебными крохами. Он вытряс карманный сор на ладошку и
швырнул на ветер. Ветер подхватил и понес вниз. Егор проследил полет их,
и вдруг жадная зависть охватила его. Отщипнув былинку молодого щавеля,
стал жевать.
Мужики с сохами копошились на всей широте поля. Било их босые ноги
апрельским сквозняком, а домотканные порты, раздутые ветром, стояли как
бревна. Много ли оставалось до одуванчикова цвета, а там и сеять. Надо
было, чтоб скорей расцветилась зеленями мужицкая полоса, ныне густого
цвета березовой губы, - темная.
По стародавней привычке, попахав вдосталь, собирались мужики на межах
потолковать и покурить, покуда обсушивал ветер взопревших лошадей. Они
присаживались на что попало, наслаждаясь буйностью первовесеннего меся-
ца, стряхивая с себя оцепененье долгих и душных зимних ночей.
В ту минуту, когда Егор Иваныч с горы спускался, отдыхали трое на
ближней стежке, - двое - балуясь махорочным дымком, третий - просто так
отдыхал. Он-то, Савелий Поротый, и заметил прежде других неизвестного
солдата.
- Человек идет! - возгласил он, на самом любопытном месте обрывая
рассказ о былой своей службе.
Гарасим-шорник, чернобородый и нестареющий - напоминанье о ловком цы-
гане, проезжавшем через Воры сорок семь лет назад, - поплевал на черные
свои пальцы, обжигаемые тлеющим окурком и воззрился на бредущего к ним
солдата.
- Да, - в который уже раз рассказывал Савелий. - Как в девяносто пер-
вом году чествовали нас в Варшаве обедом... и я тогда в Пажеском корпусе
состоял, в денщиках...
- Не велико званье, - заметил Евграф Петрович Подпрятов.
- Не в звании дело! - взмахнул Савелий рукой и вновь откинул ее за
спину. - Званье - это никакого влиянья не оказывает! А лестно при чело-
веке состоять. У него, по-нашему сказать, почетница ровно барыня шумит,
а он ее почем зря кроет, явственный факт! Вино вот у них можно сказать
что слабительное, не крепкое одним словом, но надпись не по-нашему...
- Ну, а насчет обеда-то как же? - вывел Савелья на прямую дорогу
рассказа Гарасим, сидевший на земле.
- Обед? Вот-те и обед. Одной посуды что перебили! Там у нас один
князь с Кавказа был, очень такой... ну, одним словом, Носоватова моего
он потом и прихлопнул. Так он, как блюдо, скажем, отъест, сейчас хлобысь
тарелку о пол... Высокий человек!
- Ох-ты, мать твоя курица, - захохотал Евграф Подпрятов, человек бо-
гомольный, со словом осторожный, восхитясь Савельевым рассказом. Даже
кривой глаз его усмехнулся.
- Да-а... - продолжал Савелий. - Вот мой Носоватов-князь подходит и
говорит мне полным голосом: выпьем, говорит, за меньшую братию...
Тут как раз и подошел неизвестный солдат.
- Здорово, мужички, - сказал он, глядя исподлобья.
Гарасим косым взглядом обмерил солдатские отрепья, словно в памяти
своей подобие такому же отыскивал. Не нашел и сказал:
- Здорово, сума. Правь мимо!
- Как же ты, дядя Гарасим, - оскорбленно спросил солдат, - ужли не
признаешь? А на свадьбе за моим столом одного вина, небось, рубля на три
выхлестал... Да еще и взаймы брал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99