Я все дни
напролет пишу, дай и мне". Лызлов выдал ему покойницкие, а Муруков оби-
делся. - Задавали после этого вопрос Подпрятовской бабе: "дура ты, баба!
Петька-те при чем же тут?". А Подпрятова так даже и озлилась: "да какого
ты шута с Петькой ко мне лезешь? Како мне до Петьки дело. Хошь бы и всех
их, Петек, переколотили!" - Третьи, у кого сыновей в лесах не было, про-
ще всех объясняли. Сидели дезертиры, видят - Петька идет. Они и сказали:
"товаришши, гляньте, Петька идет! Не скувырнуть ли нам его с дороги?".
Тут и был сужен конец Грохотову. - Четвертые такую околесицу несли, что
и повторять совестно.
Тяжелей ночи полегла на всех неоткрытая вина. Это потому, что в Семе-
нову вину сперва не верили. И, когда в последующий день, встречались с
исполкомскими, как-то особенно сутулились и скользили мимо, прикидываясь
невиновными, и в самом деле невиновные мужики. Сигнибедов где-то выгля-
дел, что послана в уезд красная бумага, какое злодейство учинено над со-
ветским человеком в Ворах. "Помяни мое слово, будет бабам вытья!" - ска-
зал Ефим Супонев Гарасиму. Гарасим эти слова крепко в себя принял, стал
бережно взращивать чертополошье семя этих слов, хоть и жгло оно душу, и,
прорастая, звало на новые дела. Та же самая чернота, что висела месяц
назад над Брыкинским домом, могуче распростерлась теперь над всем селом.
И верно, была послана в уезд бумага с нарочным красноармейцем. Долж-
ностным языком уведомлялось в ней, что приходят на волость события чрез-
мерной важности, - нужна для предотвращенья их крепкая рука, и рука не
пустая. Сообщалось также в бумаге мелким Муруковским почерком, что полны
окружные леса проходимцем дезертирского звания, а особенно те леса, что
зовутся Исаева Сеча и прилегают кольцом как к Ворам, так, с семиверстной
длины, и к Попузину. А живут дезертиры охотницкой коммуной, называют се-
бя летучей братией, по утрам звонкими песнями перекликаются с птицами,
напоминая о вредном своем существовании советским мужикам.
И не доле того как в пятницу, в приходский праздник, носили старички
самогон своим блудящим сыновьям, с ними и пили. И все село, пятьсот пар
ушей, слышало, как наяривала в лесу оголтелая дезертирская гармонь, соп-
ровождаемая балалайками. Вечер тот был из ряда вон чуткий и слышный. - А
орудует среди них за главного дезертир Михайло Жибанда, удачник в любом
непристойном деле. - Лишь про то не было указано в Муруковском писаньи,
что пустых среди летучих нет, у каждого винтовка, что имеются у мужиков
и пулеметы, наследие от царской войны, и всякий другой, годный для
убийства снаряд. - Про пулеметы посовестился упомянуть Лызлов, боясь
подвести под полный разгром богатое свое село. Куцую, таким образом, бу-
магу вывез посыльный красноармеец в уезд.
Четыре дня ехал гонец, а события не ждали. Катится колесо, приспущен-
ное с горы, не в бег, а вскачь, - где его опередить кволой мужиковской
кляченке! Уже напряглись сердца Воров ожиданьем неминуемого. Уже свистел
унывно воздух от размаха колом.
На особом исполкомском совещании, происходившем в вечер Грохотовского
убийства, предлагал Матвей Лызлов не сдаваться на мужиковские угрозы,
дабы не показывать очевидной слабости. Продкомиссарово же предложение
состояло в том, чтоб отослать часть мужиков с подводами отвозить собран-
ный по разверстке хлеб на железную дорогу. Смысл всего этого - продер-
жаться неделю до прибытия руки из уезда, твердо ведя однообразную линию
в поведении, не искривляя ее ни в чем. Мужик Чмелев все время совещания
только головой качал да хмурился. В продкомиссаровых словах виделось ему
простое незнание мужиковских настроений.
- Не поедут, - тихо сказал он. - Разве время теперь лошадей занимать?
да и людей тож! Им тогда еще больше прицепка выйдет Вы, скажут, нам ра-
ботать мешаете...
Матвей Лызлов, ныне в выцветшей синей рубахе с ластовками, тер руки и
все силился вызвать на лицо выражение неколебимого спокойствия. Однако
то-и-дело высовывалась из его лица грустная улыбка. В его непрестанном
постукиваньи по столу тоже звучала некая тревожность. Половинкин сидел у
раскрытого окна и безостановочно курил. Один только Муруков все писал и
писал, так близко приблизив нос к бумаге, что даже коробился от его
приближенного дыханья листок. На минутку выходя из избы, он приклеивал
хлебным мякишем все новые и новые объявления на исполкомскую доску и
притирал рукой, чтоб не сорвало ветром. Вернувшись, он шептался с Лызло-
вым и Половинкиным и писал новое уведомление, просившее мужиков не вол-
новаться во имя ответственности момента, а с подобающим всякому гражда-
нину спокойствием готовить теплые вещи к завтрашнему дню. Что же касает-
ся куриного налога, четыре яйца с курицы, то разрешалось заменять яйца и
медом, и воском, и полотном, и даже хлебом, у кого остался.
Напряженность заседания этого, в котором участвовали восемь человек и
которое было последним в Ворах, была усугублена еще тревогой по той при-
чине, что в окружности уже начали пошаливать мужики. Накануне в дере-
веньке Малюге был убит председатель, мужик грубый, но прямой, которого
знали и в уезде. Убийство никакими волнениями не сопровождалось, а прос-
то вывели за околицу и убили ножом, труп же запихнули в трясину, такую
тряскую, где тройка с седоками в две минуты уйдет. Малюгинские недаром
за чертей слыли в окружности: живут в местах особо жидких и человека це-
нят не дороже нового топора.
- Спать теперь придется только по очереди, - сказал Чмелев тихо. -
Они если и полезут, то ночью полезут.
- Ближе двух дней не полезут, - сказал Лызлов, размазывая Муруковскую
кляксу по столу. - А готовиться, конечно, не вредно. Володьку-т Ва-
сильева тоже ночью взяли. - Володькой и звали Малюгинского, убитого.
- Обыскать бы их, - начал Половинкин, сосредоточенно промолчавший все
заседание. - Оружие отобрать, а там уж легче...
Он не досказал, окликнутый сзади, из раскрытого окна.
- Извиняюсь за беспокойствие! - сказал кто-то, на половину появляясь
в окне и, очевидно, стоя ногами на заваленке. - Дозвольте прикурить! - и
теперь почти весь втянулся с незакуренной цыгаркой в окно.
Все увидали. То был среднего роста, уже не парень, с залихватски-па-
левым цветом лица. Светлые усики казались прикленными к верхней губе,
такое было в них удальство. Подбородок чисто выбрит. Фуражка его, замя-
тая и старого образца, чудом держалась на затылке, а на лоб приспускался
гладкий завиток русых волос. Прикурив у Половинкина, он спокойно и без
тени усмешки оглядел всех сидящих вкруг стола, свистнул, лихо козырнул,
и сразу его не стало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
напролет пишу, дай и мне". Лызлов выдал ему покойницкие, а Муруков оби-
делся. - Задавали после этого вопрос Подпрятовской бабе: "дура ты, баба!
Петька-те при чем же тут?". А Подпрятова так даже и озлилась: "да какого
ты шута с Петькой ко мне лезешь? Како мне до Петьки дело. Хошь бы и всех
их, Петек, переколотили!" - Третьи, у кого сыновей в лесах не было, про-
ще всех объясняли. Сидели дезертиры, видят - Петька идет. Они и сказали:
"товаришши, гляньте, Петька идет! Не скувырнуть ли нам его с дороги?".
Тут и был сужен конец Грохотову. - Четвертые такую околесицу несли, что
и повторять совестно.
Тяжелей ночи полегла на всех неоткрытая вина. Это потому, что в Семе-
нову вину сперва не верили. И, когда в последующий день, встречались с
исполкомскими, как-то особенно сутулились и скользили мимо, прикидываясь
невиновными, и в самом деле невиновные мужики. Сигнибедов где-то выгля-
дел, что послана в уезд красная бумага, какое злодейство учинено над со-
ветским человеком в Ворах. "Помяни мое слово, будет бабам вытья!" - ска-
зал Ефим Супонев Гарасиму. Гарасим эти слова крепко в себя принял, стал
бережно взращивать чертополошье семя этих слов, хоть и жгло оно душу, и,
прорастая, звало на новые дела. Та же самая чернота, что висела месяц
назад над Брыкинским домом, могуче распростерлась теперь над всем селом.
И верно, была послана в уезд бумага с нарочным красноармейцем. Долж-
ностным языком уведомлялось в ней, что приходят на волость события чрез-
мерной важности, - нужна для предотвращенья их крепкая рука, и рука не
пустая. Сообщалось также в бумаге мелким Муруковским почерком, что полны
окружные леса проходимцем дезертирского звания, а особенно те леса, что
зовутся Исаева Сеча и прилегают кольцом как к Ворам, так, с семиверстной
длины, и к Попузину. А живут дезертиры охотницкой коммуной, называют се-
бя летучей братией, по утрам звонкими песнями перекликаются с птицами,
напоминая о вредном своем существовании советским мужикам.
И не доле того как в пятницу, в приходский праздник, носили старички
самогон своим блудящим сыновьям, с ними и пили. И все село, пятьсот пар
ушей, слышало, как наяривала в лесу оголтелая дезертирская гармонь, соп-
ровождаемая балалайками. Вечер тот был из ряда вон чуткий и слышный. - А
орудует среди них за главного дезертир Михайло Жибанда, удачник в любом
непристойном деле. - Лишь про то не было указано в Муруковском писаньи,
что пустых среди летучих нет, у каждого винтовка, что имеются у мужиков
и пулеметы, наследие от царской войны, и всякий другой, годный для
убийства снаряд. - Про пулеметы посовестился упомянуть Лызлов, боясь
подвести под полный разгром богатое свое село. Куцую, таким образом, бу-
магу вывез посыльный красноармеец в уезд.
Четыре дня ехал гонец, а события не ждали. Катится колесо, приспущен-
ное с горы, не в бег, а вскачь, - где его опередить кволой мужиковской
кляченке! Уже напряглись сердца Воров ожиданьем неминуемого. Уже свистел
унывно воздух от размаха колом.
На особом исполкомском совещании, происходившем в вечер Грохотовского
убийства, предлагал Матвей Лызлов не сдаваться на мужиковские угрозы,
дабы не показывать очевидной слабости. Продкомиссарово же предложение
состояло в том, чтоб отослать часть мужиков с подводами отвозить собран-
ный по разверстке хлеб на железную дорогу. Смысл всего этого - продер-
жаться неделю до прибытия руки из уезда, твердо ведя однообразную линию
в поведении, не искривляя ее ни в чем. Мужик Чмелев все время совещания
только головой качал да хмурился. В продкомиссаровых словах виделось ему
простое незнание мужиковских настроений.
- Не поедут, - тихо сказал он. - Разве время теперь лошадей занимать?
да и людей тож! Им тогда еще больше прицепка выйдет Вы, скажут, нам ра-
ботать мешаете...
Матвей Лызлов, ныне в выцветшей синей рубахе с ластовками, тер руки и
все силился вызвать на лицо выражение неколебимого спокойствия. Однако
то-и-дело высовывалась из его лица грустная улыбка. В его непрестанном
постукиваньи по столу тоже звучала некая тревожность. Половинкин сидел у
раскрытого окна и безостановочно курил. Один только Муруков все писал и
писал, так близко приблизив нос к бумаге, что даже коробился от его
приближенного дыханья листок. На минутку выходя из избы, он приклеивал
хлебным мякишем все новые и новые объявления на исполкомскую доску и
притирал рукой, чтоб не сорвало ветром. Вернувшись, он шептался с Лызло-
вым и Половинкиным и писал новое уведомление, просившее мужиков не вол-
новаться во имя ответственности момента, а с подобающим всякому гражда-
нину спокойствием готовить теплые вещи к завтрашнему дню. Что же касает-
ся куриного налога, четыре яйца с курицы, то разрешалось заменять яйца и
медом, и воском, и полотном, и даже хлебом, у кого остался.
Напряженность заседания этого, в котором участвовали восемь человек и
которое было последним в Ворах, была усугублена еще тревогой по той при-
чине, что в окружности уже начали пошаливать мужики. Накануне в дере-
веньке Малюге был убит председатель, мужик грубый, но прямой, которого
знали и в уезде. Убийство никакими волнениями не сопровождалось, а прос-
то вывели за околицу и убили ножом, труп же запихнули в трясину, такую
тряскую, где тройка с седоками в две минуты уйдет. Малюгинские недаром
за чертей слыли в окружности: живут в местах особо жидких и человека це-
нят не дороже нового топора.
- Спать теперь придется только по очереди, - сказал Чмелев тихо. -
Они если и полезут, то ночью полезут.
- Ближе двух дней не полезут, - сказал Лызлов, размазывая Муруковскую
кляксу по столу. - А готовиться, конечно, не вредно. Володьку-т Ва-
сильева тоже ночью взяли. - Володькой и звали Малюгинского, убитого.
- Обыскать бы их, - начал Половинкин, сосредоточенно промолчавший все
заседание. - Оружие отобрать, а там уж легче...
Он не досказал, окликнутый сзади, из раскрытого окна.
- Извиняюсь за беспокойствие! - сказал кто-то, на половину появляясь
в окне и, очевидно, стоя ногами на заваленке. - Дозвольте прикурить! - и
теперь почти весь втянулся с незакуренной цыгаркой в окно.
Все увидали. То был среднего роста, уже не парень, с залихватски-па-
левым цветом лица. Светлые усики казались прикленными к верхней губе,
такое было в них удальство. Подбородок чисто выбрит. Фуражка его, замя-
тая и старого образца, чудом держалась на затылке, а на лоб приспускался
гладкий завиток русых волос. Прикурив у Половинкина, он спокойно и без
тени усмешки оглядел всех сидящих вкруг стола, свистнул, лихо козырнул,
и сразу его не стало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99