Он перевел глаза на
нее.
Она почувствовала, в похудевшем лице ее скользнуло движение улыбки.
- ...обрати внимание, - шепнула она, касаясь дыханьем его лица. -
Свечи в руках... Точно под венцом стоим!..
- Молодой человек! - сказал в самое ухо Сене дьячок и просунул верт-
лявую голову среди них.
- Ну?.. - слишком громко, потому что не рассчитал голоса, отозвался
Сеня.
- Свечи собирают... Кончилось, молодой человек! - ядовито сказал
дьячок и подмигнул Сене пакостно и стыдно.
Перешептываясь, выходили по-двое Катушинские гости. В раскрытую дверь
входил кислый холодный воздух, но все еще стойко держался запах тлеющего
фитиля. Кривошеий поп снимал ризу и нарочито подробно расспрашивал чер-
нобородого Галунова о Катушинском конце. Галунов усердно топырил грудь,
а тот кивал головой и складывал обносившуюся ризу конвертом, заворачивая
ей углы. Псалтирный старик сморкался в красный платок. Свечи гасли. Тем-
нело.
Сеня уходил почти последним. И опять обернулся он с порога и вспом-
нил: с того самого места, у окна, где стоял с Настей, он впервые и уви-
дел ее. Но теперь за окном было черно и пусто. Следуя уклону мыслей, он
взглянул на свои сапоги: сапоги теперь были красивые, хромовые, приятно
глядеть. Все переменяется...
Коечка в углу уже была разобрана, - угол был пуст и ждал нового пос-
тояльца. Только небольшая кучка пыльного сора указывала, что на этом
месте обитал безвестный человек, - он и насорил.
XVII. Разные события следующего дня.
...как во сне.
Утром Быхалов сам, идя из города, прочел приказ о дополнительном при-
зыве Сенина года. Сеня встретил сообщение о солдатчине почти равнодушно,
- солдатчина сулила даже ему какой-то выход из положения. Не дослушав,
побежал на Катушинские похороны.
Весь обряд похорон показался Сене подчеркнуто-обидным. Бумажным пояс-
ком закрыли Катушинский лоб, едва расправившийся от морщин. Поливали
елеем, посыпали песком. Возница, длинный и сутулый верзила в черном, по-
хожий на огромную отмычку для столь же огромного замка, взлез на козлы,
и похоронные дроги тронулись в путь. Встречные снимали шапки. Над домами
кружили голуби. Падал снег и тут же таял. Дальше, когда потянулась чужая
Москва, наняли провожатые извозчика. А провожатых было всего двое: Сеня
и Дудин. Чулочную бабу видел Сеня только на квартире, утром, - она вози-
лась над Катушинским сундучком.
Тут-то и показали тощие клячи всю свою непохоронную прыть. Длиннющи-
ми, как жерди, ногами они захватывали большие куски мостовой и неслись,
словно боялись людского глаза, словно обрадовались легкому грузу. За всю
жизнь никогда и никуда не спешил так Катушин. Дудинский извозчик, чахлый
парень с красными выпуклыми веснушками, не отставал, - словно на свадьбу
мчались. Мразь с неба усилилась и уже не успевала таять. Подняли верх.
Однако за заставой, когда мимо бежали домишки, измельчавшие до пос-
ледней жалости, Дудинский извозчик стал закуривать и поотстал. Извозчик
спросил:
- Нет ли спичечки?..
Дудин сказал:
- Чорт!.. - и протянул спички.
Тут Сеня с тоской заметил, что Дудин уже раздобылся где-то вином.
Могилка проморозилась за ночь, но низина давала себя знать: на дне
стояла лужица. Кладбищенский батюшка, олицетворение земного уныния, с
пресным лицом, рассыпаясь на верхних нотках, изобразил надгробное рыда-
ние и помахал потухшим кадилом. Сеня наклонился и скинул вниз первую
горсть вязкой холодной земли. Она так и упала комом. Кладбищенский чело-
век, коротконогий и веселый, усердно закидывал заступом розовый Кату-
шинский гробок и все порывался заговорить. Наконец, он не выдержал:
- Как хотите, конешно, это на чей вкус... А по нашему, так никакого
ада нет! Я вот, одиннадцать лет копаю, все думаю: где же он, ад?.. Негде
ему быть! А второе дело: сколько ж лесу-то уйдет его отопить? Я вот и за
истопника тут, знаю дело... Не-ет, тут что-то другое есть, а только они
скрывают! - и он, кивнув вслед уходящему батюшке, громко высморкался в
сторону. Борода у него была круглая, рыжая, разбойничья, жесткая.
- Пьешь?.. - коротко и с презреньем спросил Дудин.
- Пьем... - сознался могильщик. - А что?
- Ничего, ступай! - отвечал Дудин.
Когда никого не оставалось кругом, Дудин взволнованно и вдруг провел
себя рукой по невообразимому, непокорному ершу волос и вздохнул так глу-
боко, словно собирался сказать последнее слово пред тысячной толпой,
собравшейся почтить покойного. Он даже выкинул руку в сторону и открыл
глаза. Движенье его можно было счесть и за судорогу. - Кричали вороны, в
высоких кладбищенских березах. Пахло прелым листом. Видна была дорога до
самой заставы, и на всем протяжении ее - никого.
- Здесь чайнуха одна есть, с секретом, - сказал неожиданно Дудин. Се-
ня старался не глядеть на его подергиванья. - Вроде поминок закатим...
по бестелесном человеке! - он подмигнул, а Сене стало тревожно и холод-
но.
- Пойдем, а?..
Но тут с Дудиным что-то случилось. Он припал к свежему Катушинскому
холму и весь затрясся. Плакал он всухую, без слез. Острые кости, сотря-
саемые в Дудине рыданьем, двигались так, словно хотели прорваться из
черного его пиджака. Звук был очень непонятный, всхлипыванье походило -
будто в котле клокочет черный и густой сапожный вар. Его прощанье кончи-
лось так же внезапно. Он встал и надел на голову свалившийся картуз.
- Эх, в трясине живем!.. - крикнул он и, не оглядываясь, забывая
стряхнуть с колен приставшую землю, пошел с кладбища. Сеня догнал его
почти у выхода.
...Чайнуха, набитая воровской мелочью и мастеровой голью, притулилась
в кривом, с крыльцом, домике, - сзади к нему примыкал пустырь. Уже све-
черело, когда они пришли туда. Под черным потолком висела лампа с гряз-
ным железным абажуром набекрень. Керосин уже истощился, и напрасно ис-
сохший фитиль обсасывал пустое дно и стрелял красными языками, давая
знать о себе.
Они подсели к столику, за которым уже сидел один, - разглядеть его
лицо было невозможно. Сеня впервые за всю жизнь пил жгучую противную
смесь, откашливаясь и брызгаясь, не справляясь с отвращеньем.
Неизвестный, сидевший вместе с ними, глядел внимательно и грустно.
- Что ж ты парнишку-то спаиваешь? - спросил он тихо у Дудина, прихле-
бывая чай из толстого стакана.
- А ты не злись... не подбавляй горечи! - вскочил Дудин. - На-ко, вы-
пей за упокой человека...
- За свой, что ль, упокой пьешь? - неодобрительно спросил человек.
- А и за мой выпей, какая разница! - клохчущим своим смехом зашелся
Дудин. - Из каких сам-то, - мастеровщинка, что ли?
- Нет... на заводе тут, по металлу работаем, - неохотно отвечал тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
нее.
Она почувствовала, в похудевшем лице ее скользнуло движение улыбки.
- ...обрати внимание, - шепнула она, касаясь дыханьем его лица. -
Свечи в руках... Точно под венцом стоим!..
- Молодой человек! - сказал в самое ухо Сене дьячок и просунул верт-
лявую голову среди них.
- Ну?.. - слишком громко, потому что не рассчитал голоса, отозвался
Сеня.
- Свечи собирают... Кончилось, молодой человек! - ядовито сказал
дьячок и подмигнул Сене пакостно и стыдно.
Перешептываясь, выходили по-двое Катушинские гости. В раскрытую дверь
входил кислый холодный воздух, но все еще стойко держался запах тлеющего
фитиля. Кривошеий поп снимал ризу и нарочито подробно расспрашивал чер-
нобородого Галунова о Катушинском конце. Галунов усердно топырил грудь,
а тот кивал головой и складывал обносившуюся ризу конвертом, заворачивая
ей углы. Псалтирный старик сморкался в красный платок. Свечи гасли. Тем-
нело.
Сеня уходил почти последним. И опять обернулся он с порога и вспом-
нил: с того самого места, у окна, где стоял с Настей, он впервые и уви-
дел ее. Но теперь за окном было черно и пусто. Следуя уклону мыслей, он
взглянул на свои сапоги: сапоги теперь были красивые, хромовые, приятно
глядеть. Все переменяется...
Коечка в углу уже была разобрана, - угол был пуст и ждал нового пос-
тояльца. Только небольшая кучка пыльного сора указывала, что на этом
месте обитал безвестный человек, - он и насорил.
XVII. Разные события следующего дня.
...как во сне.
Утром Быхалов сам, идя из города, прочел приказ о дополнительном при-
зыве Сенина года. Сеня встретил сообщение о солдатчине почти равнодушно,
- солдатчина сулила даже ему какой-то выход из положения. Не дослушав,
побежал на Катушинские похороны.
Весь обряд похорон показался Сене подчеркнуто-обидным. Бумажным пояс-
ком закрыли Катушинский лоб, едва расправившийся от морщин. Поливали
елеем, посыпали песком. Возница, длинный и сутулый верзила в черном, по-
хожий на огромную отмычку для столь же огромного замка, взлез на козлы,
и похоронные дроги тронулись в путь. Встречные снимали шапки. Над домами
кружили голуби. Падал снег и тут же таял. Дальше, когда потянулась чужая
Москва, наняли провожатые извозчика. А провожатых было всего двое: Сеня
и Дудин. Чулочную бабу видел Сеня только на квартире, утром, - она вози-
лась над Катушинским сундучком.
Тут-то и показали тощие клячи всю свою непохоронную прыть. Длиннющи-
ми, как жерди, ногами они захватывали большие куски мостовой и неслись,
словно боялись людского глаза, словно обрадовались легкому грузу. За всю
жизнь никогда и никуда не спешил так Катушин. Дудинский извозчик, чахлый
парень с красными выпуклыми веснушками, не отставал, - словно на свадьбу
мчались. Мразь с неба усилилась и уже не успевала таять. Подняли верх.
Однако за заставой, когда мимо бежали домишки, измельчавшие до пос-
ледней жалости, Дудинский извозчик стал закуривать и поотстал. Извозчик
спросил:
- Нет ли спичечки?..
Дудин сказал:
- Чорт!.. - и протянул спички.
Тут Сеня с тоской заметил, что Дудин уже раздобылся где-то вином.
Могилка проморозилась за ночь, но низина давала себя знать: на дне
стояла лужица. Кладбищенский батюшка, олицетворение земного уныния, с
пресным лицом, рассыпаясь на верхних нотках, изобразил надгробное рыда-
ние и помахал потухшим кадилом. Сеня наклонился и скинул вниз первую
горсть вязкой холодной земли. Она так и упала комом. Кладбищенский чело-
век, коротконогий и веселый, усердно закидывал заступом розовый Кату-
шинский гробок и все порывался заговорить. Наконец, он не выдержал:
- Как хотите, конешно, это на чей вкус... А по нашему, так никакого
ада нет! Я вот, одиннадцать лет копаю, все думаю: где же он, ад?.. Негде
ему быть! А второе дело: сколько ж лесу-то уйдет его отопить? Я вот и за
истопника тут, знаю дело... Не-ет, тут что-то другое есть, а только они
скрывают! - и он, кивнув вслед уходящему батюшке, громко высморкался в
сторону. Борода у него была круглая, рыжая, разбойничья, жесткая.
- Пьешь?.. - коротко и с презреньем спросил Дудин.
- Пьем... - сознался могильщик. - А что?
- Ничего, ступай! - отвечал Дудин.
Когда никого не оставалось кругом, Дудин взволнованно и вдруг провел
себя рукой по невообразимому, непокорному ершу волос и вздохнул так глу-
боко, словно собирался сказать последнее слово пред тысячной толпой,
собравшейся почтить покойного. Он даже выкинул руку в сторону и открыл
глаза. Движенье его можно было счесть и за судорогу. - Кричали вороны, в
высоких кладбищенских березах. Пахло прелым листом. Видна была дорога до
самой заставы, и на всем протяжении ее - никого.
- Здесь чайнуха одна есть, с секретом, - сказал неожиданно Дудин. Се-
ня старался не глядеть на его подергиванья. - Вроде поминок закатим...
по бестелесном человеке! - он подмигнул, а Сене стало тревожно и холод-
но.
- Пойдем, а?..
Но тут с Дудиным что-то случилось. Он припал к свежему Катушинскому
холму и весь затрясся. Плакал он всухую, без слез. Острые кости, сотря-
саемые в Дудине рыданьем, двигались так, словно хотели прорваться из
черного его пиджака. Звук был очень непонятный, всхлипыванье походило -
будто в котле клокочет черный и густой сапожный вар. Его прощанье кончи-
лось так же внезапно. Он встал и надел на голову свалившийся картуз.
- Эх, в трясине живем!.. - крикнул он и, не оглядываясь, забывая
стряхнуть с колен приставшую землю, пошел с кладбища. Сеня догнал его
почти у выхода.
...Чайнуха, набитая воровской мелочью и мастеровой голью, притулилась
в кривом, с крыльцом, домике, - сзади к нему примыкал пустырь. Уже све-
черело, когда они пришли туда. Под черным потолком висела лампа с гряз-
ным железным абажуром набекрень. Керосин уже истощился, и напрасно ис-
сохший фитиль обсасывал пустое дно и стрелял красными языками, давая
знать о себе.
Они подсели к столику, за которым уже сидел один, - разглядеть его
лицо было невозможно. Сеня впервые за всю жизнь пил жгучую противную
смесь, откашливаясь и брызгаясь, не справляясь с отвращеньем.
Неизвестный, сидевший вместе с ними, глядел внимательно и грустно.
- Что ж ты парнишку-то спаиваешь? - спросил он тихо у Дудина, прихле-
бывая чай из толстого стакана.
- А ты не злись... не подбавляй горечи! - вскочил Дудин. - На-ко, вы-
пей за упокой человека...
- За свой, что ль, упокой пьешь? - неодобрительно спросил человек.
- А и за мой выпей, какая разница! - клохчущим своим смехом зашелся
Дудин. - Из каких сам-то, - мастеровщинка, что ли?
- Нет... на заводе тут, по металлу работаем, - неохотно отвечал тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99