Та, окончательно выйдя из себя, нетерпеливо
барабанила ладонями по железу подоконника:
- Ах, да отпустите же кота... Это наш кот! Ах, какой глупый... он его
задушит. Слышите вы? Отпустите кота, вам говорят!..
Сеня разжал руку. Кот мгновенно исчез, и уже откуда-то снизу угрожаю-
ще мяукнул. Голубя он так и оставил в водостоке. Кровь успела высохнуть
и почернеть. "Ну вот, я выпустил. Теперь что?" - такой вопрос отображала
вся Сенина фигура. Вместе с тем отказ от самого себя и какая-то необыч-
ная для него нежность были в этом вопросе. Холодки, мурашки и льдинки
струились у него по спине. Опять закружилась голова. Скажи она - лети и,
может быть, полетел бы, отдавая себя без рассуждений на губительный по-
лет - любви?
На него упадало вечереющее солнце. Расстегнутая у ворота белая рубаш-
ка казалась девушке из гераневого окна сильным пятном оранжевого, тягу-
чего света на большом куске черно-голубого, предгрозового неба. Он стоял
теперь у гребня крыши, держась рукой за кирпичную кладку трубы. Девушка
в окне, высунувшись еще более, укоризненно качала головой и смеялась:
- Ну, чего вы сюда глядите? Не глядите сюда! Слышите? не глядите...
А Сеня догадался, что она топала ногой, и улыбался ее гневу широко и
восторженно. "Тонкая какая", - подумал Сеня и, сам того не ожидая, прок-
ричал ей:
- Не вылазь, не вылазь... переломишься!..
Та сердито захлопнула окно и тотчас же задернула занавеску. Гераневое
окно сразу потерялось среди всех других, столь же незначительных окон-
цев.
Сеня сел на гребень крыши и осмотрелся. "Вот здорово!" - сказал он
вслух и засмеялся сам себе над внезапностью всего события. Солнце прият-
но щекотало ему лицо, и ветерок отдувал расстегнутый ворот рубашки. Он
поднял руку застегнуть ворот и недовольно нахмурился: двух верхних пуго-
виц недоставало у ворота. Потом взгляд его сам собою перекинулся на са-
поги. Они были тяжелы и неуклюжи, восхищавшая его когда-то крепость их
теперь казалась вопиюще грубой несуразностью. "Бочки, а не сапоги. Ка-
пустой их осенью набивать, вот что!" - подумал он и, неудержимо покрас-
нев, глянул исподлобья на противоположные окна. Ему вспомнились Ка-
расьевские сапожки, тонкой кожи, лакированными бутылочками... Он огор-
ченно покачал головой.
И точно преисподний дух, легкий на помине, в чердачное окно просуну-
лась потная, обозленная рожа самого Карасьева.
- Ты чего ж тут балбесничаешь? Пшел домой! - рявкнул он, багровея от
удовольствия удовлетворить свой гнев. - Чего народ внизу собираешь! Я
вот тебе задам, неслуху!.. - и он взмахнул тросточкой, держа ее за ниж-
ний конец. Рукоятка изображала серебряную женщину, но от времени живот у
ней протерся и стал медный.
Тут случилось совершенно непредвиденное Карасьевым. Сеня засмеялся,
беззлобно, но с какой-то возмутительной самостоятельностью:
- А ну, поди сюда! Я тебя, лошака ярославского, вниз скину...
- Ну и дурак, - зло обиделся Карасьев, не решаясь выбраться на крышу.
- Я тебе заместо отца родного, можно сказать. А ты этак-то? Погоди. Я
тебя, мужика, выучу, припомню!
- В поминанье пропиши, - весело кричал ему Сеня. Но тот уже исчез с
той же внезапностью, как и появился.
...Долго здесь сидел Сеня. Чуть не весь город лежал распростертый
внизу, как покоренный, у ног победителя. Огромной лиловой дугой прошитой
золотом, все влево и влево закруглялась река. Широкое и красное, как
цветок разбухшей герани, опускалось солнце за темные кремлевские башни,
пики и купола, многообразно и величественно стерегущие древнюю нетрону-
тость Москвы.
Взметенная дневной суетой оседала пыль, и уже жадней хватала Сенина
грудь веянья холодеющего воздуха. А снизу источалась духота, жар, томя-
щая, расслабляющая скука. Небо потухало, все больше походя на блеклую,
выгоревшую на солнце синюю ткань. Все принимало лилово-синий отсвет ноч-
ного покоя, усугубляемый тучей, наползавшей с востока, медлительной и
страшной, как гора, вывернутая ветром из своих скалистых лон. Ночь обе-
щала грозу, и уже попыхивал молниями иссушенный московский горизонт.
Сеня обернулся. Москва быстро погружалась в синеву потемок, но там,
далеко, главенствуя над сумерками, диким бронзовым румянцем пылал крест
и купол Никиты-мученика, что на Швивой горе. Дальше, в туманно-пыльной
дали, обманывался глаз. Там загорались серебряные точки в окнах, но
очертанья самых окон размывала мгла.
Напрасно прождал Сеню весь тот вечер Катушин, приготовивший для него
последнюю свою, самую сокровенную книжку. Сеня сидел вверху, как раз над
ним, чутко впитывая в себя эту непомерную торжественность закатной Моск-
вы. Победителем ее чувствовала себя разволновавшаяся Сенина сила. Но
сердце не хотело биться вместе с затихающими разбродными шумами города.
Оно стучало по своему, быстро, четко и властно. Так несется в неизвест-
ность мглы, ударяя некованными еще копытами, молодой жеребенок по гулкой
ночной дороге.
VIII. Петр Секретов.
У Карасьева план тонкий. И крепко сшитые Зарядцы смертью не обижены:
как кончится Быхалов, откажет он деньги сыну, если тот к тому времени до
полной трухи по тюрьмам не догниет. А лавку - кому ее и оставить, как не
Карасьеву, человеку непьющему и обходительному, знающему благодетелям
почесть, делу оборот, деньгам счет. Переменит Карасьев вывеску, приотк-
роет мясное: денежка закопит денежку, рублик погонит рублик, и выйдет из
того усидчивого Карасьевского нажима под старость каменный домок. И шес-
терки козырями бывают: примером тому Секретов Петр.
Из дырявой полтинки Петр Филиппыч повелся, а помнит бородатая Зарядс-
кая мелкота, как пришел он вместе с Ермолашкой Дудиным из деревни, хит-
роватый, рыжий, изворотливый, гнилыми грушами да квасом с лотка торго-
вать. С Дудиным Петька в решку игрывал и на кулачках дрался, к Катушину
книжки ходил читать. Был лопоух.
Вдруг пропал Лопух. Где Лопух? Нет Лопуха. Но осенью однажды объяви-
лась москательня в каменной прорешке между двух домов, и вывеска утверж-
дала безграмотно, что москательщик тут - Петр Секретов. Лопуха в нем
признали и свыклись. Стекло ли вставить, масла ли деревянного купить или
рожу полюбовнику залить кислотой, - шли непременно к Лопуху: у него то-
вар свежий, с ручательством, и запросу нет.
Да раз пошла Быхаловская молодайка замазки купить на зимнюю надобу, а
москательни-то и нет. Досочками забита прореха, вывеска сорвана: ни то-
вара, ни хозяина. Такая беда, пришлось брюхатой - Петром была покойница
на сносях - на Москварецкую тащиться и у незнакомых покупать.
Безусые ребята оженились, бородатых по кладбищам развезли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
барабанила ладонями по железу подоконника:
- Ах, да отпустите же кота... Это наш кот! Ах, какой глупый... он его
задушит. Слышите вы? Отпустите кота, вам говорят!..
Сеня разжал руку. Кот мгновенно исчез, и уже откуда-то снизу угрожаю-
ще мяукнул. Голубя он так и оставил в водостоке. Кровь успела высохнуть
и почернеть. "Ну вот, я выпустил. Теперь что?" - такой вопрос отображала
вся Сенина фигура. Вместе с тем отказ от самого себя и какая-то необыч-
ная для него нежность были в этом вопросе. Холодки, мурашки и льдинки
струились у него по спине. Опять закружилась голова. Скажи она - лети и,
может быть, полетел бы, отдавая себя без рассуждений на губительный по-
лет - любви?
На него упадало вечереющее солнце. Расстегнутая у ворота белая рубаш-
ка казалась девушке из гераневого окна сильным пятном оранжевого, тягу-
чего света на большом куске черно-голубого, предгрозового неба. Он стоял
теперь у гребня крыши, держась рукой за кирпичную кладку трубы. Девушка
в окне, высунувшись еще более, укоризненно качала головой и смеялась:
- Ну, чего вы сюда глядите? Не глядите сюда! Слышите? не глядите...
А Сеня догадался, что она топала ногой, и улыбался ее гневу широко и
восторженно. "Тонкая какая", - подумал Сеня и, сам того не ожидая, прок-
ричал ей:
- Не вылазь, не вылазь... переломишься!..
Та сердито захлопнула окно и тотчас же задернула занавеску. Гераневое
окно сразу потерялось среди всех других, столь же незначительных окон-
цев.
Сеня сел на гребень крыши и осмотрелся. "Вот здорово!" - сказал он
вслух и засмеялся сам себе над внезапностью всего события. Солнце прият-
но щекотало ему лицо, и ветерок отдувал расстегнутый ворот рубашки. Он
поднял руку застегнуть ворот и недовольно нахмурился: двух верхних пуго-
виц недоставало у ворота. Потом взгляд его сам собою перекинулся на са-
поги. Они были тяжелы и неуклюжи, восхищавшая его когда-то крепость их
теперь казалась вопиюще грубой несуразностью. "Бочки, а не сапоги. Ка-
пустой их осенью набивать, вот что!" - подумал он и, неудержимо покрас-
нев, глянул исподлобья на противоположные окна. Ему вспомнились Ка-
расьевские сапожки, тонкой кожи, лакированными бутылочками... Он огор-
ченно покачал головой.
И точно преисподний дух, легкий на помине, в чердачное окно просуну-
лась потная, обозленная рожа самого Карасьева.
- Ты чего ж тут балбесничаешь? Пшел домой! - рявкнул он, багровея от
удовольствия удовлетворить свой гнев. - Чего народ внизу собираешь! Я
вот тебе задам, неслуху!.. - и он взмахнул тросточкой, держа ее за ниж-
ний конец. Рукоятка изображала серебряную женщину, но от времени живот у
ней протерся и стал медный.
Тут случилось совершенно непредвиденное Карасьевым. Сеня засмеялся,
беззлобно, но с какой-то возмутительной самостоятельностью:
- А ну, поди сюда! Я тебя, лошака ярославского, вниз скину...
- Ну и дурак, - зло обиделся Карасьев, не решаясь выбраться на крышу.
- Я тебе заместо отца родного, можно сказать. А ты этак-то? Погоди. Я
тебя, мужика, выучу, припомню!
- В поминанье пропиши, - весело кричал ему Сеня. Но тот уже исчез с
той же внезапностью, как и появился.
...Долго здесь сидел Сеня. Чуть не весь город лежал распростертый
внизу, как покоренный, у ног победителя. Огромной лиловой дугой прошитой
золотом, все влево и влево закруглялась река. Широкое и красное, как
цветок разбухшей герани, опускалось солнце за темные кремлевские башни,
пики и купола, многообразно и величественно стерегущие древнюю нетрону-
тость Москвы.
Взметенная дневной суетой оседала пыль, и уже жадней хватала Сенина
грудь веянья холодеющего воздуха. А снизу источалась духота, жар, томя-
щая, расслабляющая скука. Небо потухало, все больше походя на блеклую,
выгоревшую на солнце синюю ткань. Все принимало лилово-синий отсвет ноч-
ного покоя, усугубляемый тучей, наползавшей с востока, медлительной и
страшной, как гора, вывернутая ветром из своих скалистых лон. Ночь обе-
щала грозу, и уже попыхивал молниями иссушенный московский горизонт.
Сеня обернулся. Москва быстро погружалась в синеву потемок, но там,
далеко, главенствуя над сумерками, диким бронзовым румянцем пылал крест
и купол Никиты-мученика, что на Швивой горе. Дальше, в туманно-пыльной
дали, обманывался глаз. Там загорались серебряные точки в окнах, но
очертанья самых окон размывала мгла.
Напрасно прождал Сеню весь тот вечер Катушин, приготовивший для него
последнюю свою, самую сокровенную книжку. Сеня сидел вверху, как раз над
ним, чутко впитывая в себя эту непомерную торжественность закатной Моск-
вы. Победителем ее чувствовала себя разволновавшаяся Сенина сила. Но
сердце не хотело биться вместе с затихающими разбродными шумами города.
Оно стучало по своему, быстро, четко и властно. Так несется в неизвест-
ность мглы, ударяя некованными еще копытами, молодой жеребенок по гулкой
ночной дороге.
VIII. Петр Секретов.
У Карасьева план тонкий. И крепко сшитые Зарядцы смертью не обижены:
как кончится Быхалов, откажет он деньги сыну, если тот к тому времени до
полной трухи по тюрьмам не догниет. А лавку - кому ее и оставить, как не
Карасьеву, человеку непьющему и обходительному, знающему благодетелям
почесть, делу оборот, деньгам счет. Переменит Карасьев вывеску, приотк-
роет мясное: денежка закопит денежку, рублик погонит рублик, и выйдет из
того усидчивого Карасьевского нажима под старость каменный домок. И шес-
терки козырями бывают: примером тому Секретов Петр.
Из дырявой полтинки Петр Филиппыч повелся, а помнит бородатая Зарядс-
кая мелкота, как пришел он вместе с Ермолашкой Дудиным из деревни, хит-
роватый, рыжий, изворотливый, гнилыми грушами да квасом с лотка торго-
вать. С Дудиным Петька в решку игрывал и на кулачках дрался, к Катушину
книжки ходил читать. Был лопоух.
Вдруг пропал Лопух. Где Лопух? Нет Лопуха. Но осенью однажды объяви-
лась москательня в каменной прорешке между двух домов, и вывеска утверж-
дала безграмотно, что москательщик тут - Петр Секретов. Лопуха в нем
признали и свыклись. Стекло ли вставить, масла ли деревянного купить или
рожу полюбовнику залить кислотой, - шли непременно к Лопуху: у него то-
вар свежий, с ручательством, и запросу нет.
Да раз пошла Быхаловская молодайка замазки купить на зимнюю надобу, а
москательни-то и нет. Досочками забита прореха, вывеска сорвана: ни то-
вара, ни хозяина. Такая беда, пришлось брюхатой - Петром была покойница
на сносях - на Москварецкую тащиться и у незнакомых покупать.
Безусые ребята оженились, бородатых по кладбищам развезли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99