Медведь замер. Можно было предположить, что он смотрит прямо на незваных гостей, но на окровавленной морде невозможно было прочитать эмоции.
– Йорек Барнисон, – повторил Фардер Корам.– Можно поговорить с тобой?
Сердце Лайры колотилось в груди. Присутствие медведя заставило ее ощутить близость холода, опасности, грубой силы, которую, однако, контролировал разум, но не человеческий разум – разум, совсем не знавший, что такое человек, потому что у медведей не было демонов. Странное огромное существо вгрызалось в мясо с необъяснимым отчаянием, и Лайра почувствовала привязанность и жалость к одинокому зверю.
Медведь бросил ногу северного оленя в грязь и тяжело опустился на четыре лапы, повернувшись к воротам. Потом он тяжело поднялся во весь рост, десять или больше футов в высоту, словно пытался показать, как он могуч, чтобы напомнить незнакомцам, что ворота для него не преграда, и заговорил с ними с высоты:
– Ну? И кто вы?
Его голос был таким глубоком, что, казалось, содрогал землю. Противный запах, исходивший от его тела, наполнил воздух.
– Я Фардер Корам из бродяжников Восточной Энглии. А эта маленькая девочка – Лайра Белакуа.
– Что вам нужно?
– Мы хотим предложить тебе работу, Йорек Барнисон.
– Я не работаю.
Медведь снова опустился на четыре лапы. Было трудно определись, какие эмоции захватили медведя – низкий голос был очень глубок и ровен.
– Что ты делаешь на станции саней? – продолжил Фардер Корам.
– Ремонтирую сломанную технику и железные предметы. Поднимаю тяжелые вещи.
– И что это за работа для боевого медведя?
– Оплачиваемая.
За спиной медведя приоткрылась дверь бара. Выглянувший мужчина осторожно поставил на землю большой глиняный кувшин, прежде чем заметил гостей.
– Кто это? – спросил он.
– Незнакомцы, – отрезал медведь.
Владелец бара замешкался, осматривая мужчину и девочку, но медведь внезапно повернулся к бару, и мужчина испуганно юркнул внутрь и захлопнул дверь. Медведь подцепил когтем ручку кувшина и поднес его ко рту. До Лайры донесся запах спирта от пролитых капель.
Сделав несколько глотков, медведь поставил кувшин на землю и повернулся, чтобы снова впиться в мясо, словно позабыв о Фардере Кораме и Лайре; но затем он снова заговорил.
– Что за работу вы предлагаете?
– Похоже, нас ждут битвы, – сказал Фардер Корам. – Мы едем на север в поисках места, где держат похищенных детей. Когда мы найдем это место, нам придется драться, чтобы освободить детей. Потом мы повезем их домой.
– Чем вы собираетесь платить?
– Я не знаю, что предложить тебе, Йорек Барнисон. Если тебе нужно золото, оно у нас есть.
– Не нужно.
– Чем тебе платят на станции?
– Мне дают мясо и выпивку.
Медведь замолчал. Потом он отбросил обглоданную кость и снова поднес к морду кувшин, заглатывая крепкий алкоголь как воду.
– Извини меня за этот вопрос, Йорек Барнисон, – продолжил Фардер Корам. – Но ты мог бы жить свободной гордой жизнью во льдах, охотясь за тюленями и моржами, или ты мог бы пойти на войну и получить хорошие трофеи. Что связывает тебя с Троллесандом и Баром Айнарсона?
Лайра вздрогнула. Ей бы и в голову не пришло задать медведю вопрос, равносильный оскорблению, который мог бы легко разъярить огромного зверя, и Лайра подивилась мужеству Фардера Корама. Йорек Барнисон поставил кувшин на землю и подошел поближе к воротам, чтобы посмотреть в лицо собеседнику. Фардер Корам выдержал его взгляд.
– Я знаю людей, которых вы ищете, убивающих детей, – проговорил медведь. – Они ушли из города позавчера и увели детей с собой на север. Никто не расскажет вам о них; горожане делают вид, что ничего не замечают, потому что убивающие детей приносят городу доход. Сам я не люблю убивающих детей и отвечу вам вежливо. Я живу здесь и пью спиртное, потому что местные жители забрали мое вооружение, а без него я могу охотиться на тюленей, но не могу пойти на войну; я уже не панцербьерн; война это море, в котором я плаваю, и воздух, которым я дышу. Местные жители угостили меня выпивкой и поили до тех пор, пока я не заснул, а потом забрали у меня все мое вооружение. Если бы я знал, где они скрывают его, я разнес бы ради него весь город. Если вы хотите, чтобы я помогал вам, вот моя цена: верните мне мое вооружение. Сделайте это, и я буду служить вам в походе, пока не погибну или поход не увенчается успехом. Плата за мою помощь – мое вооружение. Я хочу вернуть его, тогда мне больше не понадобится выпивка.
ОДИННАДЦАТЬ. Броня
По возвращению на корабль и Фардер Корам, и Джон Фаа, и прочие лидеры проводили много времени в салоне, совещаясь. Лайра же отправилась к себе в каюту, чтобы посмотреть показания алетиометра. Не прошло и пяти минут, как она точно узнала, где находится броня медведя, и почему будет трудно вернуть ее.
Она задавала себе вопрос, не пойти ли ей в салон и не рассказать ли Джону Фаа и остальным, но решила, что они ее сами спросят, если захотят узнать. Возможно, они уже знали.
Она лежала на своей койке, думая о диком громадном медведе, и о том, как беспечно он пил свой огненный напиток, об одиночестве в его грязной каморке. Как хорошо быть человеком, когда с тобой всегда твой собственный демон, с которым можно поговорить! В тиши спящего корабля, в отсутствии постоянного скрипа металла и дерева или урчания мотора, или журчания воды вдоль борта, Лайра постепенно погружалась в сон; Пантелеймон уже спал на ее подушке.
Ей снился ее великий отец, заключенный в тюрьму, когда, совершенно безо всякой причины, она проснулась. Сколько было времени, она не знала. Каюту заливал слабый свет, который она приняла за лунный, и он осветил ее новые меха на холодную погоду, неподвижно лежащие в углу каюты. Как только она их увидела, ей снова захотелось их примерить.
Надев их, она решила выйти на палубу, открыла люк и выбралась наружу.
Она сразу же увидела, что на небе происходит нечто необычное. Она думала, что это облака, двигающиеся и трепещущие от нервного возбуждения, но Пантелеймон прошептал: – Аврора!
Удивление было столь сильным, что ей пришлось схватиться за поручни, чтобы не упасть.
Это великолепное зрелище заполняло все северное небо; его масштабы были непостижимы. Словно с самих небес свисали и трепетали изящные огромные завесы света. Светло-зеленые и розовые, и такие же прозрачные, как тончайшая ткань, огненно-красные по нижнему краю, они мерцали и свободно двигались грациознее самого искусного танцора. Лайре казалось, что она даже слышит их: тихий шелест огромного пространства. Она была глубоко тронута – это было так красиво, почти свято; она чувствовала подступающие слезы, и слезы дробили свет еще больше, превращая его в призматические радуги. Прошло немного времени, прежде чем она осознала, что впадает в транс, подобный тому, когда она смотрела на алетиометр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98