Давай-ка вернемся к нашим электронам…
Позже Пантелеймон сказал:
– Помнишь, как у ее демона мех встал дыбом? Так вот, я был позади него, а она так сильно схватила его за шерсть, что аж костяшки пальцев побелели. Ты не могла видеть. Она долго так держала, пока у него мех не опустился. Я думал, он вознамерился на тебя броситься.
Несомненно, это было странно, но они оба не знали, что с этим делать.
И, наконец, были и другие уроки, преподанные так мягко и ненавязчиво, что вовсе и не воспринимались как уроки. Как промывать кому-нибудь мозги; как определить, какие тона кому идут; как говорить “нет” в такой очаровательной манере, чтобы это не звучало, как отказ; как наносить помаду, пудру, духи. Последнему миссис Коултер не учила Лайру напрямую, но она знала, что Лайра наблюдает, как она красится, и, для пущей уверенности, позаботилась о том, чтобы Лайра увидела, где она хранит косметику, и предоставила ей свободное время – разобраться и попробовать все это на себе.
* * *
Шло время, и осень начала сменяться зимой. Иногда Лайре вспоминался колледж Джордан, но в сравнении с насыщенной жизнью, которую она здесь вела, он казался маленьким и тихим. Время от времени она думала и о Роджере и чувствовала себя неуютно, но всегда можно было сходить в оперу, или примерить новое платье, или посетить Королевский Арктический институт – и она снова о нем забывала.
Лайра успела прожить так уже шесть недель, когда миссис Коултер решила устроить вечеринку с коктейлями. У Лайры сложилось впечатление, что повод для празднования был, хотя миссис Коултер ничего о нем не упоминала. Она заказала цветы, обсудила с поставщиком виды бутербродов и напитков, и они с Лайрой потратили целый вечер, решая, кого пригласить.
– Обязательно должен быть архиепископ. Я не могу допустить, чтобы он остался в стороне, хоть он и самый зловредный старый сноб. В городе сейчас лорд Норд, он бы нас позабавил. И, конечно, княгиня Постникова. Как ты думаешь, мы правильно поступим, если пригласим Эрика Андерссона? Интересно, подходящее ли время, чтобы захватить его…"
Эрик Андерссон был новомодным танцором. Лайра не имела представления, что означает “захватить его”, но все равно рада была дать совет. Она покорно записывала все имена, которые предлагала миссис Коултер, коряво их выводя, и вычеркивая, когда миссис Коултер в конце концов их отбрасывала.
Когда Лайра отправилась спать, Пантелеймон пробормотал с подушки:
– Она никогда не отправится на север! Собирается держать нас здесь вечно. Когда ты собираешься дать отсюда деру?
– Она отправится, – прошептала Лайра в ответ. – Просто она тебе не нравится. Что ж, это плохо. А мне нравится. И потом, зачем ей учить нас навигации и всему такому, если она не собирается брать нас на север?
– Чтобы охладить твое нетерпение, вот зачем. Ты же не собираешься в самом деле околачиваться на этой вечеринке, прикидываясь хорошенькой и милой? Она делает из тебя домашнюю собачку.
Лайра повернулась к нему спиной и закрыла глаза. Но Пантелеймон сказал правду. Она чувствовала себя ограниченной и стесненной всей этой светской жизнью, какой бы роскошной она ни была. Она бы все отдала за один день, проведенный в Оксфорде с Роджером и своими друзьями-оборванцами, за битву на глинище или гонки на канале. Единственным, что заставляло ее быть вежливой и предупредительной с миссис Коултер, была мучительная надежда отправиться на север. Возможно, они встретят там лорда Азраэля. И, может быть, они с миссис Коултер влюбятся друг в друга, поженятся и удочерят Лайру, и спасут Роджера от Глакожеров.
В день вечеринки миссис Коултер отвела Лайру к модному парикмахеру, где ее жесткие темно-русые волосы смягчили и завили, а ногти подпилили и отшлифовали, и где ей на глаза и губы нанесли немного грима, чтобы показать, как это делается. Потом они отправились забрать платье миссис Коултер и то, которое заказали для нее, затем – купить лакированные туфли, а затем пришло время отправляться домой, проверить, все ли в порядке с цветами и переодеться.
– Только не надо заплечной сумки, дорогая, – промолвила миссис Коултер, когда она появилась из спальни, сияя от сознания своей привлекательности.
Лайра взяла за привычку повсюду таскать с собой небольшую белую заплечную сумку, чтобы алетиометр всегда был под рукой. И миссис Коултер, вынимая несколько роз из слишком узкой вазы, увидела, что Лайра неподвижно застыла и смотрит на дверь.
– Ну пожалуйста, миссис Коултер, я так люблю эту сумку!
– Не в доме, Лайра. Носить сумку в собственном доме выглядит абсурдно. Сейчас же ее сними и возвращайся сюда, чтобы помочь мне проверить эти стаканы.
Лайру заставил упрямо сопротивляться не столько раздраженный тон, сколько слова “в собственном доме”. Пантелеймон слетел на пол и незамедлительно превратился в черного хорька, выгибая спину на фоне ее белых носков. Лайру это ободрило, и она сказала:
– Но она совершенно не помешает. К тому же, это единственная вещь, которую мне нравится носить. Думаю, она действительно идет…
Она не закончила предложения, потому что демон миссис Коултер неясным пятном золотого меха соскочил с дивана и придавил Пантелеймона к полу, так что тот не успел даже дернуться. Лайра закричала от испуга, а потом от ужаса и боли, в то время как Пантелеймон с визгом и рычанием извивался, не в силах освободиться от захвата золотой обезьяны. Прошло всего несколько секунд, и обезьяна одержала верх: одна из проворных черных лап обхватила его горло, еще две – задние лапы, а в оставшейся он схватил Пантелеймона за уши и потянул так, словно собирался их оторвать. Хоть и незлобно, но с холодной жестокой силой, которую ужасно было видеть, но еще ужаснее – чувствовать на себе.
Лайра в ужасе всхлипнула.
– Не надо! Пожалуйста! Не обижайте нас!
Миссис Коултер подняла глаза от букета роз.
– В таком случае, делай, как я тебе говорю, – сказала она.
– Обещаю!
Золотая обезьяна отступил от Пантелеймона, словно тот ему вдруг наскучил. Пантелеймон тут же бросился к Лайре, а она сграбастала его в охапку и поднесла к лицу, чтобы поцеловать и приласкать.
– Сейчас же, Лайра, – произнесла миссис Коултер.
Лайра резко развернулась и убралась в спальню, хлопнув дверью, но только дверь с треском закрылась, как тут же отворилась вновь. В паре футов от нее стояла миссис Коултер.
– Лайра, если ты будешь вести себя так невежливо и грубо, возникнет конфликт, в котором верх возьму я. Сию же секунду сними сумку. Контролируй эту неприятную нахмуренность. Никогда больше не хлопай дверью, слышу я это или нет. А сейчас – через несколько минут прибывают первые гости, которые ожидают увидеть тебя отлично себя держащей, милой, очаровательной, невинной, внимательной и в любом случае восхитительной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Позже Пантелеймон сказал:
– Помнишь, как у ее демона мех встал дыбом? Так вот, я был позади него, а она так сильно схватила его за шерсть, что аж костяшки пальцев побелели. Ты не могла видеть. Она долго так держала, пока у него мех не опустился. Я думал, он вознамерился на тебя броситься.
Несомненно, это было странно, но они оба не знали, что с этим делать.
И, наконец, были и другие уроки, преподанные так мягко и ненавязчиво, что вовсе и не воспринимались как уроки. Как промывать кому-нибудь мозги; как определить, какие тона кому идут; как говорить “нет” в такой очаровательной манере, чтобы это не звучало, как отказ; как наносить помаду, пудру, духи. Последнему миссис Коултер не учила Лайру напрямую, но она знала, что Лайра наблюдает, как она красится, и, для пущей уверенности, позаботилась о том, чтобы Лайра увидела, где она хранит косметику, и предоставила ей свободное время – разобраться и попробовать все это на себе.
* * *
Шло время, и осень начала сменяться зимой. Иногда Лайре вспоминался колледж Джордан, но в сравнении с насыщенной жизнью, которую она здесь вела, он казался маленьким и тихим. Время от времени она думала и о Роджере и чувствовала себя неуютно, но всегда можно было сходить в оперу, или примерить новое платье, или посетить Королевский Арктический институт – и она снова о нем забывала.
Лайра успела прожить так уже шесть недель, когда миссис Коултер решила устроить вечеринку с коктейлями. У Лайры сложилось впечатление, что повод для празднования был, хотя миссис Коултер ничего о нем не упоминала. Она заказала цветы, обсудила с поставщиком виды бутербродов и напитков, и они с Лайрой потратили целый вечер, решая, кого пригласить.
– Обязательно должен быть архиепископ. Я не могу допустить, чтобы он остался в стороне, хоть он и самый зловредный старый сноб. В городе сейчас лорд Норд, он бы нас позабавил. И, конечно, княгиня Постникова. Как ты думаешь, мы правильно поступим, если пригласим Эрика Андерссона? Интересно, подходящее ли время, чтобы захватить его…"
Эрик Андерссон был новомодным танцором. Лайра не имела представления, что означает “захватить его”, но все равно рада была дать совет. Она покорно записывала все имена, которые предлагала миссис Коултер, коряво их выводя, и вычеркивая, когда миссис Коултер в конце концов их отбрасывала.
Когда Лайра отправилась спать, Пантелеймон пробормотал с подушки:
– Она никогда не отправится на север! Собирается держать нас здесь вечно. Когда ты собираешься дать отсюда деру?
– Она отправится, – прошептала Лайра в ответ. – Просто она тебе не нравится. Что ж, это плохо. А мне нравится. И потом, зачем ей учить нас навигации и всему такому, если она не собирается брать нас на север?
– Чтобы охладить твое нетерпение, вот зачем. Ты же не собираешься в самом деле околачиваться на этой вечеринке, прикидываясь хорошенькой и милой? Она делает из тебя домашнюю собачку.
Лайра повернулась к нему спиной и закрыла глаза. Но Пантелеймон сказал правду. Она чувствовала себя ограниченной и стесненной всей этой светской жизнью, какой бы роскошной она ни была. Она бы все отдала за один день, проведенный в Оксфорде с Роджером и своими друзьями-оборванцами, за битву на глинище или гонки на канале. Единственным, что заставляло ее быть вежливой и предупредительной с миссис Коултер, была мучительная надежда отправиться на север. Возможно, они встретят там лорда Азраэля. И, может быть, они с миссис Коултер влюбятся друг в друга, поженятся и удочерят Лайру, и спасут Роджера от Глакожеров.
В день вечеринки миссис Коултер отвела Лайру к модному парикмахеру, где ее жесткие темно-русые волосы смягчили и завили, а ногти подпилили и отшлифовали, и где ей на глаза и губы нанесли немного грима, чтобы показать, как это делается. Потом они отправились забрать платье миссис Коултер и то, которое заказали для нее, затем – купить лакированные туфли, а затем пришло время отправляться домой, проверить, все ли в порядке с цветами и переодеться.
– Только не надо заплечной сумки, дорогая, – промолвила миссис Коултер, когда она появилась из спальни, сияя от сознания своей привлекательности.
Лайра взяла за привычку повсюду таскать с собой небольшую белую заплечную сумку, чтобы алетиометр всегда был под рукой. И миссис Коултер, вынимая несколько роз из слишком узкой вазы, увидела, что Лайра неподвижно застыла и смотрит на дверь.
– Ну пожалуйста, миссис Коултер, я так люблю эту сумку!
– Не в доме, Лайра. Носить сумку в собственном доме выглядит абсурдно. Сейчас же ее сними и возвращайся сюда, чтобы помочь мне проверить эти стаканы.
Лайру заставил упрямо сопротивляться не столько раздраженный тон, сколько слова “в собственном доме”. Пантелеймон слетел на пол и незамедлительно превратился в черного хорька, выгибая спину на фоне ее белых носков. Лайру это ободрило, и она сказала:
– Но она совершенно не помешает. К тому же, это единственная вещь, которую мне нравится носить. Думаю, она действительно идет…
Она не закончила предложения, потому что демон миссис Коултер неясным пятном золотого меха соскочил с дивана и придавил Пантелеймона к полу, так что тот не успел даже дернуться. Лайра закричала от испуга, а потом от ужаса и боли, в то время как Пантелеймон с визгом и рычанием извивался, не в силах освободиться от захвата золотой обезьяны. Прошло всего несколько секунд, и обезьяна одержала верх: одна из проворных черных лап обхватила его горло, еще две – задние лапы, а в оставшейся он схватил Пантелеймона за уши и потянул так, словно собирался их оторвать. Хоть и незлобно, но с холодной жестокой силой, которую ужасно было видеть, но еще ужаснее – чувствовать на себе.
Лайра в ужасе всхлипнула.
– Не надо! Пожалуйста! Не обижайте нас!
Миссис Коултер подняла глаза от букета роз.
– В таком случае, делай, как я тебе говорю, – сказала она.
– Обещаю!
Золотая обезьяна отступил от Пантелеймона, словно тот ему вдруг наскучил. Пантелеймон тут же бросился к Лайре, а она сграбастала его в охапку и поднесла к лицу, чтобы поцеловать и приласкать.
– Сейчас же, Лайра, – произнесла миссис Коултер.
Лайра резко развернулась и убралась в спальню, хлопнув дверью, но только дверь с треском закрылась, как тут же отворилась вновь. В паре футов от нее стояла миссис Коултер.
– Лайра, если ты будешь вести себя так невежливо и грубо, возникнет конфликт, в котором верх возьму я. Сию же секунду сними сумку. Контролируй эту неприятную нахмуренность. Никогда больше не хлопай дверью, слышу я это или нет. А сейчас – через несколько минут прибывают первые гости, которые ожидают увидеть тебя отлично себя держащей, милой, очаровательной, невинной, внимательной и в любом случае восхитительной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98