Волшебник задумчиво потёр щетинистый подбородок. Да где же эта ведьма, Сила её побери!
Люция появилась едва ли не четверть часа спустя. Но уж когда вошла, Торой простил ей долгие сборы. Во-первых, к тому времени чародей уже несколько поостыл, во-вторых, на преобразившуюся колдунку злиться было, скажем так, нелегко… Маг по-прежнему с интересом рассматривал отражение причудливо переливающегося заклятия, а потому не обернулся. Однако кривое зеркало с мрачными глубинами услужливо отразило возникшую за спиной девушку. Нет, раскрасавицей ведьма, конечно, не стала – это ей уж точно не грозило, – но всё же она заметно похорошела. Настолько заметно, что даже старое тусклое зеркало не могло этого скрыть.
Торой отметил не только изменения в одежде, но и также исчезновение невзрачной растрёпанной косы – пышные каштановые пряди теперь свободно рассыпались по плечам и спине Люции, что делало её прямо-таки прехорошенькой. Да и простое платье здешнего кроя шло колдунке гораздо больше флуаронских нарядов. Рукодельница Ланна умело подогнала свой старый девический наряд по хрупкой фигурке ведьмы при помощи боковых шнуровок. Платье, схваченное в поясе атласным кушаком, мягко струилась до пола – ни тебе шуршащих крахмалом подъюбников, ни пафосных рюшей по подолу, ни тафты. Очень неброско, но на удивление мило.
Ведьма, приосанившись, застыла посреди комнаты. Девушка терпеливо ждала, когда волшебник отвлечётся, наконец, от беззастенчивого любовного созерцания собственной физиономии и оценит-таки её новый наряд. Однако Торой, дрянь последняя, даже не повернулся в её сторону, всё пялился на свою заросшую щетиной рожу. Люция от досады закусила губу и надулась.
– Чего звал-то? – Злобно спросила она, вовсе не догадываясь о том, что чародей в эту самую минуту борется с двумя весьма противоречивыми чувствами – желанием удавить свою спутницу и, хм, желанием… оставить её в живых. Причём второе желание явно пересиливало первое.
Маг ещё несколько мгновений помолчал, выдерживая паузу и борясь со странным смятением. За его спиной худенькая насупленная девушка в зелёном платье тонула в призрачных глубинах мутного зеркала. Это было очень красиво. Особенно волшебнику нравились яростно высверкивающие на бледном лице глаза. Точь-в-точь того же цвета, что и заклятье над его головой. С удивлением Торой понял, что совершенно не может – да что там! – просто не в силах злиться. И это его смущало. Смущало главным образом потому, что любую другую прохвостку за подобную выходку с приворотом он бы просто изничтожил.
Между тем, стоящая за спиной насупленная девушка определённо не вызывала желания буйствовать и злиться. Напротив, трогательные острые плечи, руки, покладисто сложенные на складках юбки, и по-детски надутые губы будили прямо-таки непростительное умиление. Даже нежность. А уж чего-чего, так именно нежности Люция за свою выходку совершенно не заслуживала. Однако вести борьбу с самим собой у Тороя не получалось. Решительную битву с внутренним себялюбием он бесславно проигрывал в пользу… В пользу вполне определённого сердечного влечения к одной вздорной и совершенно непредсказуемой особе. В последней попытке удержаться на плаву, чародей попытался было вспомнить, как Люция едва не убила его своим Грибом. Но вместо этого в памяти услужливо всплыло утомлённое, осунувшееся лицо и изуродованные маленькие руки, которые упрямо тащили его бесчувственное тело по зимнему лесу.
Но всё-таки даже эти воспоминания не удержали Тороя от маленькой (и, скажем честно, довольно мальчишеской) мести – он равнодушно молчал. Мало того, некоторым усилием воли даже подбавил во взгляд благородной скуки. Девчонку, что за спиной волшебника нетерпеливо ожидала эффекта от своего появления, подобное безразличие совершенно неподдельно расстроило. Бледное лицо огорчённо вытянулось, надутые губы дрогнули, а правая бровь, напротив, упрямо и вздорно приподнялась.
Лишь налюбовавшись раздосадованной ведьмочкой вдосталь и посчитав паузу (а точнее маленькую месть) достаточной, волшебник, по-прежнему не поворачиваясь, наконец, сказал отражению колдунки:
– Очень милый наряд. И причёска эта тебе идёт.
Люция незамедлительно порозовела от удовольствия, мигом оттаяла и сказала «спасибо», а Илан, что как верный паж топтался за её спиной, снова занял облюбованное место на покрытом половичком сундуке. Колдунья подошла к Торою и стала позади, любуясь на себя-красивую из-за плеча волшебника – разгладила неровно лежащую складочку на платье, поправила у виска непокорную каштановую прядь и кокетливо повела плечами.
– Скажи-ка, разумница, – вкрадчиво спросил маг, дождавшись, когда она закончит прихорашиваться, – что это у меня над головой такое… затейливое?
Прохвостка, конечно, сделала вид, будто не сразу поняла суть вопроса, но всё-таки вспыхнула от досады – вот ведь стыдище-то – уличил! Захлопала ресницами и виновато посмотрела на мага. В мутном зеркале их взгляды встретились. От Тороя не утаилось то секундное усилие, с которым колдунья взяла себя в руки.
– Над голово-о-ой… – Недоумённо протянула она и сразу же предположила с деланным ужасом, – Неужели рога? Так это не ко мне… Это к той косоглазой, которая в лесу осталась. У неё и спрашивай. Я-то почём знаю.
Торой укусил себя за щёку, чтобы не расхохотаться. Вот ведь языкастая! Не забыла, как он её в таверне про рога спрашивал.
– А хочешь, скажу, почему не подействовало? – Скучным голосом поинтересовался он.
Девушка за его спиной равнодушно пожала плечами и, продолжая неотрывно смотреть отражению волшебника в глаза, огрызнулась:
– Больно надо… А почему?
Маг уже едва сдерживался от смеха:
– Ты какую-то траву забыла добавить, но главная причина, конечно, не в этом.
Люция заносчиво хмыкнула, но всё-таки снова не удержалась, спросила:
– И в чём же?
Он опять выдержал паузу и закончил:
– А в том, что ты бестолковая и гадкая. Гадким и бестолковым всегда не везёт.
Илан на своём сундуке навострил уши.
Колдунка обиженно засопела и пробубнила:
– Чего язвишь? Всё равно ж не получилось у меня…
Торой, уже не таясь, рассмеялся и, наконец, повернулся к своей собеседнице.
– Не получилось… Точнее, не совсем получилось. Зелье твоё действовало. Но недолго. Сутки, должно быть. А потом развеялось, только след и остался. И всё же неплохая была идея, нестандартная. Ведь не каждый день волшебник на себя в зеркало внутренним взором смотрит, а суток через трое от заклятия бы и вовсе видимого следа не осталось.
Колдунка наморщила лоб, ну да, точно! Точно зелье действовало! Было ведь что-то такое. Она припомнила, как едва живой Торой жалел её в «Сытой кошке», как предусмотрительно избавил её от известных неудобств, набросив на холодное седло шерстяную тунику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Люция появилась едва ли не четверть часа спустя. Но уж когда вошла, Торой простил ей долгие сборы. Во-первых, к тому времени чародей уже несколько поостыл, во-вторых, на преобразившуюся колдунку злиться было, скажем так, нелегко… Маг по-прежнему с интересом рассматривал отражение причудливо переливающегося заклятия, а потому не обернулся. Однако кривое зеркало с мрачными глубинами услужливо отразило возникшую за спиной девушку. Нет, раскрасавицей ведьма, конечно, не стала – это ей уж точно не грозило, – но всё же она заметно похорошела. Настолько заметно, что даже старое тусклое зеркало не могло этого скрыть.
Торой отметил не только изменения в одежде, но и также исчезновение невзрачной растрёпанной косы – пышные каштановые пряди теперь свободно рассыпались по плечам и спине Люции, что делало её прямо-таки прехорошенькой. Да и простое платье здешнего кроя шло колдунке гораздо больше флуаронских нарядов. Рукодельница Ланна умело подогнала свой старый девический наряд по хрупкой фигурке ведьмы при помощи боковых шнуровок. Платье, схваченное в поясе атласным кушаком, мягко струилась до пола – ни тебе шуршащих крахмалом подъюбников, ни пафосных рюшей по подолу, ни тафты. Очень неброско, но на удивление мило.
Ведьма, приосанившись, застыла посреди комнаты. Девушка терпеливо ждала, когда волшебник отвлечётся, наконец, от беззастенчивого любовного созерцания собственной физиономии и оценит-таки её новый наряд. Однако Торой, дрянь последняя, даже не повернулся в её сторону, всё пялился на свою заросшую щетиной рожу. Люция от досады закусила губу и надулась.
– Чего звал-то? – Злобно спросила она, вовсе не догадываясь о том, что чародей в эту самую минуту борется с двумя весьма противоречивыми чувствами – желанием удавить свою спутницу и, хм, желанием… оставить её в живых. Причём второе желание явно пересиливало первое.
Маг ещё несколько мгновений помолчал, выдерживая паузу и борясь со странным смятением. За его спиной худенькая насупленная девушка в зелёном платье тонула в призрачных глубинах мутного зеркала. Это было очень красиво. Особенно волшебнику нравились яростно высверкивающие на бледном лице глаза. Точь-в-точь того же цвета, что и заклятье над его головой. С удивлением Торой понял, что совершенно не может – да что там! – просто не в силах злиться. И это его смущало. Смущало главным образом потому, что любую другую прохвостку за подобную выходку с приворотом он бы просто изничтожил.
Между тем, стоящая за спиной насупленная девушка определённо не вызывала желания буйствовать и злиться. Напротив, трогательные острые плечи, руки, покладисто сложенные на складках юбки, и по-детски надутые губы будили прямо-таки непростительное умиление. Даже нежность. А уж чего-чего, так именно нежности Люция за свою выходку совершенно не заслуживала. Однако вести борьбу с самим собой у Тороя не получалось. Решительную битву с внутренним себялюбием он бесславно проигрывал в пользу… В пользу вполне определённого сердечного влечения к одной вздорной и совершенно непредсказуемой особе. В последней попытке удержаться на плаву, чародей попытался было вспомнить, как Люция едва не убила его своим Грибом. Но вместо этого в памяти услужливо всплыло утомлённое, осунувшееся лицо и изуродованные маленькие руки, которые упрямо тащили его бесчувственное тело по зимнему лесу.
Но всё-таки даже эти воспоминания не удержали Тороя от маленькой (и, скажем честно, довольно мальчишеской) мести – он равнодушно молчал. Мало того, некоторым усилием воли даже подбавил во взгляд благородной скуки. Девчонку, что за спиной волшебника нетерпеливо ожидала эффекта от своего появления, подобное безразличие совершенно неподдельно расстроило. Бледное лицо огорчённо вытянулось, надутые губы дрогнули, а правая бровь, напротив, упрямо и вздорно приподнялась.
Лишь налюбовавшись раздосадованной ведьмочкой вдосталь и посчитав паузу (а точнее маленькую месть) достаточной, волшебник, по-прежнему не поворачиваясь, наконец, сказал отражению колдунки:
– Очень милый наряд. И причёска эта тебе идёт.
Люция незамедлительно порозовела от удовольствия, мигом оттаяла и сказала «спасибо», а Илан, что как верный паж топтался за её спиной, снова занял облюбованное место на покрытом половичком сундуке. Колдунья подошла к Торою и стала позади, любуясь на себя-красивую из-за плеча волшебника – разгладила неровно лежащую складочку на платье, поправила у виска непокорную каштановую прядь и кокетливо повела плечами.
– Скажи-ка, разумница, – вкрадчиво спросил маг, дождавшись, когда она закончит прихорашиваться, – что это у меня над головой такое… затейливое?
Прохвостка, конечно, сделала вид, будто не сразу поняла суть вопроса, но всё-таки вспыхнула от досады – вот ведь стыдище-то – уличил! Захлопала ресницами и виновато посмотрела на мага. В мутном зеркале их взгляды встретились. От Тороя не утаилось то секундное усилие, с которым колдунья взяла себя в руки.
– Над голово-о-ой… – Недоумённо протянула она и сразу же предположила с деланным ужасом, – Неужели рога? Так это не ко мне… Это к той косоглазой, которая в лесу осталась. У неё и спрашивай. Я-то почём знаю.
Торой укусил себя за щёку, чтобы не расхохотаться. Вот ведь языкастая! Не забыла, как он её в таверне про рога спрашивал.
– А хочешь, скажу, почему не подействовало? – Скучным голосом поинтересовался он.
Девушка за его спиной равнодушно пожала плечами и, продолжая неотрывно смотреть отражению волшебника в глаза, огрызнулась:
– Больно надо… А почему?
Маг уже едва сдерживался от смеха:
– Ты какую-то траву забыла добавить, но главная причина, конечно, не в этом.
Люция заносчиво хмыкнула, но всё-таки снова не удержалась, спросила:
– И в чём же?
Он опять выдержал паузу и закончил:
– А в том, что ты бестолковая и гадкая. Гадким и бестолковым всегда не везёт.
Илан на своём сундуке навострил уши.
Колдунка обиженно засопела и пробубнила:
– Чего язвишь? Всё равно ж не получилось у меня…
Торой, уже не таясь, рассмеялся и, наконец, повернулся к своей собеседнице.
– Не получилось… Точнее, не совсем получилось. Зелье твоё действовало. Но недолго. Сутки, должно быть. А потом развеялось, только след и остался. И всё же неплохая была идея, нестандартная. Ведь не каждый день волшебник на себя в зеркало внутренним взором смотрит, а суток через трое от заклятия бы и вовсе видимого следа не осталось.
Колдунка наморщила лоб, ну да, точно! Точно зелье действовало! Было ведь что-то такое. Она припомнила, как едва живой Торой жалел её в «Сытой кошке», как предусмотрительно избавил её от известных неудобств, набросив на холодное седло шерстяную тунику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151