«Да, что ж им тут, мёдом что ли помазано!» – разозлился чародей, которого теперь, как назло неудержимо клонило в сон. Но в дверь вежливо поскреблись, и Торою не оставалось ничего иного, как так же вежливо ответить:
– Входите.
В тёмном проёме незамедлительно возникла согбенная Ульна со свечой в подрагивающей руке.
– Ой, сынок, а я гляжу, свет у тебя горел, да и девонька с мальцом только вышли, значит, не спишь. Дай, думаю, зайду, спрошу. Я ведь тоже не сплю, всё маюсь…
Да, нынешний вечер в буквальном смысле слова превратился для волшебника в вечер вопросов и ответов.
– Спрашивай, бабушка, – смирился он.
Ульна присела на табурет рядом с кроватью, пристроила медный подсвечник на сундучке и, сделав благолепное лицо, спросила:
– Сынок, ты ведь из этих? – Голова в ночном чепце качнулась в ту сторону, где предположительно мог бы находиться Гелинвир.
«Сынок» утвердительно кивнул, и старушка просияла:
– Значит, ты-то уж мне наверняка правду скажешь, трепать не будешь попусту. Так вот, правда ли, что у крепости вашей стены без малого сто аршин?
Подобный вопрос и удивил и насмешил Тороя. Удивил своей несвоевременностью, а насмешил прямо-таки детскими непосредственностью и любопытством. Прикинув в уме, маг ответил:
– Нет, бабуль, это врут. Стена там, конечно, высокая, но уж не до такой степени. Думаю, только аршин тридцать и наберётся.
Старуха удовлетворённо кивнула, словно доподлинно знала ответ, а потом вздохнула горестно, видимо, прощаясь с несбыточной мечтой:
– Значит, и об другом врут люди…
Маг насторожился:
– О чём «об другом»?
– Дык, об огнях неземных, которые, не чета нашим свечам да лучинам, – она кивнула на сундучок, – сами сияют и свету от них, как днём.
Губы против воли растянулись в улыбке – в Торое проснулась прямо-таки неудержимая тяга сотворить доброе дело, аж руки зачесались. Он знал, что народ в Фариджо хоть и живёт не в пример лучше и богаче других, а чудесами не избалован.
Лёгкий щелчок заставил Ульну изумлённо воззриться на всклокоченного усталого молодца, мол, чего это он? А потом в воздухе расцвёл лепесток необычайно яркого белого пламени…
Бабка несколько минут сидела неподвижно и строго взирала на чудо. Этакая реакция волшебника разочаровала, он надеялся, что старушка выразит своё удивление более живо, ну там… хоть ахнет, что ли.
А потом из воспалённых глаз Ульны выкатились две сиротливых слезы. По глубоким желобам морщин они скатились к подбородку и сорвались на пол. Сухая подрагивающая ладонь быстро отёрла лицо и уж теперь-то реакция ночной гостьи оправдала сотворение огонька – бабка расцвела в улыбке и прошептала:
– Стало быть, вон оно как… Теперь и помирать можно…
От последнего заявления сердце волшебника захолодело – ничего себе, это что ж, она теперь к праотцам отойти надумала, главное чудо света узрев? Вот так отблагодарил хозяев дома за постой, вот так уважил старушку! Маг лихорадочно соображал, что бы такое придумать, дабы многочисленная родня не нашла под утро вместо живой и вполне ещё бодрой бабушки хладный труп на остывших простынях.
– Э-э-э, бабуля, ты погоди с этим… – Растерянно протянул волшебник, – Давай, знаешь что… Я тебе его подарю! Ну, будет у вас в деревне неземной огонёк, станете пользоваться себе на радость и другим на зависть. А?
Ульна растерянно зашевелила морщинистыми губами:
– То есть, как это подаришь? Иль навсегда?
У волшебника отлегло от сердца:
– А то! – Несколько хвастливо заявил он.
– Ой… Ой… Ты эта, милок, погоди, – засуетилась старушка, – я под его мисочку принесу, новую, Кайве о прошлом годе из городу привёз. Я мигом! Только ты его не гаси, а то, мало ли, вдруг в следующий раз не разгорится…
Волшебник согласно кивнул:
– Тащи свою миску, бабуль.
Ульна резво подскочила, забыв и по больные ноги и про костную немочь, да припустила за миской, что твоя молодуха. Торой улыбнулся. Не прошло пяти минут, как за дверью снова поспешно зашаркали.
Бабка вошла в комнату, прижимая к груди расписную фарфоровую пиалу. От происходящего у старушки захватывало дух – это ж надо, неземной огонь на всю деревню! «Жирейные» теперь от зависти удавятся! Ульна на всякий случай протёрла миску уголком безукоризненно чистого передника и с благоговением протянула волшебнику. Маг ловко зачерпнул висящий в воздухе лепесток пламени и передал его в руки хранительнице.
– Сынок, а сколько он гореть-то будет?
Торой почесал лоб, размышляя, и, наконец, сказал:
– На твой век хватит, бабуль, так что ты уж подольше живи, чтобы всю деревню порадовать.
Мысленно волшебник завязал бесплотный узелок, соединив старую могучую яблоню, растущую во дворе, и свой дар невидимой нитью. Мощное и ещё вполне сильное дерево запросто поделится своей Силой с маленьким светляком, да и само не зачахнет. Метод, конечно, был запретный – из чернокнижия, волшебникам-то не разрешалось пользоваться иной Силой, кроме своей, и уж тем более тянуть Могущество из земли… Ну да ладно, пёс с ними, с запретами, пускай добрая старушка, а с ней и вся деревня, порадуются.
– Но учти, бабусь, из селенья дальше, чем на версту огонь уносить нельзя – погаснет. – Предупредил Торой.
Это было правдой – порвётся тонкая нить Силы и развеется волшебство, но это тоже только на пользу – не украдут диковину завистливые люди.
– Что ты, что ты! – Замахала Ульна руками. – Да, чтоб мы его кому отдали!
Она едва не с трепетом приняла пиалу из рук чародея и собралась, было уже идти, но на пороге обернулась и спросила нерешительно:
– Милок, а как его потише-то сделать, ну, когда спать ложимся?
Торой уже откинулся на кровать и даже задул бесполезную теперь в доме Ульны свечу, но всё же ответил сонным голосом:
– Ты ему скажи «тише» или «громче»…
Бабка поклонилась сначала засыпающему кудеснику, потом огоньку и прошептала: «Тише». Светляк послушно убавил яркость и слабо-слабо замерцал. Едва дверь за старушкой закрылась, до мага донеслось: «Громче!» и в щель из-под двери пролился луч ослепительного света.
«Ну, теперь до утра практиковаться будет», – успел подумать Торой, прежде чем провалиться в сладкий крепкий сон.
* * *
«Хлюп, хлюп», – чавкали лошадиные копыта.
«Шлёп, шлёп», – стучали нудные дождливые капли по капюшону кожаного плаща.
«Звяк, звяк», – уныло отзывались стремена.
Скукота. Только жирная грязь весело брызжет во все стороны. Подол нового ещё платья навсегда потерял презентабельный вид – промок и покрылся плюхами мокрой земли вперемешку с глиной. Бе!
Да, похоже, дождь в Фариджо зарядил так же надолго, как в своё время зима в соседнем Флуаронис. Ну, никак не везло путешественникам на погоду. Хоть плачь!
Люция уныло покачивалась в седле и смотрела в пелену нудного серого дождя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151