Когда наконец настала пора заканчивать работу, мои ноги тряслись, как студень, и в последней разгрузке я почти не участвовал. Я увидел, как переглядываются остальные работники, и мне стало стыдно. С трудом передвигая ноги, я добрался до телеги и залез в нее.
Когда мы приехали, все работники отправились в город, а я заковылял по дорожке к черному ходу. Мне пришлось пройти мимо кухни, воздух был напоен восхитительными ароматами еды. Повар начал печь к свадьбе пироги и хлеб. Я поторопился пройти мимо, спасаясь от этой пытки. Отец не приказывал мне голодать, и я знал, что могу поесть немного, но эта мысль казалась мне проявлением слабости и отступлением от моего решения измениться. Голод меня не убьет, и я гораздо быстрее вернусь в прежнюю форму.
Лестница, ведущая в мою комнату, показалась мне бесконечной и очень крутой. Добравшись до верха, я понял, что хочу только свернуться клубком вокруг своего многострадального живота. Я залез в низкую ванну, приготовленную для меня, и стоя вымылся. От меня отвратительно воняло. Теперь, став тяжелее, я куда больше потел, и пот скапливался в складках кожи. А если я не мылся слишком долго, на теле оставались пятна, похожие на ожоги, к которым было больно прикасаться.
Старая одежда Росса, выстиранная и приготовленная для меня, ждала меня на кровати. Она показалась мне слишком тесной и неудобной, особенно на влажной коже. Короткие волосы начали отрастать. Я тщательно их вытер, а затем, чтобы не смущать мать, побрился, прежде чем спуститься в комнату для шитья.
Она уже ждала меня вместе с двумя портнихами. В прошлый раз, когда с меня снимали мерки, этим занимался портной, а я был строен и подтянут. Было нечто крайне унизительное в том, чтобы раздеваться до нижнего белья перед тремя женщинами, которые принялись прикладывать ко мне куски ткани и закалывать их булавками. Одна из портних взглянула на мой живот и презрительно закатила глаза. Я отчаянно покраснел. Они закололи на мне будущий костюм, отошли и принялись совещаться, точно курицы, кудахчущие во дворе, затем снова меня окружили, начали перекалывать булавки, заставляя поднимать руки и ноги и вертеться в разные стороны. Ткань была темно-синей и не имела ничего общего с бравой зеленью кадетской формы. К тому времени, как я скрылся за ширмой и оделся, мне уже казалось, что ничего худшего со мной еще не случалось.
Я медленно поднялся по бесконечным ступеням в свою комнату и с мрачной решимостью сказал себе, что не стану выходить сегодня к столу. Я сомневался, что сумею устоять перед восхитительными ароматами еды. Вместо этого я отправился спать.
Во сне я превратился в себя другого и испытывал страшный голод. С грустью я вспоминал пропавшую втуне магию Танцующего Веретена. Я гордился тем, что остановил его танец и положил конец магии равнин, но сожалел, что не смог поглотить больше. Это был странный сон, наполненный ликованием победы и голодным негодованием - ведь еда должна была вскормить и мою магию. Я проснулся на рассвете, все еще чувствуя одновременно голод и смутный восторг. Первое я мог понять. Второго стыдился. Я потряс головой, чтобы прогнать клочья сна, и вступил в новый день.
Он стал повторением предыдущего, только еще несчастнее. Я чувствовал себя тупым и слабым, я опоздал к телеге и с большим трудом сумел в нее забраться. Меня изводили страшные голодные боли. В голове гудели молоты. Я обнял руками живот и скорчился.
Когда мы добрались до поля и телега остановилась, я спрыгнул вслед за остальными, но мои ноги подогнулись. Рабочие разразились хохотом, и я заставил себя смеяться вместе со всеми. Я с трудом выпрямился и взял железный прут из телеги. Мне показалось, что со вчерашнего дня он сделался вдвое тяжелее, но я все равно приступил к работе. Я пытался воткнуть его в жесткую землю под вкопанный камень, но он упорно соскальзывал. Мне хотелось кричать от разочарования. Руки словно лишились силы, и я начал пользоваться собственным весом. Утро было ужасным. Некоторое время спустя у меня открылось второе дыхание, и голод слегка приутих. Мышцы согрелись, и я старательно выполнял свою часть работы. Как и вчера, я отошел в сторону, когда мои товарищи достали свертки с едой. Обоняние стало для меня особенной пыткой. Нос рассказывал мне обо всем, что было запретно для рта, и слюна текла так обильно, что я вполне мог бы ею захлебнуться.
Я попытался напомнить себе, что я голодаю не впервые и даже не дольше прежнего. В те дни, что я провел с Девара, я ел очень мало, но мое тело сохраняло свою силу, оставаясь жилистым и стройным. Я не мог объяснить, почему я так ужасно страдаю сейчас, хотя прежде мог вытерпеть подобное. Неохотно я пришел к выводу: в Академии я растерял всю самодисциплину. Из этого следовало, что я сам во всем виноват. Глупо было с моей стороны настаивать, что, если я ел только пищу, поставленную передо мной на стол, я не могу быть ответственным за то, каким я стал. Не имеет значения, что мои товарищи, в отличие от меня, совсем не прибавляли в весе. Очевидно, того, что для них достаточно, для меня слишком много. Почему я упрямо отказывался это понимать? Разве доктор не пытался указать мне на это, столь тщательно расспрашивая, что я ем и сколько? Почему я не встревожился тогда и не урезал собственный рацион?
Мой отец прав.
Я могу винить в этом только самого себя.
Как ни странно, с чувством вины пришло и неожиданное облегчение. Я наконец отыскал причину того, что со мной случилось, в себе самом. И я снова почувствовал, что могу управлять собственной жизнью. Прежде, пока я не признавал, что делаю что-то не так, мой вес казался мне чем-то вроде проклятия, поразившего меня без всяких на то оснований. Я вспомнил, как перекладывал вину на чуму, и покачал головой. Будь это так, все кадеты, оправившиеся после болезни, выглядели бы как я. Я глубоко вздохнул и почувствовал, как во мне крепнет решимость. Я не стану нарушать свой пост сегодня.
А завтра встану и отправлюсь на свадьбу брата. Я вытерплю унижение, виновником которого являюсь сам, я буду помнить об ограничениях в еде, и не только на празднестве, но и в последующие дни. И вернусь в Академию, снова став стройным и сильным. А еще я пообещал себе, что к середине лета перешью пуговицы своей формы на прежние места.
Я решительно вернулся к работе и не щадил себя, у меня появились и прорвались новые мозоли, но я не обращал на них внимания. Я радовался тому, как у меня болят плечи и спина, наказывая свое непокорное тело тяжелой работой и голодом. Я заставил себя выбросить из головы боли в желудке и продолжал трудиться. К концу рабочего дня мои ноги тряслись от усталости, но я был горд собой. Я все решил и теперь изменял себя.
С таким настроением я вернулся домой, помылся и отправился на последнюю примерку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212