Только теперь, когда он снова встал рядом со мной, я сообразил, что мне следовало пнуть его, пока он стоял на одном колене. Если я попытаюсь вырваться сейчас, то добьюсь скорее жестоких побоев, чем предвкушаемой мной пули в спину. Еще одна возможность потеряна.
Отряд выстроился вокруг меня. Мне приходилось делать короткие быстрые шажки, но я не мог за ними угнаться. Кандалы больно вгрызались мне в ноги. Через три шага я захромал. С огромным трудом я сумел преодолеть короткую лестницу. К тому времени, как двери тюрьмы распахнулись и в глаза мне ударил яркий солнечный свет, боль была так сильна, что я уже не мог думать ни о чем другом.
- Я не могу идти, - сказал я им, но в ответ меня просто толкнули в спину.
Когда я споткнулся и едва не упал, они рассмеялись. Я поднял голову и оглянулся, продолжая семенить. Лицо идущего рядом Спинка раскраснелось от ярости, и он так сильно сжал губы, что они побелели. Я перехватил его взгляд, постарался забыть о боли и зашагал вперед.
Короткий путь от камеры до здания суда стал для меня тяжелым испытанием. Лишь однажды я видел на улицах Геттиса столько народу - перед самым танцем Пыли. Завидев меня, толпа хлынула вперед. Женщина, которой я прежде никогда не видел, выкрикивала самые омерзительные ругательства, какие мне только доводилось слышать, а потом упала на землю и забилась в истерическом припадке.
- Виселица слишком хороша для тебя! - крикнул кто-то из толпы и швырнул в меня гнилую картофелину.
Она попала в одного из солдат, и он сердито взревел в ответ. Казалось, это только возбудило толпу, и со всех сторон в меня полетели гнилые овощи и фрукты. Я видел, как переспелая слива попала в Спинка, однако он продолжал шагать вперед, глядя перед собой.
- Дорогу! Дорогу! - взревел сержант, и толпа неохотно расступилась.
Боль в скованных лодыжках соперничала с волнами ненависти, исходящими от толпы.
В зале суда было душно. Шаркая, я поднялся по ступенькам к скамье подсудимых. От зрителей меня отделяла стена, верхнюю часть которой образовывала железная решетка, что позволяло им хорошо меня видеть. Передо мной и чуть ниже находился столик, за которым сидел Спинк. Перед ним лежала небольшая стопка бумаг. Напротив, за большим столом, сидели капитан и два лейтенанта. За ними, на скамейках, нетерпеливо ждали своей очереди свидетели, готовые выступить против меня. Капитан Тайер, капитан Горлинг и Клара Горлинг заняли места отдельно от остальных. Семеро судей расположились на помосте в центре зала. Шеренга солдат удерживала толпу, собравшуюся посмотреть на суд. Те, кому не удалось пробиться внутрь, заглядывали в окна. Мне показалось, что я заметил Эбрукса, но, когда я повернул голову, его уже не было. Больше в зале не оказалось ни одного знакомого лица, если не считать Спинка.
Я стоял прямо и старался не обращать внимания на кандалы, впившиеся в мое тело. Я чувствовал, как по левой лодыжке течет кровь. Правая нога онемела.
Заседание началось с долгого чтения документа, в котором говорилось, что суд надо мной осуществят военные, а в случае, если меня признают виновным, город Геттис получит право наказать меня за преступление, совершенное против его граждан. Я выслушал все это сквозь туман боли. Мне разрешили присесть. Потом, когда зазвучала длинная молитва к доброму богу, которого просили помочь судьям бесстрашно защищать правосудие и наказать зло, вновь заставили встать. Я стоял с трудом, красная пелена боли застилала взгляд, в ушах звенело. Когда мне наконец позволили сесть, я наклонился к Спинку, чтобы сказать об этом, но офицер, отвечавший за порядок в суде, велел мне замолчать.
Я сидел, боль рябью взбиралась вверх от кандалов, но я пытался вслушиваться в предъявляемые мне обвинения. Офицер перечислял мои злодеяния. Сначала меня обвинили в изнасиловании Фалы, потом в ее убийстве и последующем сокрытии преступления. Затем перешли к оскорблениям, которые я наносил уважаемым женщинам на улицах Геттиса, и отравлению солдат, пытавшихся забрать мою упряжь как улику против меня. И наконец, кульминацией стал длинный список моих преступлений, совершенных в ту ночь, когда Карсина вошла в мой дом. Одна женщина упала в обморок при слове «некрофилия». Капитан Тайер закрыл лицо руками. Клара Горлинг смотрела на меня с нескрываемой ненавистью. Далее выступали многочисленные свидетели обвинения, а я выдерживал тихую пытку железными кандалами. Когда я наклонился, чтобы попытаться чуть сдвинуть их с истерзанной плоти, судья крикнул мне, чтобы я сидел прямо и проявлял уважение к суду.
Свидетельства против меня множились. Женщины, одна за одной, рассказывали, как они видели мои отвратительные приставания к Карсине при свете дня прямо на оживленных улицах Геттиса. Другие припомнили мне, как я сердито смотрел на благородного Дейла Харди, когда он пытался защитить честь Карсины от моих непристойных нападок. Один человек утверждал, что он слышал, как я, уходя, шептал в его адрес угрозы. Врач, которого я никогда не видел прежде, сообщил, что смерть солдат, которые пытались меня остановить, могла наступить только от яда. Затем было зачитано посмертное письмо сержанта Хостера и предъявлена упряжь Утеса, чтобы все могли увидеть пресловутый кусок менее потертой кожи и сравнить его с ремешком, который был «извлечен из посиневшей кожи на шее невинно убиенной Фалы».
Только поздно вечером Спинку позволили обратиться с вопросами к судьям. Я слушал его речь сквозь пелену усиливающейся боли. За Эмзил отправили посыльного. Пока суд ждал ее появления, Спинк зачитал показания Эбрукса и Кеси, которые считали меня хорошим человеком, хорошо выполнявшим обязанности кладбищенского сторожа. После долгого ожидания, во время которого судьи хмурились, а зрители нетерпеливо перешептывались, вернулся посыльный. Он сообщил лишь, что свидетель «не может дать показания». Спинк бросил на меня единственный тоскливый взгляд, но вновь обрел самообладание. С разрешения судьи он зачитал показания Эмзил. Я задумался было, почему она отказалась прийти, но, когда мой взгляд скользнул по залу суда, понял, что это не имеет значения. Моя судьба была решена задолго до того, как я вышел из камеры.
Семеро судей дружно встали и удалились, чтобы обсудить вердикт. Я сидел и ждал, пот градом катился по моему лицу и спине от боли в щиколотках. Зрители ерзали, перешептывались, а когда ожидание затянулось, принялись разговаривать в полный голос. Клара Горлинг что-то с яростью говорила своему мужу. Капитан Тайер сидел молча и пристально смотрел на меня. Я встретил его взгляд и отвернулся. Искреннее страдание на его лице тронуло меня. Он верил, что я виновен в чудовищном преступлении. Я обнаружил, что его ненависть не возмущает меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212