Так или иначе, но ему пришлось выйти на улицу. Мальчишку Кая все уже забыли. Так появилась Герта. Никто и ничего не заподозрил. А те, кто захотел пощупать, что у нее под платьем, дорого за это поплатились.
— Никто и ничего?
— Кроме меня.
— Когда это случилось?
Веки Золтана опустились.
— Давно.
Волна взметнулась вверх, порыв ветра швырнул в них клочья пены.
— Плохое время, — Золтан вытер ладонью лицо. — Мокрая зима. Начало декабря, а лед еще не встал. В другие годы в эти дни народ уже давно бы катался на коньках.
— На чем катался?
— На коньках. Такие штуки, как ножи. Их привязывают к башмакам и бегают по льду. Наверное, ты слышал поговорку: «Die verlt gaat op scaetsen» — «Мир катится на коньках»? Так вот, это про них.
Он помолчал. Перевел взгляд на травника.
— Так вот, я спрашиваю тебя — этот человек принял тебя, как друга, помог тебе в беде и не попросил за это никакой платы — неужели после этого тебе так важно, что у него между ног?!
Жуга медлил с ответом.
— Ты говоришь о Гертруде то «он», то «она», — сказал он наконец. — Как мне теперь ее звать?
— Ты сам ответил на свой вопрос, — вздохнул Золтан. — Человек, это ведь не только его естество. Одной одежды тоже недостаточно. Она живет как женщина, двигается, говорит и мыслит как женщина. Те, другие, которые в тавернах подрабатывают шлюхами, они играют в это. Плохо ли, хорошо, но играют. Притворяются. А она не играет. Взгляни правде в глаза: Кай давно уже умер. Зови ее Герта. Она будет тебе благодарна. Да, кстати, если говорить о любви, то ты не одинок в своих страданиях.
— Что? — травник поднял голову. — Это ты о чем?
— О Вильяме. Похоже, что он тоже к ней неровно дышит.
— Вилли?! Черт! — Жуга ударил кулаками в парапет. — Черт, черт! Нам только этого недоставало! Ну что за жизнь! Как только думаешь, что все в порядке, все тут же идет наперекосяк.
— Похоже, то, как вы разделали Селедку, произвело на него впечатление.
— Сопляк, — травник сплюнул. — Он так и не понял, насколько был близок к смерти. Да, это может добавить нам хлопот…
— Правду знаем только ты и я. Позаботься, чтобы Вильям не узнал.
Жуга лишь медленно кивнул, глядя вниз, на холодную воду канала, и Золтан не стал продолжать разговор на эту тему.
— Я разузнал то, что ты просил, — сказал он вместо этого. — Цурбааген — город морской, молочные дела здесь не в чести, сыров хватает привозных. Свой сыр здесь варит только Аксель Бауэр, причем, три сорта. Говорят, вкусные, хотя я сам не пробовал. Это на восточной окраине, за сукновальней Гинбера. Выяснить было не так уж сложно. Вот только не могу взять в толк, зачем это тебе понадобилось.
— Там Арнольд.
— Что?
— Я сказал, что там Арнольд. Наверное, и Линора тоже там.
— С чего ты взял?
— Долго объяснять. Как мне туда пройти?
— Нет, погоди, погоди, — Золтан протестующе поднял руку. — Пусть даже ты прав, тебе нельзя туда! Наверняка он там не один. Я пошлю своих людей, они все выяснят…
— Хватит, Золтан! — травник обернулся к нему с лицом мрачнее тучи. — Ты опять играешь в свою игру, все у тебя по полочкам, все расписано… А я так не могу! Твоя игра — это моя жизнь. Я боюсь опоздать. Ли плохо, но она еще жива. Я должен успеть.
— Все еще хочешь вернуть ее?
— Хагг, хватит! Хватит! — Жуга метнулся прочь от каменных перил. — Яд и пламя, как ты не поймешь…
Отступая, он ненароком толкнул проходившего мимо человека. Обернулся, бросил устало: «Я извиняюсь» и двинулся дальше, но не тут-то было. Прохожий — одутловатый малый лет восемнадцати, но добротно одетый и уже при мече, ухватил травника за полу рыжего плаща, рванул и развернул лицом к себе.
— Он извиняется! — воскликнул он и обернулся, апеллируя к своим дружкам, которые, как оказалось, следовали за ним чуть позади. — Ха-ха! Нет, вы только посмотрите на него! Он извиняется!
Те нестройно заржали. На скулах у травника заходили желваки.
— Я ведь, кажется, ясно сказал, что извиняюсь, — повторил он.
— А мне плевать, что ты сказал! — парнишка продолжал наседать на травника, с акцентом перекрикивая ветер. — Я не позволю… — он вынул меч. — И ты не сметь… не смеешь… Раз носишь меч, так вынимай его, и умрись, как мужчина!
— Дуэль! Дуэль! — с восторгом подхватила пьяная троица. — Сражайтесь, черт дери!
От главного забияки тоже крепко разило табаком и пивом. Травник помедлил, исподлобья оглядел всех четверых.
— Ну что ж, — сказал он, — ладно. Пусть будет так.
Одним движеньем травник выхватил свой меч и с разворота перешел в атаку. В три удара оттеснил противника к перилам, с коротким шорохом заплел стальное кружево вокруг его меча. Клинок взлетел в воздух. Парень попытался подхватить его, порезался и выронил опять, да так и остался стоять, тупо глядя, как его меч упал в воду и утонул.
— Мое почтенье, — травник коротко кивнул, вернул меч в ножны и быстрым шагом удалился прочь. Рыжее крыло плаща взметнулось на ветру и скрылось за углом. Три подгулявших парня на мосту оторопело смотрели ему вслед, забыв про своего дружка, который, пыхтя и ругаясь, безуспешно зажимал порез на ладони. Золтан притворился, что смотрит в сторону. Наконец они опомнились, шумно засуетились над раной и вскоре ушли.
Золтан задумчиво смотрел на переулок, в котором скрылся травник.
— Весь мир скользит по льду… — произнес он негромко. — Может, не такая уж плохая штука эта АэнАрда? Неужели он таки понял, что нельзя делить людей только на черных и белых?
Мгновение он колебался, затем поглубже нахлобучил шляпу, запахнул свой плащ и решительно зашагал в другую сторону, бормоча себе под нос: «И сказал волк Красной Шапочке: „Вот эта дорога ведет к твоей бабушке“, и указал ей на длинную. А сам побежал короткой…»
С этими словами он ускорил шаг и растворился в мокрых сумерках зимнего Цурбаагена.
Снег сыпал серой пеленой, уже не крошками, но хлопьями. Стало еще холоднее. Плащ травника набух водой. Проплутав по городу примерно с час, Жуга наконец выбрался на восточную окраину, где за маленькой и темной церковью примостилось приземистое, чуть покосившееся здание сукновальни. От кладбища его отделял высокий полуразломанный забор, сквозь дыры в котором виднелись какие-то сараи, телеги и сваленный в углу двора мусор. В щелях меж ставнями мерцал неяркий свет. Работа здесь не прекращалась даже ночью. Плескалось колесо, сквозь шум дождя слышался приглушенный стук валяльных мельниц. Люди изо всех сил стремились урвать последние рабочие дни, прежде чем лед скует ручей. Пахло жженым деревом, мочой и мокрой шерстью, при каждом шаге под ногой хрустели сухие сбитые головки ворсовальных шишек. Ошибиться было невозможно.
Дальше путь преграждала вода. Жуга огляделся в поисках моста или обходной дороги, ничего такого не нашел и решительно полез через забор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
— Никто и ничего?
— Кроме меня.
— Когда это случилось?
Веки Золтана опустились.
— Давно.
Волна взметнулась вверх, порыв ветра швырнул в них клочья пены.
— Плохое время, — Золтан вытер ладонью лицо. — Мокрая зима. Начало декабря, а лед еще не встал. В другие годы в эти дни народ уже давно бы катался на коньках.
— На чем катался?
— На коньках. Такие штуки, как ножи. Их привязывают к башмакам и бегают по льду. Наверное, ты слышал поговорку: «Die verlt gaat op scaetsen» — «Мир катится на коньках»? Так вот, это про них.
Он помолчал. Перевел взгляд на травника.
— Так вот, я спрашиваю тебя — этот человек принял тебя, как друга, помог тебе в беде и не попросил за это никакой платы — неужели после этого тебе так важно, что у него между ног?!
Жуга медлил с ответом.
— Ты говоришь о Гертруде то «он», то «она», — сказал он наконец. — Как мне теперь ее звать?
— Ты сам ответил на свой вопрос, — вздохнул Золтан. — Человек, это ведь не только его естество. Одной одежды тоже недостаточно. Она живет как женщина, двигается, говорит и мыслит как женщина. Те, другие, которые в тавернах подрабатывают шлюхами, они играют в это. Плохо ли, хорошо, но играют. Притворяются. А она не играет. Взгляни правде в глаза: Кай давно уже умер. Зови ее Герта. Она будет тебе благодарна. Да, кстати, если говорить о любви, то ты не одинок в своих страданиях.
— Что? — травник поднял голову. — Это ты о чем?
— О Вильяме. Похоже, что он тоже к ней неровно дышит.
— Вилли?! Черт! — Жуга ударил кулаками в парапет. — Черт, черт! Нам только этого недоставало! Ну что за жизнь! Как только думаешь, что все в порядке, все тут же идет наперекосяк.
— Похоже, то, как вы разделали Селедку, произвело на него впечатление.
— Сопляк, — травник сплюнул. — Он так и не понял, насколько был близок к смерти. Да, это может добавить нам хлопот…
— Правду знаем только ты и я. Позаботься, чтобы Вильям не узнал.
Жуга лишь медленно кивнул, глядя вниз, на холодную воду канала, и Золтан не стал продолжать разговор на эту тему.
— Я разузнал то, что ты просил, — сказал он вместо этого. — Цурбааген — город морской, молочные дела здесь не в чести, сыров хватает привозных. Свой сыр здесь варит только Аксель Бауэр, причем, три сорта. Говорят, вкусные, хотя я сам не пробовал. Это на восточной окраине, за сукновальней Гинбера. Выяснить было не так уж сложно. Вот только не могу взять в толк, зачем это тебе понадобилось.
— Там Арнольд.
— Что?
— Я сказал, что там Арнольд. Наверное, и Линора тоже там.
— С чего ты взял?
— Долго объяснять. Как мне туда пройти?
— Нет, погоди, погоди, — Золтан протестующе поднял руку. — Пусть даже ты прав, тебе нельзя туда! Наверняка он там не один. Я пошлю своих людей, они все выяснят…
— Хватит, Золтан! — травник обернулся к нему с лицом мрачнее тучи. — Ты опять играешь в свою игру, все у тебя по полочкам, все расписано… А я так не могу! Твоя игра — это моя жизнь. Я боюсь опоздать. Ли плохо, но она еще жива. Я должен успеть.
— Все еще хочешь вернуть ее?
— Хагг, хватит! Хватит! — Жуга метнулся прочь от каменных перил. — Яд и пламя, как ты не поймешь…
Отступая, он ненароком толкнул проходившего мимо человека. Обернулся, бросил устало: «Я извиняюсь» и двинулся дальше, но не тут-то было. Прохожий — одутловатый малый лет восемнадцати, но добротно одетый и уже при мече, ухватил травника за полу рыжего плаща, рванул и развернул лицом к себе.
— Он извиняется! — воскликнул он и обернулся, апеллируя к своим дружкам, которые, как оказалось, следовали за ним чуть позади. — Ха-ха! Нет, вы только посмотрите на него! Он извиняется!
Те нестройно заржали. На скулах у травника заходили желваки.
— Я ведь, кажется, ясно сказал, что извиняюсь, — повторил он.
— А мне плевать, что ты сказал! — парнишка продолжал наседать на травника, с акцентом перекрикивая ветер. — Я не позволю… — он вынул меч. — И ты не сметь… не смеешь… Раз носишь меч, так вынимай его, и умрись, как мужчина!
— Дуэль! Дуэль! — с восторгом подхватила пьяная троица. — Сражайтесь, черт дери!
От главного забияки тоже крепко разило табаком и пивом. Травник помедлил, исподлобья оглядел всех четверых.
— Ну что ж, — сказал он, — ладно. Пусть будет так.
Одним движеньем травник выхватил свой меч и с разворота перешел в атаку. В три удара оттеснил противника к перилам, с коротким шорохом заплел стальное кружево вокруг его меча. Клинок взлетел в воздух. Парень попытался подхватить его, порезался и выронил опять, да так и остался стоять, тупо глядя, как его меч упал в воду и утонул.
— Мое почтенье, — травник коротко кивнул, вернул меч в ножны и быстрым шагом удалился прочь. Рыжее крыло плаща взметнулось на ветру и скрылось за углом. Три подгулявших парня на мосту оторопело смотрели ему вслед, забыв про своего дружка, который, пыхтя и ругаясь, безуспешно зажимал порез на ладони. Золтан притворился, что смотрит в сторону. Наконец они опомнились, шумно засуетились над раной и вскоре ушли.
Золтан задумчиво смотрел на переулок, в котором скрылся травник.
— Весь мир скользит по льду… — произнес он негромко. — Может, не такая уж плохая штука эта АэнАрда? Неужели он таки понял, что нельзя делить людей только на черных и белых?
Мгновение он колебался, затем поглубже нахлобучил шляпу, запахнул свой плащ и решительно зашагал в другую сторону, бормоча себе под нос: «И сказал волк Красной Шапочке: „Вот эта дорога ведет к твоей бабушке“, и указал ей на длинную. А сам побежал короткой…»
С этими словами он ускорил шаг и растворился в мокрых сумерках зимнего Цурбаагена.
Снег сыпал серой пеленой, уже не крошками, но хлопьями. Стало еще холоднее. Плащ травника набух водой. Проплутав по городу примерно с час, Жуга наконец выбрался на восточную окраину, где за маленькой и темной церковью примостилось приземистое, чуть покосившееся здание сукновальни. От кладбища его отделял высокий полуразломанный забор, сквозь дыры в котором виднелись какие-то сараи, телеги и сваленный в углу двора мусор. В щелях меж ставнями мерцал неяркий свет. Работа здесь не прекращалась даже ночью. Плескалось колесо, сквозь шум дождя слышался приглушенный стук валяльных мельниц. Люди изо всех сил стремились урвать последние рабочие дни, прежде чем лед скует ручей. Пахло жженым деревом, мочой и мокрой шерстью, при каждом шаге под ногой хрустели сухие сбитые головки ворсовальных шишек. Ошибиться было невозможно.
Дальше путь преграждала вода. Жуга огляделся в поисках моста или обходной дороги, ничего такого не нашел и решительно полез через забор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171