Но пути людей и эльфов разошлись давно, быть может, изначально. Когда вы еще жили в пещерах и одевались в шкуры, мы уже строили свои города и слагали стихи. Не знаю, наша магия была причиной, или что другое, но мы решили познавать себя. А люди изначально принялись ломать и перестраивать природу под свои нужды. Искра волшебства, даже если она и была заложена в вас, постепенно угасла. Из-за этого мы долго считали ваш народ простыми животными. Не сочти за грубость, но люди делали все, чтобы это звание подтвердить. Потом земля стала слишком тесна для двух племен, пришло время для войн… А нас было слишком мало и мы были слишком горды. Но в природе почему-то побеждает посредственность, середина. И тогда наш народ решил уйти.
— А середина — это, конечно, люди, — хмыкнул Жуга.
— Не смейся. Мы… отличаемся. Я даже не могу сказать сразу, чем. Нам нужно меньше еды, мы не боимся холода и не болеем вашими болезнями. Наша жизнь не бесконечна, но длинна. Мы не нуждаемся в жилище, наш дом — весь мир, холмы, леса и горы. Мы можем чувствовать, что думают другие, пользоваться магией… Мы гибкие в телах и в мыслях, холодные, текучие как воздух и вода. Вот гномы, те наоборот — огонь и камень, заскорузлые и крепкие. Они не очень ловкие и плохо видят, их главное преимущество — сила. Даже из оружия они выбирают что потяжелее, чтоб наверняка — топор, булаву, а в бою надеются больше на доспех, а доспехи у них ты сам видел, какие. А люди… Вы как бы между этими и теми. Вспыльчивые как огонь, упертые в свою гордыню и вместе с этим эфемерные как бабочки-поденки.
— Ну, наговорил. Не знаешь, прямо, смеяться или плакать.
— Сам напросился… О чем ты хочешь, чтобы я еще рассказал?
— Ну хотя бы о времени. Как вы его измеряете?
— Ну, это сложно, это не расскажешь так вот, сразу. Мы делим год на пять месяцев, по семьдесят три дня каждый. Первый — Ард Анденвил, месяц Возрождения Земли. Это ваш март, апрель и большая часть мая. Второй — Бэл Тайен или «Цветение цветов», вбирает ваш июнь, июль, а также по чуть-чуть из августа и мая. Потом идет Аитам Тэйд — «Сбор Осени», ну, это август, весь сентябрь и начало ноября. Затем — Ис'са Феайннэ — месяц Холодного Солнца и, наконец, Ард Таэд — месяц Смерти. Раз в год, в короткий день зимы мы пляшем Танец Девственного Круга, и год приходит к повороту, а раз в четыре года летом наступает День Забытых Дней, и это тоже праздник. А в остальном все так же, как у вас. В конце концов, люди многое переняли у эльфов. Например, часы.
— И в самом деле, сразу не поймешь, — признал Жуга.
С носа корабля доносилось заунывное гудение. Меховой мешок Рой-Роя на поверку оказался старенькой волынкой, на которой тот играл с большим старанием и несколько меньшим умением. Мелодия называлась «Бравые шотландцы». Кроме нее Рой умел играть еще походный марш «То Кемпбелы идут, ура, ура!» и пару-тройку песенок — «Темный остров», «Девушки Ирландии» и еще одну, со странным названием «Косоглазая Мэри».
— Это еще что! — говорил обычно он, когда заканчивал играть. — Вот у нас в горах, когда большие игры, такие состязания бывают! Случается, пиброхи падают без сил. Вот там — да-а, там такое иногда услышать можно…
Если судить по его рассказам, игры горцев в королевстве скоттов были довольно странным состязанием, где были бег, бросание бревна и камня (в том числе и в высоту), стрельба из лука, перетягивание каната, игра на волынке и танцы. И не стоило думать, будто игра на волынке и танцы были просто для «отмазки» — по утверждениям Роя, именно волынщики — пиброхи получали самые большие денежные вознаграждения. Травник иногда думал, не эта ли награда заставила скупого Роя научиться играть на волынке. А учиться, судя по всему, ему предстояло еще долго. Впрочем, как сострил однажды Хельг, Рой и сейчас мог вполне прилично зарабатывать, если бы люди додумались платить ему за то, чтобы он замолчал. Однако в море, за неимением других развлечений, волынка ему сходила с рук. Моряки иногда даже сами просили Роя что-нибудь сыграть.
— Повезло, нечего сказать, — недовольно бурчал Яльмар. — Все уши продудел своей волынкой, горец полоумный… И угораздило же меня из всех моряков подобрать именно этого, с его козлиным мешком!
Жуга улыбнулся своим мыслям, потом нахмурился, припоминая странные названия эльфийских времен года, вызывающие смутный отголосок узнавания в душе, и вдруг вскинул голову. Рыжие волосы взметнулись.
— Послушай… Мы тогда не знали, не смогли узнать… Ты можешь мне сейчас сказать, как тебя зовут?
Тил напрягся, выпрямился в струнку. Раскосые глаза его сощурились. Жуга поймал себя на мысли, что если его собственное отражение намекало на сходство с лисой, то в лице Тила проглядывало что-то кошачье.
— Что в имени тебе моем? Разве это важно?
— Может, и нет, но мне почему-то кажется, что это может нам помочь.
Тил закрыл глаза, как будто бы припоминая. Потом открыл их. Посмотрел на травника.
— Имя мне, — с каким-то удивлением в глазах сказал, помедлив, он, — Aitam'en Feainname as Faule ae-Laik.
Имя сорвалось с губ эльфа, словно первая строка какого-то стихотворения. Язык звучал отчетливо, без лишних пауз и длиннот, певучий, звонкий как весенняя капель. Дракошка встрепенулся и завертел головой, как будто услыхал знакомые слова.
— Аитам'ен Феайннамэ ас Фаулэ э-Лаик… — повторил Жуга. — Красиво. Но это ведь, наверное, что-то значит?
— Да. На языке людей — «Осенний солнца луч в листве зеленой».
Сердце травника замерло, потом пустилось в галоп. Он сжал кулаки.
— Ах, Олле, — пробормотал он, — как же мне надоели твои загадки… Почему ты до сих пор молчал?
Телли выглядел смущенным и растерянным.
— Я… Ну, понимаешь, я об этом совершенно не задумывался! И потом, какой дурак будет играться со своим именем, переводить его и все такое прочее?
— Ключ… — нахмурился Жуга. — Последняя строка, ты помнишь? «Конец игры настанет, где кипит драконов ключ.» Яльмар!
— А? — приподнял голову тот. — Чего вам?
— В этой самой Исландии есть горячие ключи?
— Горячие ключи? — варяг сел и поскреб между лопатками. — Конечно. Их там до хрена. Там кое-где земля кипит, не говоря уж о воде. А что случилось-то?
Воцарилось молчание.
— Огонь, — сказал Жуга. — Тепло. Он ищет там огонь. Вот почему Исландия.
— Проснись, Жуга! Проснись! Открой глаза!
Веселый звонкий крик варяга вырвал травника из сна; Жуга вскочил и суматошно заоглядывался. День выдался невероятно ясным и холодным.
— Что стряслось?
— Нарвалы за бортом! Взгляни, какая красота!
Корабль мчался полным ходом, а рядом с ним в воде, скользя размытыми тенями, неслись пятнистые тела нарвалов. Выставив вперед витые костяные пики, единороги моря мерили собой пространство вод, не зная устали и страха. Держались они у самой поверхности, изредка выпрыгивая в воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
— А середина — это, конечно, люди, — хмыкнул Жуга.
— Не смейся. Мы… отличаемся. Я даже не могу сказать сразу, чем. Нам нужно меньше еды, мы не боимся холода и не болеем вашими болезнями. Наша жизнь не бесконечна, но длинна. Мы не нуждаемся в жилище, наш дом — весь мир, холмы, леса и горы. Мы можем чувствовать, что думают другие, пользоваться магией… Мы гибкие в телах и в мыслях, холодные, текучие как воздух и вода. Вот гномы, те наоборот — огонь и камень, заскорузлые и крепкие. Они не очень ловкие и плохо видят, их главное преимущество — сила. Даже из оружия они выбирают что потяжелее, чтоб наверняка — топор, булаву, а в бою надеются больше на доспех, а доспехи у них ты сам видел, какие. А люди… Вы как бы между этими и теми. Вспыльчивые как огонь, упертые в свою гордыню и вместе с этим эфемерные как бабочки-поденки.
— Ну, наговорил. Не знаешь, прямо, смеяться или плакать.
— Сам напросился… О чем ты хочешь, чтобы я еще рассказал?
— Ну хотя бы о времени. Как вы его измеряете?
— Ну, это сложно, это не расскажешь так вот, сразу. Мы делим год на пять месяцев, по семьдесят три дня каждый. Первый — Ард Анденвил, месяц Возрождения Земли. Это ваш март, апрель и большая часть мая. Второй — Бэл Тайен или «Цветение цветов», вбирает ваш июнь, июль, а также по чуть-чуть из августа и мая. Потом идет Аитам Тэйд — «Сбор Осени», ну, это август, весь сентябрь и начало ноября. Затем — Ис'са Феайннэ — месяц Холодного Солнца и, наконец, Ард Таэд — месяц Смерти. Раз в год, в короткий день зимы мы пляшем Танец Девственного Круга, и год приходит к повороту, а раз в четыре года летом наступает День Забытых Дней, и это тоже праздник. А в остальном все так же, как у вас. В конце концов, люди многое переняли у эльфов. Например, часы.
— И в самом деле, сразу не поймешь, — признал Жуга.
С носа корабля доносилось заунывное гудение. Меховой мешок Рой-Роя на поверку оказался старенькой волынкой, на которой тот играл с большим старанием и несколько меньшим умением. Мелодия называлась «Бравые шотландцы». Кроме нее Рой умел играть еще походный марш «То Кемпбелы идут, ура, ура!» и пару-тройку песенок — «Темный остров», «Девушки Ирландии» и еще одну, со странным названием «Косоглазая Мэри».
— Это еще что! — говорил обычно он, когда заканчивал играть. — Вот у нас в горах, когда большие игры, такие состязания бывают! Случается, пиброхи падают без сил. Вот там — да-а, там такое иногда услышать можно…
Если судить по его рассказам, игры горцев в королевстве скоттов были довольно странным состязанием, где были бег, бросание бревна и камня (в том числе и в высоту), стрельба из лука, перетягивание каната, игра на волынке и танцы. И не стоило думать, будто игра на волынке и танцы были просто для «отмазки» — по утверждениям Роя, именно волынщики — пиброхи получали самые большие денежные вознаграждения. Травник иногда думал, не эта ли награда заставила скупого Роя научиться играть на волынке. А учиться, судя по всему, ему предстояло еще долго. Впрочем, как сострил однажды Хельг, Рой и сейчас мог вполне прилично зарабатывать, если бы люди додумались платить ему за то, чтобы он замолчал. Однако в море, за неимением других развлечений, волынка ему сходила с рук. Моряки иногда даже сами просили Роя что-нибудь сыграть.
— Повезло, нечего сказать, — недовольно бурчал Яльмар. — Все уши продудел своей волынкой, горец полоумный… И угораздило же меня из всех моряков подобрать именно этого, с его козлиным мешком!
Жуга улыбнулся своим мыслям, потом нахмурился, припоминая странные названия эльфийских времен года, вызывающие смутный отголосок узнавания в душе, и вдруг вскинул голову. Рыжие волосы взметнулись.
— Послушай… Мы тогда не знали, не смогли узнать… Ты можешь мне сейчас сказать, как тебя зовут?
Тил напрягся, выпрямился в струнку. Раскосые глаза его сощурились. Жуга поймал себя на мысли, что если его собственное отражение намекало на сходство с лисой, то в лице Тила проглядывало что-то кошачье.
— Что в имени тебе моем? Разве это важно?
— Может, и нет, но мне почему-то кажется, что это может нам помочь.
Тил закрыл глаза, как будто бы припоминая. Потом открыл их. Посмотрел на травника.
— Имя мне, — с каким-то удивлением в глазах сказал, помедлив, он, — Aitam'en Feainname as Faule ae-Laik.
Имя сорвалось с губ эльфа, словно первая строка какого-то стихотворения. Язык звучал отчетливо, без лишних пауз и длиннот, певучий, звонкий как весенняя капель. Дракошка встрепенулся и завертел головой, как будто услыхал знакомые слова.
— Аитам'ен Феайннамэ ас Фаулэ э-Лаик… — повторил Жуга. — Красиво. Но это ведь, наверное, что-то значит?
— Да. На языке людей — «Осенний солнца луч в листве зеленой».
Сердце травника замерло, потом пустилось в галоп. Он сжал кулаки.
— Ах, Олле, — пробормотал он, — как же мне надоели твои загадки… Почему ты до сих пор молчал?
Телли выглядел смущенным и растерянным.
— Я… Ну, понимаешь, я об этом совершенно не задумывался! И потом, какой дурак будет играться со своим именем, переводить его и все такое прочее?
— Ключ… — нахмурился Жуга. — Последняя строка, ты помнишь? «Конец игры настанет, где кипит драконов ключ.» Яльмар!
— А? — приподнял голову тот. — Чего вам?
— В этой самой Исландии есть горячие ключи?
— Горячие ключи? — варяг сел и поскреб между лопатками. — Конечно. Их там до хрена. Там кое-где земля кипит, не говоря уж о воде. А что случилось-то?
Воцарилось молчание.
— Огонь, — сказал Жуга. — Тепло. Он ищет там огонь. Вот почему Исландия.
— Проснись, Жуга! Проснись! Открой глаза!
Веселый звонкий крик варяга вырвал травника из сна; Жуга вскочил и суматошно заоглядывался. День выдался невероятно ясным и холодным.
— Что стряслось?
— Нарвалы за бортом! Взгляни, какая красота!
Корабль мчался полным ходом, а рядом с ним в воде, скользя размытыми тенями, неслись пятнистые тела нарвалов. Выставив вперед витые костяные пики, единороги моря мерили собой пространство вод, не зная устали и страха. Держались они у самой поверхности, изредка выпрыгивая в воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171