В конце концов, стрела ведь выполнила самое заветное желание Герты, и кто мог поклясться, что им не было желание забыть? Зато теперь все чаще Тил и Нелли были вместе, по ночам сидели на носу, и Тил рассказывал про звезды, про моря, про своего дракона, но никогда — про то, что было с Гертой. Про это Телли и Жуга условились молчать, и наверное правильно условились. Две недели тому назад, когда кнорр уже миновал Хук-ван-Холланд, Жуга впервые услышал, как она смеется.
— Может быть, пойдем? — в который уже раз предложил Золтан.
Жуга поправил капюшон плаща. Нахохлился.
— Не знаю. Ты иди. Я тут побуду.
— Я подожду тебя внизу. Зайду пока, куплю чего-нибудь поесть.
Травник дернул плечом: «Покупай», и тот неслышно ушел.
Небо из синего стало сине-зеленым. Багровел закат. Травник не видел всех его цветов, но все равно смотрел, как зачарованный. Туман клубился и густел, обретал очертания. Все становилось расплывчатым, значительным. Загадочным. «Рожденье года, — думал травник. — Почему начало завсегда такое блеклое? А ведь взять к примеру осень, так та наоборот — сплошная мешанина красок… Почему? Как будто кто-то хочет нарядиться в последний раз и после умереть.»
Земля внизу притягивала, поворачивалась медленно. Жуга сморгнул — впервые у него при взгляде вниз кружилась голова; он вздрогнул и поспешно отвел взгляд. Что-то изменилось, только перемены были незаметны. Как стихия воздуха, которая меняется незримо.
«Он что-то сделал, — подумал Жуга. — Он что-то сделал, тот дракон… Что-то сделал со мною. И я не знаю, что.»
За спиной раздались легкие шаги. Остановились.
— Прошлое — поделом, — проговорил Жуга, по-прежнему упрямо глядя вниз. — Это только кажется, что можно все начать с начала, на самом деле все возвращается. И жжется. Может, Герта и была права, когда хотела все забыть?
Ответили молчанием. Жуга напрягся. Обернулся тихо-тихо. Замер.
Пес был здесь. Поджарый, мускулистый, он стоял, расставив все четыре лапы, менее чем в четырех шагах за травником. На мгновение нахлынул страх, нахлынул и тут же прошел, сменившись безразличием. Пес не стремился нападать, он просто пришел и стоял. Шерсть рыжую покрыла ржавчина заката. Щурились глаза.
— Ну что ж, — проговорил Жуга, — все верно, ведь уже весна. Я так и думал, что один из вас придет за мной.
«Я пришел не за тобой»
— Мне все равно, — Жуга махнул рукой и отвернулся, на какое-то мгновенье потеряв к собаке интерес. Затем вдруг обернулся снова и вгляделся повнимательней.
— Постой. Так ты… из тех, что приходили за огнивом?
Кивок.
— Ах вот как, — травник закусил губу. — Так стало быть, Рудольф…
«Рудольф сам сделал свой выбор. Я тут не при чем.»
— Тогда чего тебе надо? Если причина в деньгах, то я тебе их верну, как только Яльмар уладит все свои дела. Или… Яд и пламя, неужели все-таки Натан их разменял?
«Оставь себе. Теперь мне уже ничего не надо. Я видел то, что я хотел увидеть. Можешь их менять и тратить — я больше не приду.»
Сны.
Травник на мгновение прикрыл глаза.
Что делал страж сокровищ в бездне сновидений? Для чего явился в город, если деньги теперь были не нужны?
Бездна наплывала. Сны вновь вели дорогой к имени. В который раз Жуга обдумывал все это и невольно поражался: каким же надо быть невероятным существом, чтобы пользоваться ею для игры!
— Эйнар, — сказал он наконец, открывая глаза.
«Да, это я.»
— Так стало быть, ты вовсе не дельфин.
Пес сел и стал чесаться словно самая обыкновенная собака. Встряхнул косматой головой. Глаза мерцали в сумерках как два фонаря. Большие такие глаза. Серьезные. И была совершенно человеческая тоска в их глубине.
«Чья вина, что Рудольф сочинил некрасивую сказку? Может, было бы и так, и я сейчас резвился бы в море, ни о чем не думая. Но он убил меня из-за угла, и вот тогда, наверное, мое желание поменялось. Я хотел лишь только отомстить. Все это время — отомстить за мою поруганную любовь. Отомстить — и больше ничего.»
Жуга опустил глаза. Долго молчал.
— Да, — сказал он наконец, — теперь я вижу, как мне повезло. Я мог бы стать таким как ты.
«Твой наставник принял на себя стрелу, которая была предназначена тебе. Хороший учитель даже свою смерть превратит в урок. Помни это. И прости его.»
— За что?
«За то, что он тебя оставил.»
Травник встал и отошел от края площадки. Остановился перед псом.
— Ты знаешь Сны Драконов лучше меня, Эйнар. Можешь ты ответить на один вопрос? Всего лишь на один?
«Говори.»
— Заветное желание Герты. Какое оно было?
«Как и у всех. Чтобы ее любили.»
— И все?
«И все.»
— Оно… сбылось?
Пес каким-то странным образом ухитрился пожать плечами.
«Сильна словно смерть любовь. Тебе видней, Лис. Тебе видней.»
Травник неловко повел руками. Прошелся пятерней по волосам.
— Я говорил ему… ей… В общем, я говорил… Как думаешь, у эльфов и людей могут быть дети?
Ответа на последовало. Очертания пса вдруг заискрились и поблекли, и там, где только что стоял Эйнар, вдруг стали чернота и звезды.
Наступила ночь.
Растрепанное утро рвалось в окна пеньем птиц и свежим ветром, и еще каким-то странным, необыкновенным звуком, приходящим лишь во сне — звучаньем флейты-пикколо, звенящим радостным мальчишеским сопрано, звоном ручейков и свистом ветра в парусах. Еще звучал в нем дикий зов, восторг и упоение.
Жуга продрал глаза, одно мгновение лежал, соображая, что к чему, затем вскочил и бросился к окну, лишь чудом при этом из него не выпав.
Высоко над городом летал и пел дракон.
С тех пор, как Рик поднялся на крыло, он вытянулся, сделался большим и гибким. На шее и спине его прорезался остроконечный гребень, длинные отростки на макушке превратились в настоящие рога, блистающие, словно зеркала; на левом роге трепетал кумачовый флажок. Рик упивался воздухом, кружил, выделывал курбеты и нырял воздушным змеем, и при этом непрерывно выпевал свою затейливую песню торжества и подступавшей взрослости. Бока его играли золотым и красным. Восходило солнце, город был еще в тени, и потому все эти яркие цвета на фоне синевы небес казались невообразимо чистыми и светлыми.
Лиссбург просыпался. За то время, пока травник отсутствовал, руины разобрали, да и вообще вся улица Синей Сойки помаленьку отстроилась. Теперь повсюду жители распахивали окна и смотрели вверх. Одни поспешно прятались назад, другие же наоборот восхищенно охали и присвистывали. Народ выходил на улицы, карабкался на крышы.
Тил тоже был на улице, стоял у входа в дом и весело смотрел, как Рик выделывает в небе кренделя.
— Вот чудеса… — пробормотал Жуга. — Откуда он тут взялся? Ты позвал?
Телли обернулся и блеснул зубами. Рассмеялся звонко, весело. Подбросил на ладони тонкую отполированную палочку и протянул ее травнику. Тот машинально взял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
— Может быть, пойдем? — в который уже раз предложил Золтан.
Жуга поправил капюшон плаща. Нахохлился.
— Не знаю. Ты иди. Я тут побуду.
— Я подожду тебя внизу. Зайду пока, куплю чего-нибудь поесть.
Травник дернул плечом: «Покупай», и тот неслышно ушел.
Небо из синего стало сине-зеленым. Багровел закат. Травник не видел всех его цветов, но все равно смотрел, как зачарованный. Туман клубился и густел, обретал очертания. Все становилось расплывчатым, значительным. Загадочным. «Рожденье года, — думал травник. — Почему начало завсегда такое блеклое? А ведь взять к примеру осень, так та наоборот — сплошная мешанина красок… Почему? Как будто кто-то хочет нарядиться в последний раз и после умереть.»
Земля внизу притягивала, поворачивалась медленно. Жуга сморгнул — впервые у него при взгляде вниз кружилась голова; он вздрогнул и поспешно отвел взгляд. Что-то изменилось, только перемены были незаметны. Как стихия воздуха, которая меняется незримо.
«Он что-то сделал, — подумал Жуга. — Он что-то сделал, тот дракон… Что-то сделал со мною. И я не знаю, что.»
За спиной раздались легкие шаги. Остановились.
— Прошлое — поделом, — проговорил Жуга, по-прежнему упрямо глядя вниз. — Это только кажется, что можно все начать с начала, на самом деле все возвращается. И жжется. Может, Герта и была права, когда хотела все забыть?
Ответили молчанием. Жуга напрягся. Обернулся тихо-тихо. Замер.
Пес был здесь. Поджарый, мускулистый, он стоял, расставив все четыре лапы, менее чем в четырех шагах за травником. На мгновение нахлынул страх, нахлынул и тут же прошел, сменившись безразличием. Пес не стремился нападать, он просто пришел и стоял. Шерсть рыжую покрыла ржавчина заката. Щурились глаза.
— Ну что ж, — проговорил Жуга, — все верно, ведь уже весна. Я так и думал, что один из вас придет за мной.
«Я пришел не за тобой»
— Мне все равно, — Жуга махнул рукой и отвернулся, на какое-то мгновенье потеряв к собаке интерес. Затем вдруг обернулся снова и вгляделся повнимательней.
— Постой. Так ты… из тех, что приходили за огнивом?
Кивок.
— Ах вот как, — травник закусил губу. — Так стало быть, Рудольф…
«Рудольф сам сделал свой выбор. Я тут не при чем.»
— Тогда чего тебе надо? Если причина в деньгах, то я тебе их верну, как только Яльмар уладит все свои дела. Или… Яд и пламя, неужели все-таки Натан их разменял?
«Оставь себе. Теперь мне уже ничего не надо. Я видел то, что я хотел увидеть. Можешь их менять и тратить — я больше не приду.»
Сны.
Травник на мгновение прикрыл глаза.
Что делал страж сокровищ в бездне сновидений? Для чего явился в город, если деньги теперь были не нужны?
Бездна наплывала. Сны вновь вели дорогой к имени. В который раз Жуга обдумывал все это и невольно поражался: каким же надо быть невероятным существом, чтобы пользоваться ею для игры!
— Эйнар, — сказал он наконец, открывая глаза.
«Да, это я.»
— Так стало быть, ты вовсе не дельфин.
Пес сел и стал чесаться словно самая обыкновенная собака. Встряхнул косматой головой. Глаза мерцали в сумерках как два фонаря. Большие такие глаза. Серьезные. И была совершенно человеческая тоска в их глубине.
«Чья вина, что Рудольф сочинил некрасивую сказку? Может, было бы и так, и я сейчас резвился бы в море, ни о чем не думая. Но он убил меня из-за угла, и вот тогда, наверное, мое желание поменялось. Я хотел лишь только отомстить. Все это время — отомстить за мою поруганную любовь. Отомстить — и больше ничего.»
Жуга опустил глаза. Долго молчал.
— Да, — сказал он наконец, — теперь я вижу, как мне повезло. Я мог бы стать таким как ты.
«Твой наставник принял на себя стрелу, которая была предназначена тебе. Хороший учитель даже свою смерть превратит в урок. Помни это. И прости его.»
— За что?
«За то, что он тебя оставил.»
Травник встал и отошел от края площадки. Остановился перед псом.
— Ты знаешь Сны Драконов лучше меня, Эйнар. Можешь ты ответить на один вопрос? Всего лишь на один?
«Говори.»
— Заветное желание Герты. Какое оно было?
«Как и у всех. Чтобы ее любили.»
— И все?
«И все.»
— Оно… сбылось?
Пес каким-то странным образом ухитрился пожать плечами.
«Сильна словно смерть любовь. Тебе видней, Лис. Тебе видней.»
Травник неловко повел руками. Прошелся пятерней по волосам.
— Я говорил ему… ей… В общем, я говорил… Как думаешь, у эльфов и людей могут быть дети?
Ответа на последовало. Очертания пса вдруг заискрились и поблекли, и там, где только что стоял Эйнар, вдруг стали чернота и звезды.
Наступила ночь.
Растрепанное утро рвалось в окна пеньем птиц и свежим ветром, и еще каким-то странным, необыкновенным звуком, приходящим лишь во сне — звучаньем флейты-пикколо, звенящим радостным мальчишеским сопрано, звоном ручейков и свистом ветра в парусах. Еще звучал в нем дикий зов, восторг и упоение.
Жуга продрал глаза, одно мгновение лежал, соображая, что к чему, затем вскочил и бросился к окну, лишь чудом при этом из него не выпав.
Высоко над городом летал и пел дракон.
С тех пор, как Рик поднялся на крыло, он вытянулся, сделался большим и гибким. На шее и спине его прорезался остроконечный гребень, длинные отростки на макушке превратились в настоящие рога, блистающие, словно зеркала; на левом роге трепетал кумачовый флажок. Рик упивался воздухом, кружил, выделывал курбеты и нырял воздушным змеем, и при этом непрерывно выпевал свою затейливую песню торжества и подступавшей взрослости. Бока его играли золотым и красным. Восходило солнце, город был еще в тени, и потому все эти яркие цвета на фоне синевы небес казались невообразимо чистыми и светлыми.
Лиссбург просыпался. За то время, пока травник отсутствовал, руины разобрали, да и вообще вся улица Синей Сойки помаленьку отстроилась. Теперь повсюду жители распахивали окна и смотрели вверх. Одни поспешно прятались назад, другие же наоборот восхищенно охали и присвистывали. Народ выходил на улицы, карабкался на крышы.
Тил тоже был на улице, стоял у входа в дом и весело смотрел, как Рик выделывает в небе кренделя.
— Вот чудеса… — пробормотал Жуга. — Откуда он тут взялся? Ты позвал?
Телли обернулся и блеснул зубами. Рассмеялся звонко, весело. Подбросил на ладони тонкую отполированную палочку и протянул ее травнику. Тот машинально взял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171