Он думал было завести себе свинчатку, как у Румпеля, но драться со свинчаткой Телли не умел — манера боя, которой обучил его Жуга, почти всегда брала в расчет открытую ладонь, а переучиваться не хотелось, и Телли перестал таскать посох с собой.
Дракончика от греха подальше он теперь тоже оставлял дома. Вдобавок, ко всем заботам Телли вдруг добавилась еще одна — Рик заболел. Причем, не просто занемог, а заболел серьезно, так, что перестал есть и даже к воде не притрагивался. Даже любимое лакомство — копченые селедочные головы — оставляло его равнодушным. Кожа его подсохла, потеряла чистоту и блеск, на спине мосластым гребнем проступил хребет, крылья обвисли, глаза затянула мутноватая серая пленка. Уже не вставая, Рик день за днем молча лежал у камина, тусклыми глазами глядя в пламень угольков, и только изредка вздыхал.
Рудольф ни слова не сказал по этому поводу. А вот Бликса, похоже, уже поставил на дракошке крест.
— Может, прикончим его, пока не поздно? — предложил он Телли как-то раз. — А за шкуру, глядишь, и выручим чего…
— Лучше тебя прикончим, — огрызнулся тот, — за твою шкуру больше дадут!
— Ну, ну, не кипятись. Я ж как лучше хотел… А может, это у него от того, что он огнем плевался?
— Не знаю. Может быть. Отстань.
Бликса с каждым днем все быстрее шел на поправку. Телли приволок от Людвига мешок с его «струментом», и теперь лудильщик снова ходил по дворам, починяя посуду, подсвечники и прочую утварь. За то время, пока он валялся в доме у Рудольфа, работы накопилось предостаточно, и без заработка Бликса возвращался редко. Жить он пока предпочитал у старьевщика, не без оснований опасаясь мстительных горожан.
— Конечно, я тут, в этой заварухе, вроде, как и не при чем, — примостившись у огня с паяльником и взятой на дом работой, рассуждал он. — Но при встрече с медвежьим капканом поди-ка объясни, что ты не медведь! Разбираться не станут. Я уж лучше тут пока… Не возражаешь, Руди?
Рудольф не возражал, тем более, что лишние деньги вовсе не были помехой. В доме теперь было не на что даже купить угля, Бликса с Тилом раздобыли старую двуручную пилу и распилили на дрова упавший тополь. На первое время должно было хватить, хотя лудильщик уже стал присматриваться к окружавшим дом развалинам.
— На башне спорили химеры, — проговорил негромко Телли, — которая из них урод…
— Да все они уроды, — вдруг сказали сзади. Тил оглянулся — за спиной его стоял Щербатый.
— Кто уроды? — спросил с подозрением Тил.
— Ну эти… как его… химеры. — Румпель поднял взгляд, и видя, что его не понимают, пояснил: — Ну, твари каменные. Которые на соборе сидят. Видал, небось?
Под глазом у Щербатого еще не до конца зажил фингал, оставшийся после той памятной драки. Телли почувствовал неловкость.
— А… — сказал он. — Ну. Чего надо?
Напряжение не отпускало. Украдкой Телли бросил быстрый взгляд по сторонам, но ни Отто, ни Рябого поблизости не обнаружил. Щербатый замялся:
— Да я просто шел, вот… Вижу, вроде, ты. Стоишь…
Тил помедлил, прежде чем ответить.
— Ты вот что, Румпель… Знаешь, что… Иди своей дорогой.
— Да я что, я — так… — замялся тот. — Я только сказать хотел, чтобы ты по нашей улице ходил. Когда хочешь. Отто говорит, что опосля того, как этот… друг твой рыжий, в «Петухе» всю Шнеллерову банду покрошил, с таким лучше дружбу водить, чем враждовать… Ты на меня зла не держишь, а, Тил? Не держишь, а?
Телли растерялся. Чего-чего, но что Блошиная Канава вдруг пойдет на мировую, он не ожидал. Как себя теперь вести, он совершенно не представлял.
— Да ладно, чего уж… — буркнул он.
— А меня Максом звать, — заявил Щербатый, мгновенно повеселев. — Румпель — это пацаны придумали. Нос, говорят, у тебя большой, вот и прозвали так…
Слова из Макса хлынули потоком, словно бы открылись вдруг невидимые шлюзы. Телли повернулся лицом к помосту и слушал вполуха. Румпеля это, похоже, нисколько не смутило. Меньше чем за пять минут Телли успел узнать, что Макс — сын местного торговца рыбой, а с бандой Отто водится постольку, поскольку невозможно жить у западных ворот и с нею не водиться, что Отто дома не ночует никогда, поскольку папаша у него — известный в городе пьянчуга, а матери нет вовсе, что Рябого по-настоящему зовут Гансом, и что вообще он парень тоже неплохой, но трусоват, и дальше-больше-обо-всех-про-все. Он говорил и говорил без умолку, и вскорости успел изрядно Тилу надоесть. Сказать же ему снова: «Поди прочь» было как-то уже неловко, не потому, что не хотелось ссориться, а просто и без этого проблем хватало. Телли был противен весь этот разговор. В этой «дружбе» был оттенок того самого «унижения пополам со страхом», о котором говорил Рудольф. Заводила Блошиной канавы и тут стремился выгадать что-нибудь для себя — не власти, так безопасности. Все это выглядело глупо и нелепо, и Телли опять попытался сосредоточиться на представлении.
А на сцене тем временем и впрямь, похоже, начиналось что-то интересное. Силач со своими железками убрался прочь. Канатоходец — вертлявый парнишка, обтянутый лоскутным — ромбами — трико вдруг вытащил откуда-то зеленое яблоко величиной с кулак, вскарабкался повыше и подвесил его на бечевке к канату. Парнишка с лютней примостился на краю помоста, свесив ноги и тихонько пощипывая струны, а акробатка встала чуть поодаль, держа в руках три дротика и черную повязку. Канатоходец посмотрел на девушку, та — на канатоходца, оба кивнули, и парень проворно пополз по канату.
— Хэй, горожане! — выкрикнул он, повиснув на руках и сверкая голыми коленками. — Вон яблоко висит, всем видно?
Толпа нестройным жидким хором подтвердила, что яблоко там, вроде бы, и впрямь висит, и видно его всем, мол, эка невидаль — яблоко висит, да и вообще.
— Ха! — парень изогнулся и ловко подтолкнул его пяткой. Яблоко закачалось. — А как вы скажете, возможно ли попасть в него дротиком на пяти шагах?
Толпа вразнобой загомонила, что вообще-то, навряд ли, но может быть, и можно.
— А ежели с закрытыми глазами, тогда как?
Толпа откашлялась, похихикала и однозначно заявила, что уж вот этого никак не можно.
— Ха! — канатоходец, казалось, торжествовал. — Нора! Давай!
И спрыгнул вниз, заставив яблоко качаться еще сильнее. Девушка быстрым движением завязала себе глаза, помедлила, затем последовал короткий взмах руки, и оперенная стрелка настигла яблоко на лету. Народ загомонил, полез поближе к помосту. Прежде чем яблоко успело качнуться туда и обратно, еще два дротика вонзились ему в бок, и девушка сняла повязку. Толпа разразилась одобрительными воплями, в подставленную парнем шапку полетели медяки.
— Ага! — он выскочил на сцену, быстро выдернул из яблока и вернул девчонке дротики. — Еще хотите?
Вновь яблоко качнулось на веревке, вновь дротики нашли свою цель, и снова разноцветный акробат вскарабкался наверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Дракончика от греха подальше он теперь тоже оставлял дома. Вдобавок, ко всем заботам Телли вдруг добавилась еще одна — Рик заболел. Причем, не просто занемог, а заболел серьезно, так, что перестал есть и даже к воде не притрагивался. Даже любимое лакомство — копченые селедочные головы — оставляло его равнодушным. Кожа его подсохла, потеряла чистоту и блеск, на спине мосластым гребнем проступил хребет, крылья обвисли, глаза затянула мутноватая серая пленка. Уже не вставая, Рик день за днем молча лежал у камина, тусклыми глазами глядя в пламень угольков, и только изредка вздыхал.
Рудольф ни слова не сказал по этому поводу. А вот Бликса, похоже, уже поставил на дракошке крест.
— Может, прикончим его, пока не поздно? — предложил он Телли как-то раз. — А за шкуру, глядишь, и выручим чего…
— Лучше тебя прикончим, — огрызнулся тот, — за твою шкуру больше дадут!
— Ну, ну, не кипятись. Я ж как лучше хотел… А может, это у него от того, что он огнем плевался?
— Не знаю. Может быть. Отстань.
Бликса с каждым днем все быстрее шел на поправку. Телли приволок от Людвига мешок с его «струментом», и теперь лудильщик снова ходил по дворам, починяя посуду, подсвечники и прочую утварь. За то время, пока он валялся в доме у Рудольфа, работы накопилось предостаточно, и без заработка Бликса возвращался редко. Жить он пока предпочитал у старьевщика, не без оснований опасаясь мстительных горожан.
— Конечно, я тут, в этой заварухе, вроде, как и не при чем, — примостившись у огня с паяльником и взятой на дом работой, рассуждал он. — Но при встрече с медвежьим капканом поди-ка объясни, что ты не медведь! Разбираться не станут. Я уж лучше тут пока… Не возражаешь, Руди?
Рудольф не возражал, тем более, что лишние деньги вовсе не были помехой. В доме теперь было не на что даже купить угля, Бликса с Тилом раздобыли старую двуручную пилу и распилили на дрова упавший тополь. На первое время должно было хватить, хотя лудильщик уже стал присматриваться к окружавшим дом развалинам.
— На башне спорили химеры, — проговорил негромко Телли, — которая из них урод…
— Да все они уроды, — вдруг сказали сзади. Тил оглянулся — за спиной его стоял Щербатый.
— Кто уроды? — спросил с подозрением Тил.
— Ну эти… как его… химеры. — Румпель поднял взгляд, и видя, что его не понимают, пояснил: — Ну, твари каменные. Которые на соборе сидят. Видал, небось?
Под глазом у Щербатого еще не до конца зажил фингал, оставшийся после той памятной драки. Телли почувствовал неловкость.
— А… — сказал он. — Ну. Чего надо?
Напряжение не отпускало. Украдкой Телли бросил быстрый взгляд по сторонам, но ни Отто, ни Рябого поблизости не обнаружил. Щербатый замялся:
— Да я просто шел, вот… Вижу, вроде, ты. Стоишь…
Тил помедлил, прежде чем ответить.
— Ты вот что, Румпель… Знаешь, что… Иди своей дорогой.
— Да я что, я — так… — замялся тот. — Я только сказать хотел, чтобы ты по нашей улице ходил. Когда хочешь. Отто говорит, что опосля того, как этот… друг твой рыжий, в «Петухе» всю Шнеллерову банду покрошил, с таким лучше дружбу водить, чем враждовать… Ты на меня зла не держишь, а, Тил? Не держишь, а?
Телли растерялся. Чего-чего, но что Блошиная Канава вдруг пойдет на мировую, он не ожидал. Как себя теперь вести, он совершенно не представлял.
— Да ладно, чего уж… — буркнул он.
— А меня Максом звать, — заявил Щербатый, мгновенно повеселев. — Румпель — это пацаны придумали. Нос, говорят, у тебя большой, вот и прозвали так…
Слова из Макса хлынули потоком, словно бы открылись вдруг невидимые шлюзы. Телли повернулся лицом к помосту и слушал вполуха. Румпеля это, похоже, нисколько не смутило. Меньше чем за пять минут Телли успел узнать, что Макс — сын местного торговца рыбой, а с бандой Отто водится постольку, поскольку невозможно жить у западных ворот и с нею не водиться, что Отто дома не ночует никогда, поскольку папаша у него — известный в городе пьянчуга, а матери нет вовсе, что Рябого по-настоящему зовут Гансом, и что вообще он парень тоже неплохой, но трусоват, и дальше-больше-обо-всех-про-все. Он говорил и говорил без умолку, и вскорости успел изрядно Тилу надоесть. Сказать же ему снова: «Поди прочь» было как-то уже неловко, не потому, что не хотелось ссориться, а просто и без этого проблем хватало. Телли был противен весь этот разговор. В этой «дружбе» был оттенок того самого «унижения пополам со страхом», о котором говорил Рудольф. Заводила Блошиной канавы и тут стремился выгадать что-нибудь для себя — не власти, так безопасности. Все это выглядело глупо и нелепо, и Телли опять попытался сосредоточиться на представлении.
А на сцене тем временем и впрямь, похоже, начиналось что-то интересное. Силач со своими железками убрался прочь. Канатоходец — вертлявый парнишка, обтянутый лоскутным — ромбами — трико вдруг вытащил откуда-то зеленое яблоко величиной с кулак, вскарабкался повыше и подвесил его на бечевке к канату. Парнишка с лютней примостился на краю помоста, свесив ноги и тихонько пощипывая струны, а акробатка встала чуть поодаль, держа в руках три дротика и черную повязку. Канатоходец посмотрел на девушку, та — на канатоходца, оба кивнули, и парень проворно пополз по канату.
— Хэй, горожане! — выкрикнул он, повиснув на руках и сверкая голыми коленками. — Вон яблоко висит, всем видно?
Толпа нестройным жидким хором подтвердила, что яблоко там, вроде бы, и впрямь висит, и видно его всем, мол, эка невидаль — яблоко висит, да и вообще.
— Ха! — парень изогнулся и ловко подтолкнул его пяткой. Яблоко закачалось. — А как вы скажете, возможно ли попасть в него дротиком на пяти шагах?
Толпа вразнобой загомонила, что вообще-то, навряд ли, но может быть, и можно.
— А ежели с закрытыми глазами, тогда как?
Толпа откашлялась, похихикала и однозначно заявила, что уж вот этого никак не можно.
— Ха! — канатоходец, казалось, торжествовал. — Нора! Давай!
И спрыгнул вниз, заставив яблоко качаться еще сильнее. Девушка быстрым движением завязала себе глаза, помедлила, затем последовал короткий взмах руки, и оперенная стрелка настигла яблоко на лету. Народ загомонил, полез поближе к помосту. Прежде чем яблоко успело качнуться туда и обратно, еще два дротика вонзились ему в бок, и девушка сняла повязку. Толпа разразилась одобрительными воплями, в подставленную парнем шапку полетели медяки.
— Ага! — он выскочил на сцену, быстро выдернул из яблока и вернул девчонке дротики. — Еще хотите?
Вновь яблоко качнулось на веревке, вновь дротики нашли свою цель, и снова разноцветный акробат вскарабкался наверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171