— А покамест расскажите, что на войне творится? У вас, в городу, поди, больше известно.
Услышав, что речь зашла о войне, тут же появилась Аксюта; села напротив Петра и уже во все время разговора не спускала с него глаз.
— Одним словом об этой войне не расскажешь...
— А ты не жалей слов, обскажи все как есть, все, что сам знаешь.
— Тогда с Москвы начну, как под Москвой немцев разгромили. Это вы, наверно, знаете.
— Это знаем. Письмо даже имеем от старшего нашего...
— И все-таки я еще несколько слов об этом скажу. Очень это важная победа. Потому важная, что показали мы всему миру нашу силу. Гитлер бахвалился, что с Москвой покончено. Парад назначил на Красной площади и день определил. А получил полный разгром. Вышло не по его. И во всем мире это поняли. После этого двадцать шесть стран подписали декларацию, чтобы бороться с фашистами до конца. А что всего важнее, Англия и Америка поручились, что откроют второй фронт в Европе обязательно в этом году.
— А не обманут? — усомнился Матвей Ильич.
— Почему сомневаетесь?
— Вот почему. Если бы они к нам с открытым сердцем, так надо было по немцу ударить, когда он к Москве подошел, когда нам труднее всего было... А то вроде бы ждали, чья возьмет...
— В ваших словах есть резон, Матвей Ильич, но второй фронт нам и теперь нелишний.
— Это само собой понятно. Однако будет ли в этом году?.. У меня вот такая горькая дума: они тогда поторопятся, когда время придет пирог делить... А допрежь того ломать немца нам одним придется...
Много раз потом вспоминал Петр эти слова мудрого старика. И через месяц с небольшим, когда немцы, тесня наши истекающие кровью фронты, захватили богатейшие области Дона и Донецкого бассейна и когда появился суровый приказ наркома номер 227 «Ни шагу назад!»... И осенью этого самого трудного года, когда немцы прорвались к Волге и предгорьям Кавказа и слабым душам казалось уже, что пришел конец... И через год, когда в небывалой еще, кровопролит-нейшей битве на Орловско-Курской дуге сломали хребет фашистскому зверю... И летом сорок четвертого, когда, по мудрому слову старого бакенщика, «поторопились», наконец, наши союзники и высадились-таки на песчаных берегах Нормандии...
А тогда... тогда он был легковернее старика и надеялся на скорый второй фронт. И рассказывал о тяжелых боях под Харьковом без тени боязни за их исход, тем более без тени сомнения в грядущей победе...
И Аксюта сидела напротив и не спускала с него горящих глаз, когда он рассказывал, с каким мужеством отражают наши бойцы натиск превосходящих сил жестокого вра-
га... А когда он, переводя дух, замолчал, сказала неожиданно:
— Сама ходила в военкомат проситься на фронт. И знаете, почему не дошла?.. Подружку встретила, у нее вернулся оттуда... без рук, без ног... Подумала: а ну как и мой также... кому за ним ходить?.. И осталась...
Утром Матвей Ильич обошел на катере вокруг Медвежьего острова, показал все подходы к нему, пояснил, где в малую воду возникнут опасные мели и коварные неходовые протоки, посоветовал, где оборудовать причалы.
Катер ткнулся в скрытую под водой отмель и вздрогнул всем корпусом.
Петр кинулся к окну каюты. Через плечо Ольги увидел знакомые очертания Медвежьего острова. Катер еще раз хватил дна, скрипнув килем по песку. Петр выскочил на палубу.
— Гриша! Левее держи, левее!..
Но Гриша и сам уже оправился от минутной растерянности. Резко крутанул штурвал, и катер, накренившись на левый борт, повернулся кормой к берегу и стал быстро уходить в реку.
— Который раз ты едешь на остров? — необычно строго спросил Петр.
— Восьмой... нет, девятый...— ответил Гриша.
— И каждый раз в эту косу тычешься?
— Первый раз...— насупился Гриша.
— Хорошо, если бы и последний! — сказал Петр и вышел из рубки.
Гриша покосился ему вслед. Впервые видел он директора таким сердитым. Главное, из-за чего? Такое ли случается на воде?..
А Петр просто был, как говорится, не в своей тарелке. Последние дни все время что-то не ладилось. Не одно, так другое. В самом конце месяца, когда, как водится, самая напряженная работа, прекратилась подача воды: засорился водозабор. Пока доискались причины, устранили помеху, простояли более полсмены. Наверстывать упущенное пришлось ночами... Потом Стройтрест снял рабочих, не закончив настилать кровлю над новыми цехами. Опять пришлось два дня обивать пороги высоких приемных...
А потом выявились серьезные, прямо тревожные неполадки на производстве. Никак не удавалось наладить работу только что оборудованной соковарки. Смонтировано все было правильно, мощность насосов, по самому строгому расчету, вполне достаточная, даже с резервом, а работала экстракционная батарея ненадежно, просто плохо. Мелко раздробленное лиственничное корье слеживалось в соковарных чанах до такой степени, что циркуляция соков почти прекращалась.
— Не годится лиственница, придется работать только на таловом корье,— сказал Петру Юсупов.— Больше ничего не придумаю...
— Это не выход,— возразил Петр.— Соковарка должна работать на лиственничном корье. Его легче заготовить, чем таловое. В несколько раз легче. Заготовить столько талового корья мы просто не сможем... Если не сумеем применить лиственничное корье, это провал!
— Может, дробить не так мелко?..— предложил Юсупов, но очень неуверенным тоном.
— Тоже не годится. Половина таннидов останется в оду-бине.
— Тогда не знаю, как быть...— признался вконец расстроенный Юсупов.
Выход нашел не кожевник, а механик. Анатолий Кузьмич предложил прослаивать лиственничное корье таловым: слой лиственничного — сантиметров восемь — десять, за ним тонкий слой талового — два-три сантиметра, затем снова слой лиственничного и так далее.
Попробовали, пошло. Но пока добились первого успеха, Петр двое суток не выходил из соковарки.
К тому же еще и семейные нелады... Как будто бы ничего особенного не произошло, но это только как будто бы... Аля в составе артистической бригады уехала в длительную гастрольную поездку по портам Северного побережья. Уехала, даже не спросив мнения Петра.
— Это никак не должно тебя затронуть,— сказала она ему.— Мы лицезрим друг друга едва ли раз в неделю...
Возражать ей, тем более убеждать ее Петр не стал. Однако настроение ему это не повысило, бодрости не прибавило.
А тут еще приехала с острова Ольга Ростовцева. У нее там, да Медвежьем, дела тоже не очень-то ладились.
— Плохи наши дела, Петр Николаич,— прямо призналась она Петру.
— Почему так?
— Тяжело показалось ребятам... Да и на самом деле нелегко. Одни комары чего стоят. У меня после первого же дня все лицо вспухло.
— Сеткой надо было запастись.
— Была у меня сетка, только не надевала я ее. У ребят-то сеток не было. Моя вина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Услышав, что речь зашла о войне, тут же появилась Аксюта; села напротив Петра и уже во все время разговора не спускала с него глаз.
— Одним словом об этой войне не расскажешь...
— А ты не жалей слов, обскажи все как есть, все, что сам знаешь.
— Тогда с Москвы начну, как под Москвой немцев разгромили. Это вы, наверно, знаете.
— Это знаем. Письмо даже имеем от старшего нашего...
— И все-таки я еще несколько слов об этом скажу. Очень это важная победа. Потому важная, что показали мы всему миру нашу силу. Гитлер бахвалился, что с Москвой покончено. Парад назначил на Красной площади и день определил. А получил полный разгром. Вышло не по его. И во всем мире это поняли. После этого двадцать шесть стран подписали декларацию, чтобы бороться с фашистами до конца. А что всего важнее, Англия и Америка поручились, что откроют второй фронт в Европе обязательно в этом году.
— А не обманут? — усомнился Матвей Ильич.
— Почему сомневаетесь?
— Вот почему. Если бы они к нам с открытым сердцем, так надо было по немцу ударить, когда он к Москве подошел, когда нам труднее всего было... А то вроде бы ждали, чья возьмет...
— В ваших словах есть резон, Матвей Ильич, но второй фронт нам и теперь нелишний.
— Это само собой понятно. Однако будет ли в этом году?.. У меня вот такая горькая дума: они тогда поторопятся, когда время придет пирог делить... А допрежь того ломать немца нам одним придется...
Много раз потом вспоминал Петр эти слова мудрого старика. И через месяц с небольшим, когда немцы, тесня наши истекающие кровью фронты, захватили богатейшие области Дона и Донецкого бассейна и когда появился суровый приказ наркома номер 227 «Ни шагу назад!»... И осенью этого самого трудного года, когда немцы прорвались к Волге и предгорьям Кавказа и слабым душам казалось уже, что пришел конец... И через год, когда в небывалой еще, кровопролит-нейшей битве на Орловско-Курской дуге сломали хребет фашистскому зверю... И летом сорок четвертого, когда, по мудрому слову старого бакенщика, «поторопились», наконец, наши союзники и высадились-таки на песчаных берегах Нормандии...
А тогда... тогда он был легковернее старика и надеялся на скорый второй фронт. И рассказывал о тяжелых боях под Харьковом без тени боязни за их исход, тем более без тени сомнения в грядущей победе...
И Аксюта сидела напротив и не спускала с него горящих глаз, когда он рассказывал, с каким мужеством отражают наши бойцы натиск превосходящих сил жестокого вра-
га... А когда он, переводя дух, замолчал, сказала неожиданно:
— Сама ходила в военкомат проситься на фронт. И знаете, почему не дошла?.. Подружку встретила, у нее вернулся оттуда... без рук, без ног... Подумала: а ну как и мой также... кому за ним ходить?.. И осталась...
Утром Матвей Ильич обошел на катере вокруг Медвежьего острова, показал все подходы к нему, пояснил, где в малую воду возникнут опасные мели и коварные неходовые протоки, посоветовал, где оборудовать причалы.
Катер ткнулся в скрытую под водой отмель и вздрогнул всем корпусом.
Петр кинулся к окну каюты. Через плечо Ольги увидел знакомые очертания Медвежьего острова. Катер еще раз хватил дна, скрипнув килем по песку. Петр выскочил на палубу.
— Гриша! Левее держи, левее!..
Но Гриша и сам уже оправился от минутной растерянности. Резко крутанул штурвал, и катер, накренившись на левый борт, повернулся кормой к берегу и стал быстро уходить в реку.
— Который раз ты едешь на остров? — необычно строго спросил Петр.
— Восьмой... нет, девятый...— ответил Гриша.
— И каждый раз в эту косу тычешься?
— Первый раз...— насупился Гриша.
— Хорошо, если бы и последний! — сказал Петр и вышел из рубки.
Гриша покосился ему вслед. Впервые видел он директора таким сердитым. Главное, из-за чего? Такое ли случается на воде?..
А Петр просто был, как говорится, не в своей тарелке. Последние дни все время что-то не ладилось. Не одно, так другое. В самом конце месяца, когда, как водится, самая напряженная работа, прекратилась подача воды: засорился водозабор. Пока доискались причины, устранили помеху, простояли более полсмены. Наверстывать упущенное пришлось ночами... Потом Стройтрест снял рабочих, не закончив настилать кровлю над новыми цехами. Опять пришлось два дня обивать пороги высоких приемных...
А потом выявились серьезные, прямо тревожные неполадки на производстве. Никак не удавалось наладить работу только что оборудованной соковарки. Смонтировано все было правильно, мощность насосов, по самому строгому расчету, вполне достаточная, даже с резервом, а работала экстракционная батарея ненадежно, просто плохо. Мелко раздробленное лиственничное корье слеживалось в соковарных чанах до такой степени, что циркуляция соков почти прекращалась.
— Не годится лиственница, придется работать только на таловом корье,— сказал Петру Юсупов.— Больше ничего не придумаю...
— Это не выход,— возразил Петр.— Соковарка должна работать на лиственничном корье. Его легче заготовить, чем таловое. В несколько раз легче. Заготовить столько талового корья мы просто не сможем... Если не сумеем применить лиственничное корье, это провал!
— Может, дробить не так мелко?..— предложил Юсупов, но очень неуверенным тоном.
— Тоже не годится. Половина таннидов останется в оду-бине.
— Тогда не знаю, как быть...— признался вконец расстроенный Юсупов.
Выход нашел не кожевник, а механик. Анатолий Кузьмич предложил прослаивать лиственничное корье таловым: слой лиственничного — сантиметров восемь — десять, за ним тонкий слой талового — два-три сантиметра, затем снова слой лиственничного и так далее.
Попробовали, пошло. Но пока добились первого успеха, Петр двое суток не выходил из соковарки.
К тому же еще и семейные нелады... Как будто бы ничего особенного не произошло, но это только как будто бы... Аля в составе артистической бригады уехала в длительную гастрольную поездку по портам Северного побережья. Уехала, даже не спросив мнения Петра.
— Это никак не должно тебя затронуть,— сказала она ему.— Мы лицезрим друг друга едва ли раз в неделю...
Возражать ей, тем более убеждать ее Петр не стал. Однако настроение ему это не повысило, бодрости не прибавило.
А тут еще приехала с острова Ольга Ростовцева. У нее там, да Медвежьем, дела тоже не очень-то ладились.
— Плохи наши дела, Петр Николаич,— прямо призналась она Петру.
— Почему так?
— Тяжело показалось ребятам... Да и на самом деле нелегко. Одни комары чего стоят. У меня после первого же дня все лицо вспухло.
— Сеткой надо было запастись.
— Была у меня сетка, только не надевала я ее. У ребят-то сеток не было. Моя вина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108