Соответственно фигуре была в жестах нетороплива, в речах рассудительна. В отличие от обоих своих сослуживцев, людей приезжих, была местной жительницей. Здесь, в Свердловске (тогда Екатеринбурге), и родилась, и выросла. До избрания в обком работала заместителем председателя фабзавкома на местной обувной фабрике, ведала культурно-массовой работой.
Таким образом, из троих она была наиболее подготовлена к исполнению своих обязанностей. Поэтому, когда выяснилось, что председатель задерживается в своем районе и неизвестно когда прибудет в Свердловск, Петр предложил, чтобы до его приезда председательское кресло заняла Наташа Маракулина.
Наташа ответила кратко, но выразительно:
— Всяк сверчок знай свой шесток,— Помолчала и добавила: — А кому замещать председателя, когда его нету, точно сказано в штатном расписании...— И, считая вопрос исчерпанным, снова занялась своими бумагами.
А Петр, завершив свои безуспешные переговоры с Наташей Маракулиной, нечаянно перехватил заинтересованный взгляд Викентия Дутикова. Похоже, именно он ждал, чтобы ему предложили занять пустовавшее председательское место.
Но тогда Петру такая мысль даже в голову не пришла. А напрасно. От многих тяжких переживаний избавил, бы он себя в дальнейшем. Да ведь не нами сказано: «Кабы знал, где упасть...» Это уж точно: кабы знал, не пожалел бы той" самой соломки...
Читателю уже ясно, что Викентия Дутикова терзали муки честолюбия. Что ж, недуг этот весьма распространен, так что не станем метать каменья в Дутикова. Надо учесть, что из освобожденных работников обкома он один вошел в новый состав президиума и потому уже видел себя не на первом, конечно (он понимал, что на председателя обкома никак не тянет), но уж твердо на втором месте. А тут и второе место уплыло от него и досталось новичку. Да еще, по нынешней ситуации, обернулось первым местом, пусть временно, но все же первым.
Но то, что теперь ясно и читателю, тогда вовсе неведомо было симому Петру. Он был рад, что с товарищами по новой работе сразу и навсегда, как он думал, установились добрые отношении. И, конечно, даже не предполагал, что своим появлением в профсоюзном ковчеге перебежал кому-то дорогу.
Да если бы и сумел углядеть какое-либо неудовольствие или даже недоброжелательство, то вряд ли бы принял близко к сердцу. И вовсе не от пренебрежительного равнодушия к мнению другого человека (этого греха за Петром не водилось), а просто по невозможности сосредоточиться на деле личном, когда вокруг громоздилось столько нерешенных дел общественных. А дел таких свалилось на Петра очень много.
Как читатель уже, наверно, успел заметить, мне претит всякая неопределенность и приблизительность. Пересказывая события, «имевшие место» в жизни моего друга, я всегда стараюсь быть предельно точным, почему иногда и бываю назойливым в своих вопросах. Естественно, что пытался я расспросить Петра Николаевича и о деятельности его в качестве высокого профсоюзного руководителя. Но, к великому моему изумлению, Петр Николаевич ответил, что помнит лишь, как мотался в поездках, а когда ненадолго оказывался в областном центре, то есть в Свердловске, то метался с одного заседания на другое. Привести же в подробностях хоть один заслуживающий упоминания случай отказался.
— Разве что,— добавил Петр Николаевич, подуг мав,— вот та поездка на Кунгурский кожкомбинат вместе с управляющим трестом, о которой я вам говорил. Там действительно решалось важное дело, и участие профсоюзного руководителя оказалось нелишним. Что много приходилось мотаться, это можно понять. То, что тогда именовалось Уральской областью, было, по сути, целое государство. И если по европейским масштабам, то немалое. Подумать только, в одну область сбежались такие города, как Свердловск, Пермь, Челябинск, Тюмень, Курган вместе со своими нынешними областями. По площади тогдашняя Уральская область значительно превосходила Францию, да и по населению перекрывала такие почтенные государства, как Швеция, Норвегия и Дания, вместе взятые...
На огромной территории Урала действовало несколько десятков кожевенно-обувных предприятий, на которых заняты были тысячи рабочих и служащих. Всякого рода запросами, жалобами, предложениями и проектами буквально засыпали обком.
Петр чувствовал себя обязанным самолично разобраться в каждом поступившем в обком послании и потому, естественно, не мог толком разобраться ни в одном.
Ни до, ни после того не было в его жизни такой поры, когда бы он так много и суматошно работал, а по прошествии лет и вспомнить нечего. «Так-таки ничего и не осталось в памяти?» — спросил я у Петра Николаевича. «Как же не осталось! — возразил он.— Время-то какое было. Тридцать третий год! Поджог' рейхстага. Мужество Димитрова на Лейпцигском судилище. С замиранием сердца следили...»
Вот видите, о поджоге рейхстага - осталось, о мужестве Димитрова на Лейпцигском судилище — осталось. Память-то человеческая, она отбирает без ошибки...
И еще я спросил Петра Николаевича, заметил ли он, что Дутиков настроен против него. Как и предполагал, ничего он не заметил.
И потому неожиданный вероломный выпад Дутикова особенно потряс Петра.
Кстати, когда все свершилось, то обнаружилось, что неожиданного ничего и не было. Дутиков основательно готовил
свою подножку. Угрызении совести он не испытывал, считая, по-видимому, что если кто встал помехой на его пути, то тем самым давал ему, Дутикову, право устранить ее любым доступным способом.
На что он надеялся, когда ездил в Прикамск в командировки (два, если не три раза в течение лета), истинной целью которых было разузнать все что можно о Петре: авось да отыщется что-то, порочащее его, «компрометирующее», как говорили тогда? На слепую удачу? Или убежден был, что за каждым что-нибудь да сыщется, надо только хорошо поискать? Трудно сказать... Как потом стало известно, доискивался он с дотошной старательностью. Нажиток был невелик. Всего удалось выискать висящие на Петре два выговора в приказах по комбинату. Оба за служебную недисциплинированность: один раз, задержавшись в цехе, не явился на какое-то очень важное совещание; второй раз не представил вовремя какие-то весьма нужные сведения. Никто, понятно, такие выговоры всерьез не принимал, тем более сам Петр. Однако же они были, и мало того, сохранились в книге приказов.
И Дутиков, тщательно удерживая на лице самое постное выражение, аккуратненько выписал, когда, кем и за что наложено взыскание, и какого числа, месяца и года отдан приказ, и какой номер приказа.
- Зачем это вам? — поинтересовался завотделом кадров, у которого хранились старые книги приказов.
— У нас тоже ведется учет кадров,— не без достоинства ответил Дутиков и, как бы предупреждая дальнейшие вопросы, уточнил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Таким образом, из троих она была наиболее подготовлена к исполнению своих обязанностей. Поэтому, когда выяснилось, что председатель задерживается в своем районе и неизвестно когда прибудет в Свердловск, Петр предложил, чтобы до его приезда председательское кресло заняла Наташа Маракулина.
Наташа ответила кратко, но выразительно:
— Всяк сверчок знай свой шесток,— Помолчала и добавила: — А кому замещать председателя, когда его нету, точно сказано в штатном расписании...— И, считая вопрос исчерпанным, снова занялась своими бумагами.
А Петр, завершив свои безуспешные переговоры с Наташей Маракулиной, нечаянно перехватил заинтересованный взгляд Викентия Дутикова. Похоже, именно он ждал, чтобы ему предложили занять пустовавшее председательское место.
Но тогда Петру такая мысль даже в голову не пришла. А напрасно. От многих тяжких переживаний избавил, бы он себя в дальнейшем. Да ведь не нами сказано: «Кабы знал, где упасть...» Это уж точно: кабы знал, не пожалел бы той" самой соломки...
Читателю уже ясно, что Викентия Дутикова терзали муки честолюбия. Что ж, недуг этот весьма распространен, так что не станем метать каменья в Дутикова. Надо учесть, что из освобожденных работников обкома он один вошел в новый состав президиума и потому уже видел себя не на первом, конечно (он понимал, что на председателя обкома никак не тянет), но уж твердо на втором месте. А тут и второе место уплыло от него и досталось новичку. Да еще, по нынешней ситуации, обернулось первым местом, пусть временно, но все же первым.
Но то, что теперь ясно и читателю, тогда вовсе неведомо было симому Петру. Он был рад, что с товарищами по новой работе сразу и навсегда, как он думал, установились добрые отношении. И, конечно, даже не предполагал, что своим появлением в профсоюзном ковчеге перебежал кому-то дорогу.
Да если бы и сумел углядеть какое-либо неудовольствие или даже недоброжелательство, то вряд ли бы принял близко к сердцу. И вовсе не от пренебрежительного равнодушия к мнению другого человека (этого греха за Петром не водилось), а просто по невозможности сосредоточиться на деле личном, когда вокруг громоздилось столько нерешенных дел общественных. А дел таких свалилось на Петра очень много.
Как читатель уже, наверно, успел заметить, мне претит всякая неопределенность и приблизительность. Пересказывая события, «имевшие место» в жизни моего друга, я всегда стараюсь быть предельно точным, почему иногда и бываю назойливым в своих вопросах. Естественно, что пытался я расспросить Петра Николаевича и о деятельности его в качестве высокого профсоюзного руководителя. Но, к великому моему изумлению, Петр Николаевич ответил, что помнит лишь, как мотался в поездках, а когда ненадолго оказывался в областном центре, то есть в Свердловске, то метался с одного заседания на другое. Привести же в подробностях хоть один заслуживающий упоминания случай отказался.
— Разве что,— добавил Петр Николаевич, подуг мав,— вот та поездка на Кунгурский кожкомбинат вместе с управляющим трестом, о которой я вам говорил. Там действительно решалось важное дело, и участие профсоюзного руководителя оказалось нелишним. Что много приходилось мотаться, это можно понять. То, что тогда именовалось Уральской областью, было, по сути, целое государство. И если по европейским масштабам, то немалое. Подумать только, в одну область сбежались такие города, как Свердловск, Пермь, Челябинск, Тюмень, Курган вместе со своими нынешними областями. По площади тогдашняя Уральская область значительно превосходила Францию, да и по населению перекрывала такие почтенные государства, как Швеция, Норвегия и Дания, вместе взятые...
На огромной территории Урала действовало несколько десятков кожевенно-обувных предприятий, на которых заняты были тысячи рабочих и служащих. Всякого рода запросами, жалобами, предложениями и проектами буквально засыпали обком.
Петр чувствовал себя обязанным самолично разобраться в каждом поступившем в обком послании и потому, естественно, не мог толком разобраться ни в одном.
Ни до, ни после того не было в его жизни такой поры, когда бы он так много и суматошно работал, а по прошествии лет и вспомнить нечего. «Так-таки ничего и не осталось в памяти?» — спросил я у Петра Николаевича. «Как же не осталось! — возразил он.— Время-то какое было. Тридцать третий год! Поджог' рейхстага. Мужество Димитрова на Лейпцигском судилище. С замиранием сердца следили...»
Вот видите, о поджоге рейхстага - осталось, о мужестве Димитрова на Лейпцигском судилище — осталось. Память-то человеческая, она отбирает без ошибки...
И еще я спросил Петра Николаевича, заметил ли он, что Дутиков настроен против него. Как и предполагал, ничего он не заметил.
И потому неожиданный вероломный выпад Дутикова особенно потряс Петра.
Кстати, когда все свершилось, то обнаружилось, что неожиданного ничего и не было. Дутиков основательно готовил
свою подножку. Угрызении совести он не испытывал, считая, по-видимому, что если кто встал помехой на его пути, то тем самым давал ему, Дутикову, право устранить ее любым доступным способом.
На что он надеялся, когда ездил в Прикамск в командировки (два, если не три раза в течение лета), истинной целью которых было разузнать все что можно о Петре: авось да отыщется что-то, порочащее его, «компрометирующее», как говорили тогда? На слепую удачу? Или убежден был, что за каждым что-нибудь да сыщется, надо только хорошо поискать? Трудно сказать... Как потом стало известно, доискивался он с дотошной старательностью. Нажиток был невелик. Всего удалось выискать висящие на Петре два выговора в приказах по комбинату. Оба за служебную недисциплинированность: один раз, задержавшись в цехе, не явился на какое-то очень важное совещание; второй раз не представил вовремя какие-то весьма нужные сведения. Никто, понятно, такие выговоры всерьез не принимал, тем более сам Петр. Однако же они были, и мало того, сохранились в книге приказов.
И Дутиков, тщательно удерживая на лице самое постное выражение, аккуратненько выписал, когда, кем и за что наложено взыскание, и какого числа, месяца и года отдан приказ, и какой номер приказа.
- Зачем это вам? — поинтересовался завотделом кадров, у которого хранились старые книги приказов.
— У нас тоже ведется учет кадров,— не без достоинства ответил Дутиков и, как бы предупреждая дальнейшие вопросы, уточнил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108