На второй день по прибытии их после завтрака построили в две шеренги и рассчитали «по порядку номеров». На это ушло немало времени, потому что Иванушкин, по росту своему стоявший замыкающим во второй шеренге, никак не мог усвоить, когда именно надлежит произнести «неполный!» и после того, сделав шаг налево, встать в затылок левофланговому первой шеренги.
Наконец Иванушкин овладел первой строевой премудростью. Помкомвзвода, сверхсрочник Устьянцев, горбоносый, поджарый и чуть кривоногий, как и подобает потомственному казаку-забайкальцу, подал команду «направо!», затем «шагом марш!», и колонна двинулась в путь. Но двинулась нестройно, ряды смешались, и Устьянцев несколько раз останавливал колонну, выравнивал ее, поворачивал «направо» и «налево», заставляя отбивать шаг «на месте», и в конце концов добился все же более или менее удовлетворительного результата.
Их привели на окраину военного городка, к самой отдаленной казарме, замыкавшей длинный ряд однотипных двухэтажных зданий из красного кирпича. Широкое грунтовое шоссе, на которое смотрели фасады казарм, уходило из города вдаль, пересекая ровное, щедро унавоженное рисовое поле, и где-то в полукилометре сворачивало в кучно сбившиеся друг к другу полукруглые сопки, густо поросшие кустарником и невысокими курчаво-ветвистыми деревьями.
Устьянцев остановил свою колонну, развернул ее лицом к фасаду и рассказал новобранцам страшную историю. Три года назад, в ненастную осеннюю ночь, банда хунхузов скрытно подобралась к казарме. Дневальные, которых было двое — один у входной двери, другой на лестничной площадке второго этажа,— оба спали. Их бесшумно закололи, а затем вырезали сонных еще сто сорок человек. Всех, сколько было в казарме.
Устьянцев говорил деловито и просто, без затей и ораторских приемов, самым будничным тоном, без охов и ахов, рассказывая, понятно, не в первый раз. Этот его скупой и бесстрастный рассказ потряс всех. Петр закрыл глаза и услышал хриплые предсмертные стоны убиваемых...
Устьянцев завершил свой рассказ словами:
— Так что спать на дежурстве нельзя!
И эти совсем вроде лишние по своей самоочевидности слова намертво врезались каждому в память.
— Вопросы есть? — немного помолчав, произнес Устьянцев.
Какие тут вопросы?.. Однако же Иванушкин робко потянул руку и, получив разрешение, спросил:
— Кто такие хунхузы?
Помкомвзвода оглядел Иванушкина с ног до головы: и откуда берутся такие несмышленыши?.. Ответил с предельной обстоятельностью:
— Маньчжурские бандиты на службе японского империализма.
Иванушкин хотел было еще задать вопрос, но решил повременить. Вопрос задал Кобчиков Семен:
— А как же они границу перешли?
Вопрос помкомвзвода явно не понравился. И ответил он довольно сердито:
— Значит, сумели.
— Как же так сумели? — возразил Кобчиков Семен.— Не нами сказано: наша граница на замке.
Возражение Кобчикова Семена еще больше не понравилось помкомвзвода.
— Стоял на границе эдакой прыткой, навроде тебя, вот и перешли.
Но Кобчиков Семен нимало не смутился:
— У меня бы не перешли.
И помкомвзвода Устьянцев хоть и крепко осердился, сразу не нашелся, как его укоротить.
До столовой от карантинного барака было рукой подать. Но и в столовую ходили строем. На равнения и перестроения, а также на неизбежные остановки в пути, когда кто-нибудь — чаще других неумеха Иванушкин — сбивался с ноги, уходила едва ли не половина времени, отведенного на прием пищи. Поэтому есть надо было проворно, к чему Петр не был приучен, особенно если еда горячая.
А тут, на его беду, два раза в день суп. Разливают его из кипящего котла в плоские алюминиевые бачки: один бачок на шесть человек. Ложка у каждого своя, за голенищем. Бачок ставится на стол, и шесть ложек погружаются в него. И тут уж не зевай, поспевай. Садятся за стол по команде. Так же по команде и встают. И когда последует команда, то вставай не раздумывая, все равно, пустой перед тобою бачок или полный. Бывает так: замешкается дневальный, только поставит на стол бачок, кто проворнее успеет ложку в супец обмакнуть, а кто еще только из-за голенища ее достает,— и тут команда: «Встать! Выходи строиться!»
Словом, первую неделю, да и вторую Петр ходил полуго-
лодныи. Жил, можно сказать, на одном хлебе, потому что пайку хлеба можно было взять с собой и доесть в казарме, если не успел съесть за столом. Хлеба полагалось на завтрак триста граммов, на обед — триста граммов, на ужин — четыреста граммов; так распределен суточный килограмм, потому что в завтрак и в обед хлеб с приварком, а в ужин хлеб с чаем.
Однако не зря говорится: всякое испытание на пользу. Приобвык и Петр есть проворно, на всю жизнь приобвык, что и пригодилось потом не раз.
На исходе второй недели армейской жизни за вновь прибывшими закрепили лошадей. После завтрака всех новобранцев прямо из столовой провели на конюшню. После команды: «Стоять вольно, из строя не выходить!» — помкомвзвода Устьянцев вызывал одного за другим по списку, оглядывал каждого придирчиво, иногда задавал один-два вопроса и называл кличку лошади.
Список был составлен по алфавиту, и Петру долго стоять не пришлось. Следом за Иванушкиным вызвали и его.
— Ездить верхом приходилось? — спросил Устьянцев.
— Приходилось,— ответил Петр.
— С седлом или без седла?
— В седле. Но могу и без седла.
Устьянцев оглянулся на помогавших ему старослужащих и, как бы советуясь с ними, произнес:
— Отдадим ему Выдру, пожалуй? А Петру сказал:
— Лошадь тебе даем хорошую. На вид она неказиста, но умная и строй хорошо держит.
Один из старослужащих отвел Петра в конюшню.
Выдра действительно с виду была неказиста. Костистая, можно даже сказать, тощая, грива и хвост жидкие, словно выдерганные. И масти какой-то неопределенной: не гнедая и не каурая. И все же Выдра Петру( понравилась: уж очень умные и добрые были у нее большие влажные глаза.
Петр окликнул ее, погладил по шее. Выдра доверчиво потянулась к нему. Петр достал припасенный для нее кусочек сахара. Выдра осторожно вытянутыми сморщенными губами взяла сахар с ладони Петра и прямо по-человечьи одобрительно помотала вверх-вниз головой. Бойцу, проводившему Петра к стойлу, все это, видно, понравилось.
— Так, так,— одобрил он,— эту лошадь стоит приветить, лошадь эта с понятием. Она свое отслужит: и по станкам хорошо идет и на препятствия тоже.
После того как обзавелись лошадьми, жизнь новобранцев круто переменилась. Первое время им даже показалось, что теперь только и осталось в жизни одно — уход за лошадьми. Удивляться тут нечему. Большинство из них были люди городские, лошадей только видевшие, да и то издали. Но даже те, кому, как Петру, приходилось ездить верхом, тоже понятия не имели, что такое уборка лошадей в кавалерийской части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108