Как всегда, в конечном счете все шишки валились на голову начальника раскройного цеха.
В этой неблагодарной должности состоял тогда пожилой уже человек, опытный производственник Евстафии Лукич Кручинин. Был он из старых опытных раскройщиков, многолетней работой и примерным усердием поднявшийся до хло-
потной должности мастера и в конце концов — хоть и не имел технического образования, да и общее закончилось на четвертом году обучения — назначенный начальником цеха. Инженерная должность не добавила форсу Евстафию Лукичу: галстука он не, осилил, ходил всегда в сатиновой косоворотке и рабочей куртке (в цехе куртка сменялась темным халатом) — и всем своим видом, особенно свисающими казацкими усами, напоминал того рабочего, который на повсеместно известном плакате разбивал тяжелым молотом цепи, опутывающие земной шар.
Когда шишки посыпались особенно густо, Евстафий Лукич взорвался:
— Надоело мне каждый день выслушивать одно и то же! В начальники не напрашивался. Предупреждал загодя: моей грамоты для такой должности не хватит. Кожу прибыльно раскроить сам умею и другого научу. А все эти комплекты, чтобы пять пар одного росту, семь пар другого, десять пар третьего, не могу. Решительно и в последний раз заявляю: отказываюсь! Освобождайте по-хорошему!
Сказано было, вообще-то, не в первый раз, но столь категорично впервые. И технический директор Александр Ефимович Дерюгин точно уловил: струна натянулась до предела, вот-вот и лопнуть может.
— Евстафий Лукич, вполне тебя понимаю, понимаю и сочувствую,— сказал он начальнику раскройного цеха.— Но войди и ты в мое положение. Не могу же я сразу вот так, сегодня же, тебя освободить. Замена нужна. А начальники цехов, сам знаешь, на дороге не валяются.
— Плохо смотрите,— резко возразил Евстафий Лукич.— Один вон третий месяц по юфтевому цеху взад-вперед прогуливается. Ему ли в сменных мастерах околачиваться! Не один год цехом начальствовал...
— Но не раскройным,— парировал Александр Ефимович.
— Он в штамповке начальствовал,— не обращая внимания на возражение технического директора, продолжал Евстафий Лукич,— а там дело куда хитрее. Наш комплект — пара голенищ да пара головок, и все тут, а там пара подошв, пара стелек, пара подметок, пара задников, пара набоек... Да что мне вам рассказывать, а то вы не знаете.
— Об этом стоит подумать...— как бы про себя произнес Александр Ефимович и тут же оборвал сам себя:— Но мы отвлеклись...
И направил планерку по накатанному руслу.
В тот же день в конце первой смены Петра вызвали к техническому директору.
— Помнится, я сказал, что посылаем тебя в юфтевый ненадолго,— обратился к Петру Александр Ефимович.
— Было сказано,— подтвердил Петр.
— Так вот. Отыскалась и тебе настоящая работа...-Остановился, как бы ожидая вопроса, но, не дождавшись его, закончил:— Начальником раскройного цеха. Как смотришь?
Нельзя сказать, что предложение это очень уж обрадовало Петра. Его, понятно, больше интересовало кожевенное, а не обувное производство. В кожевенном деле у него и опыта, и знаний было побольше. Но хорошо хоть то, что сочли все-таки нужным спросить его согласия...
Впрочем, иллюзия эта тут же была развеяна.
— Приказ я уже подписал,— добавил Александр Ефимович.
В который уже раз приходилось Петру приниматься за новое для себя дело. Он и сам успел заметить, что начальство частенько пересаживает его с грядки на грядку, особо не раздумывая, приживется ли... Видно, уповали на его живучесть, смекалку и старательность. Конечно, приятно, когда начальство о тебе хорошего мнения, но приниматься за новое дело всегда нелегко. Кстати, не такое оно и простое.
С одной стороны, как совершенно правильно отметил Евстафий Лукич, скомплектовать дневной наряд в раскройном цехе значительно проще, нежели в штамповочном. Все-таки не тысяча видов различных деталей, а всего сотни полторы. Зато, с другой стороны, на вырубке этих тысяч разнообразных деталей в штамповочном цехе заняты всего десять — двенадцать рубщиков на тяжелых прессах, а в раскройном цехе, где раскрой ведется вручную, этим делом занято более сотни раскройщиков. И вполне понятно, спланировать работу ста человек гораздо сложнее, нежели работу десяти.
Словом, как оно обычно и получается, та работа проще и легче, которую назначено делать не тебе, а другому. Зато своя работа, если, конечно, она настоящая и намерен ее сделать не как-нибудь, не халтуркой, а как должно быть,— такая своя работа всегда нелегкая.
На новой работе Петру очень пригодился опыт, полученный когда-то в штамповочном цехе. Он постарался полностью использовать нажитое. Прежде всего заручился согласием
Александра Ефимовича назначить Кручинина помощником начальника раскройного цеха, а также согласием самого Евстафия Лукича принять это назначение. Затем в первый же день совместной работы поговорил со своим помощником по душам: начал с откровенного признания, что в раскройном деле не много смыслит, и прямо сказал, что всецело полагается на его богатейший многолетний опыт и твердо рассчитывает на его помощь и поддержку.
Поговорили хорошо и друг друга поняли.
— А теперь,— сказал Петр в завершение разговора,— продолжайте работать так же, как работали. Меня, считайте, как будто и нет. Я несколько дней погуляю по цеху, присмотрюсь к делу. Единственное, что сразу возьму на себя,— это на планерки буду сам ходить.
— Чтобы, значит, за мои грехи вам шею мылили,— усмехнулся Евстафий Лукич.— Ладно ли так-то?..
— Очень даже ладно, — засмеялся Петр.— Ну, посудите сами. Вы дело знаете, а для меня оно пока что темный лес. Поэтому ваше время дороже моего стоит. Вот я вам лишний час в день и сберегу.
— Ну разве что так,— согласился Евстафий Лукич. Посмотрел с улыбкой на Петра и добавил:— Однако с вами, Петр Николаич, можно кашу варить.
— Сварим, Евстафий Лукич, даже и не сомневайтесь,— заверил его Петр.
После этого обнадеживающего разговора Петр вспомнил, что почти такой же разговор состоялся у него, когда он принимал штамповочный цех.
«Ничего удивительного!.— сказал сам себе Петр.— Обстановка-то в точности такая же. Вся и разница, что теперь я сам малость поумнее стал...» И подумал, что все это — и то, и другое — как раз и неплохо. Там хоть и не сразу, но в конце концов все же дело наладилось. Ну и здесь наладится.
Забегая опять вперед, скажем, что оптимистическая уверенность Петра подтвердилась. Прошло всего каких-то две недели, и вопрос о систематических недодачах кроя был, как выразился Михаил Иванович, «снят с повестки дня».
Как и рассчитывал Петр, выручил опыт штамповочного. Прежде всего Петр нащупал «узкое место».
Здесь Петр Николаевич, заметив, что мне трудно коротко и достаточно внятно изложить суть дела, вмешался и продиктовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
В этой неблагодарной должности состоял тогда пожилой уже человек, опытный производственник Евстафии Лукич Кручинин. Был он из старых опытных раскройщиков, многолетней работой и примерным усердием поднявшийся до хло-
потной должности мастера и в конце концов — хоть и не имел технического образования, да и общее закончилось на четвертом году обучения — назначенный начальником цеха. Инженерная должность не добавила форсу Евстафию Лукичу: галстука он не, осилил, ходил всегда в сатиновой косоворотке и рабочей куртке (в цехе куртка сменялась темным халатом) — и всем своим видом, особенно свисающими казацкими усами, напоминал того рабочего, который на повсеместно известном плакате разбивал тяжелым молотом цепи, опутывающие земной шар.
Когда шишки посыпались особенно густо, Евстафий Лукич взорвался:
— Надоело мне каждый день выслушивать одно и то же! В начальники не напрашивался. Предупреждал загодя: моей грамоты для такой должности не хватит. Кожу прибыльно раскроить сам умею и другого научу. А все эти комплекты, чтобы пять пар одного росту, семь пар другого, десять пар третьего, не могу. Решительно и в последний раз заявляю: отказываюсь! Освобождайте по-хорошему!
Сказано было, вообще-то, не в первый раз, но столь категорично впервые. И технический директор Александр Ефимович Дерюгин точно уловил: струна натянулась до предела, вот-вот и лопнуть может.
— Евстафий Лукич, вполне тебя понимаю, понимаю и сочувствую,— сказал он начальнику раскройного цеха.— Но войди и ты в мое положение. Не могу же я сразу вот так, сегодня же, тебя освободить. Замена нужна. А начальники цехов, сам знаешь, на дороге не валяются.
— Плохо смотрите,— резко возразил Евстафий Лукич.— Один вон третий месяц по юфтевому цеху взад-вперед прогуливается. Ему ли в сменных мастерах околачиваться! Не один год цехом начальствовал...
— Но не раскройным,— парировал Александр Ефимович.
— Он в штамповке начальствовал,— не обращая внимания на возражение технического директора, продолжал Евстафий Лукич,— а там дело куда хитрее. Наш комплект — пара голенищ да пара головок, и все тут, а там пара подошв, пара стелек, пара подметок, пара задников, пара набоек... Да что мне вам рассказывать, а то вы не знаете.
— Об этом стоит подумать...— как бы про себя произнес Александр Ефимович и тут же оборвал сам себя:— Но мы отвлеклись...
И направил планерку по накатанному руслу.
В тот же день в конце первой смены Петра вызвали к техническому директору.
— Помнится, я сказал, что посылаем тебя в юфтевый ненадолго,— обратился к Петру Александр Ефимович.
— Было сказано,— подтвердил Петр.
— Так вот. Отыскалась и тебе настоящая работа...-Остановился, как бы ожидая вопроса, но, не дождавшись его, закончил:— Начальником раскройного цеха. Как смотришь?
Нельзя сказать, что предложение это очень уж обрадовало Петра. Его, понятно, больше интересовало кожевенное, а не обувное производство. В кожевенном деле у него и опыта, и знаний было побольше. Но хорошо хоть то, что сочли все-таки нужным спросить его согласия...
Впрочем, иллюзия эта тут же была развеяна.
— Приказ я уже подписал,— добавил Александр Ефимович.
В который уже раз приходилось Петру приниматься за новое для себя дело. Он и сам успел заметить, что начальство частенько пересаживает его с грядки на грядку, особо не раздумывая, приживется ли... Видно, уповали на его живучесть, смекалку и старательность. Конечно, приятно, когда начальство о тебе хорошего мнения, но приниматься за новое дело всегда нелегко. Кстати, не такое оно и простое.
С одной стороны, как совершенно правильно отметил Евстафий Лукич, скомплектовать дневной наряд в раскройном цехе значительно проще, нежели в штамповочном. Все-таки не тысяча видов различных деталей, а всего сотни полторы. Зато, с другой стороны, на вырубке этих тысяч разнообразных деталей в штамповочном цехе заняты всего десять — двенадцать рубщиков на тяжелых прессах, а в раскройном цехе, где раскрой ведется вручную, этим делом занято более сотни раскройщиков. И вполне понятно, спланировать работу ста человек гораздо сложнее, нежели работу десяти.
Словом, как оно обычно и получается, та работа проще и легче, которую назначено делать не тебе, а другому. Зато своя работа, если, конечно, она настоящая и намерен ее сделать не как-нибудь, не халтуркой, а как должно быть,— такая своя работа всегда нелегкая.
На новой работе Петру очень пригодился опыт, полученный когда-то в штамповочном цехе. Он постарался полностью использовать нажитое. Прежде всего заручился согласием
Александра Ефимовича назначить Кручинина помощником начальника раскройного цеха, а также согласием самого Евстафия Лукича принять это назначение. Затем в первый же день совместной работы поговорил со своим помощником по душам: начал с откровенного признания, что в раскройном деле не много смыслит, и прямо сказал, что всецело полагается на его богатейший многолетний опыт и твердо рассчитывает на его помощь и поддержку.
Поговорили хорошо и друг друга поняли.
— А теперь,— сказал Петр в завершение разговора,— продолжайте работать так же, как работали. Меня, считайте, как будто и нет. Я несколько дней погуляю по цеху, присмотрюсь к делу. Единственное, что сразу возьму на себя,— это на планерки буду сам ходить.
— Чтобы, значит, за мои грехи вам шею мылили,— усмехнулся Евстафий Лукич.— Ладно ли так-то?..
— Очень даже ладно, — засмеялся Петр.— Ну, посудите сами. Вы дело знаете, а для меня оно пока что темный лес. Поэтому ваше время дороже моего стоит. Вот я вам лишний час в день и сберегу.
— Ну разве что так,— согласился Евстафий Лукич. Посмотрел с улыбкой на Петра и добавил:— Однако с вами, Петр Николаич, можно кашу варить.
— Сварим, Евстафий Лукич, даже и не сомневайтесь,— заверил его Петр.
После этого обнадеживающего разговора Петр вспомнил, что почти такой же разговор состоялся у него, когда он принимал штамповочный цех.
«Ничего удивительного!.— сказал сам себе Петр.— Обстановка-то в точности такая же. Вся и разница, что теперь я сам малость поумнее стал...» И подумал, что все это — и то, и другое — как раз и неплохо. Там хоть и не сразу, но в конце концов все же дело наладилось. Ну и здесь наладится.
Забегая опять вперед, скажем, что оптимистическая уверенность Петра подтвердилась. Прошло всего каких-то две недели, и вопрос о систематических недодачах кроя был, как выразился Михаил Иванович, «снят с повестки дня».
Как и рассчитывал Петр, выручил опыт штамповочного. Прежде всего Петр нащупал «узкое место».
Здесь Петр Николаевич, заметив, что мне трудно коротко и достаточно внятно изложить суть дела, вмешался и продиктовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108