он знал, что мне намного проще читать на родном языке.
— Полистай! Людям куда больше пользы от этой книги, чем от моего рассказа!
Ночь была тихой, и в окно заглядывало звездное небо. Я прочел на обороте суперобложки: «Издревле человечество занимал вопрос, есть ли где-нибудь во Вселенной другие миры, где обитают разумные существа».
Эти проблемы и книга были мне знакомы. Эстонский перевод книги появился еще в 1964 году, всего лишь шесть лет спустя после ее выхода в оригинале. Однажды воскресным утром мы обсуждали книгу Шепли в доме коренного жителя острова Рухну Пээтера Росслайда. Один из последних рухнусцев шведского происхождения, Пээтер Росслайд был рыбаком, но в душе оставался художником: он мастерил для местных женщин прекрасные броши и прочие украшения, мужчинам делал маленькие карманные компасы и кроме того замечательно играл на скрипке. Как Аарон Кивиряхк на другом краю земного шара, на острове, так и Пээтер Росслайд с острова Рухну много размышлял над книгой Шепли, написанной простым языком. Умный человек — если постарается — напишет так, что и малообученному читателю по силам все понять, где бы он ни жил, по ту или по эту сторону земного шара.
Я привык читать с карандашом в руках, чтобы подчеркнуть или отметить на полях близкое и существенное для себя. Как видно, и у Аарона Кивиряхка была та же привычка — трудно было найти в книге «О звездах и человеке» непомеченные страницы. В тот вечер перед сном я прочел, например, такие подчеркнутые строчки:
«Не следует ли нам открыто признать спорной довольно привлекательную и надоевшую догму, согласно которой человек являет собой нечто особое, стоящее выше всего прочего? Может, оно и так. Я надеюсь, что так. Но только не из-за своего пребывания в пространстве и времени и не по своему энергосодержанию или химическому составу.
Мы должны смириться с фактом, что пребываем на периферии, что движемся вместе со своей звездой — Солнцем — на окраине одной из галактик, причем эта галактика сама является пылинкой миллиардозвездных галактик».
Слова «ничтожная частица» были дважды подчеркнуты. На следующее утро, когда Аарон Кивиряхк посмотрел, на чем я остановился, и заметил подчеркнутое им, он задумался и сказал:
— Следующую мою историю можно было бы назвать: ничтожная частица. Или еще лучше — пылинка.
ПЫЛИНКИ НА ВЕТРУ
Следующим вечером Аарон Кивиряхк продолжал свой рассказ. Понятно, что и старый Элиас был пылинкой, только особой — у него была цель. Элиас желал увезти нас подальше, отыскать место, где бы не мучил страх, что тебя сошлют в Сибирь. И Рахель была особой пылинкой, она доверилась Элиасу и тоже хотела уехать подальше. Для Пенну бегство с Пааделайда стало великим, небывалым приключением. Мой отец Тимму не поверил барону, счел сказанное Яагупу хитростью — отец должен был неизбежно последовать за Элиасом. Наама была отцовской дочерью, ясно, что и она поедет с ним. Меня же тянуло на Пааделайд. Но мое желание ничего не значило, я был несомой пылинкой. Яагуп тоже оставался такой же пылинкой, но не был несомой. Яагуп отдал отцу собранные им на дорогу деньги — может, не до последнего рубля,— взамен получил отцовскую долю в лодке и пихланукаский хутор. Лена могла оставаться жить в Пихланука сколько пожелает. Часть денег, вырученных на перевозке камней, Яагуп должен будет выслать отцу.
— Если только я сам вскоре не подамся вслед за вами,— сказал Яагуп скорее в утешение отцу, чем истинно в это поверив.
— Кто его знает...— отозвался отец.— Ты мой сын, а за родительские грехи карают детей.
— У тебя теперь стало больше сыновей,— сказал Яагуп, намекая на Пенну, с которым у отца не было кровной связи.— Значит, моя кара соответственно уменьшается.— Едва ли Яагуп думал этим обидеть отца, но такой уж он был на язык.
Отец ничего не ответил. Вот так и расстались: одни пылинки понеслись обратно на восток, другие — на запад. Позднее из писем узнали, что Яагупа и остальных вернувшихся на Пааделайд беженцев на этот раз барон и казенные власти и впрямь не покарали, но их готландский рейс совсем тоже не забылся: уже больше обычного следи
ли, куда и зачем они едут. Настоящая кара пришла позже, в 1919 году, во время войны ландесвера, когда на земле Эстонии, Латвии и Литвы Германия задумала основать Балтийское герцогство, где безраздельно правили бы бароны. Но эту войну бароны проиграли, и большинство из них лишилось своих поместий. Истинным карателем должна была в 1941 году стать Третья империя... Но я не хочу забегать слишком далеко вперед.
Что же стало с теми шестью спешившими на. запад па- аделайдскими беженцами, среди которых, сам того не желая, оказался я? Мы были не одни такие. После того как на трех парусниках Колумб пересек океан, тысячи и миллионы людей из Восточного полушария искали на Западном убежища и пристанища. Об этом написано много книг и снято множество фильмов. Кто сможет их прочитать и просмотреть — я ведь тоже не стану подробно пересказывать тебе наше путешествие. Будь я даже моложе, я бы все равно никогда не смог сделать это с таким искусством, как швед Вильгельм Муберг описывая переселение своих соотечественников. Боюсь, что и ты не сумеешь свежим слогом рассказать о моей жизни — у самого за плечами много лет. Когда будешь возвращаться, дам тебе «Переселенцев». Это толстое, четырехтомное издание на английском и немецком языках; эстонцы ни у себя на родине, ни тут, за рубежом, не создали ничего, равного этому, хотя и наш народ не раз подхватывал ветер. Пророк Мальтсвет повел своих приверженцев и последователей на восток, в Крым и на Кавказ, путь их был нелегок, и все же переселенцы Муберга запомнились мне больше, чем мальтсветовские последователи Вильде. Несмотря на то, что Вильде самому пришлось бежать с родины и долгие годы искать прибежища на чужбине. Муберга никто не преследовал, он мог спокойно всю жизнь у себя на родине, в Швеции, держать в руках перо. А может, именно поэтому книга Муберга сильнее? Наверное, писатель нуждается не только в беспокойстве, но и в покое. Ведь Вильде по таланту не уступает Мубергу — такой роман, как «Война в Махтра», надо поискать.
Переселенцы Муберга вышли на паруснике из Карламна весной 1850 года и лишь через восемь недель достигли Нью-Йорка. По пути они попадали в шторм, одолевали и встречные ветры, у них портилась провизия, капитану пришлось десять раз устраивать похороны. И на нашу долю достались шторма и встречные ветры, но за минувшие полстолетия плыть по морю стало безопаснее. Дядюшка Элиас приобрел билеты в третий класс двухтрубного парохода «Маргарет». В последний январский день 1906 года мы, четыреста пассажиров, взошли в Гетеборге на пароход и через три с половиной недели были в Канаде, в Монреале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Полистай! Людям куда больше пользы от этой книги, чем от моего рассказа!
Ночь была тихой, и в окно заглядывало звездное небо. Я прочел на обороте суперобложки: «Издревле человечество занимал вопрос, есть ли где-нибудь во Вселенной другие миры, где обитают разумные существа».
Эти проблемы и книга были мне знакомы. Эстонский перевод книги появился еще в 1964 году, всего лишь шесть лет спустя после ее выхода в оригинале. Однажды воскресным утром мы обсуждали книгу Шепли в доме коренного жителя острова Рухну Пээтера Росслайда. Один из последних рухнусцев шведского происхождения, Пээтер Росслайд был рыбаком, но в душе оставался художником: он мастерил для местных женщин прекрасные броши и прочие украшения, мужчинам делал маленькие карманные компасы и кроме того замечательно играл на скрипке. Как Аарон Кивиряхк на другом краю земного шара, на острове, так и Пээтер Росслайд с острова Рухну много размышлял над книгой Шепли, написанной простым языком. Умный человек — если постарается — напишет так, что и малообученному читателю по силам все понять, где бы он ни жил, по ту или по эту сторону земного шара.
Я привык читать с карандашом в руках, чтобы подчеркнуть или отметить на полях близкое и существенное для себя. Как видно, и у Аарона Кивиряхка была та же привычка — трудно было найти в книге «О звездах и человеке» непомеченные страницы. В тот вечер перед сном я прочел, например, такие подчеркнутые строчки:
«Не следует ли нам открыто признать спорной довольно привлекательную и надоевшую догму, согласно которой человек являет собой нечто особое, стоящее выше всего прочего? Может, оно и так. Я надеюсь, что так. Но только не из-за своего пребывания в пространстве и времени и не по своему энергосодержанию или химическому составу.
Мы должны смириться с фактом, что пребываем на периферии, что движемся вместе со своей звездой — Солнцем — на окраине одной из галактик, причем эта галактика сама является пылинкой миллиардозвездных галактик».
Слова «ничтожная частица» были дважды подчеркнуты. На следующее утро, когда Аарон Кивиряхк посмотрел, на чем я остановился, и заметил подчеркнутое им, он задумался и сказал:
— Следующую мою историю можно было бы назвать: ничтожная частица. Или еще лучше — пылинка.
ПЫЛИНКИ НА ВЕТРУ
Следующим вечером Аарон Кивиряхк продолжал свой рассказ. Понятно, что и старый Элиас был пылинкой, только особой — у него была цель. Элиас желал увезти нас подальше, отыскать место, где бы не мучил страх, что тебя сошлют в Сибирь. И Рахель была особой пылинкой, она доверилась Элиасу и тоже хотела уехать подальше. Для Пенну бегство с Пааделайда стало великим, небывалым приключением. Мой отец Тимму не поверил барону, счел сказанное Яагупу хитростью — отец должен был неизбежно последовать за Элиасом. Наама была отцовской дочерью, ясно, что и она поедет с ним. Меня же тянуло на Пааделайд. Но мое желание ничего не значило, я был несомой пылинкой. Яагуп тоже оставался такой же пылинкой, но не был несомой. Яагуп отдал отцу собранные им на дорогу деньги — может, не до последнего рубля,— взамен получил отцовскую долю в лодке и пихланукаский хутор. Лена могла оставаться жить в Пихланука сколько пожелает. Часть денег, вырученных на перевозке камней, Яагуп должен будет выслать отцу.
— Если только я сам вскоре не подамся вслед за вами,— сказал Яагуп скорее в утешение отцу, чем истинно в это поверив.
— Кто его знает...— отозвался отец.— Ты мой сын, а за родительские грехи карают детей.
— У тебя теперь стало больше сыновей,— сказал Яагуп, намекая на Пенну, с которым у отца не было кровной связи.— Значит, моя кара соответственно уменьшается.— Едва ли Яагуп думал этим обидеть отца, но такой уж он был на язык.
Отец ничего не ответил. Вот так и расстались: одни пылинки понеслись обратно на восток, другие — на запад. Позднее из писем узнали, что Яагупа и остальных вернувшихся на Пааделайд беженцев на этот раз барон и казенные власти и впрямь не покарали, но их готландский рейс совсем тоже не забылся: уже больше обычного следи
ли, куда и зачем они едут. Настоящая кара пришла позже, в 1919 году, во время войны ландесвера, когда на земле Эстонии, Латвии и Литвы Германия задумала основать Балтийское герцогство, где безраздельно правили бы бароны. Но эту войну бароны проиграли, и большинство из них лишилось своих поместий. Истинным карателем должна была в 1941 году стать Третья империя... Но я не хочу забегать слишком далеко вперед.
Что же стало с теми шестью спешившими на. запад па- аделайдскими беженцами, среди которых, сам того не желая, оказался я? Мы были не одни такие. После того как на трех парусниках Колумб пересек океан, тысячи и миллионы людей из Восточного полушария искали на Западном убежища и пристанища. Об этом написано много книг и снято множество фильмов. Кто сможет их прочитать и просмотреть — я ведь тоже не стану подробно пересказывать тебе наше путешествие. Будь я даже моложе, я бы все равно никогда не смог сделать это с таким искусством, как швед Вильгельм Муберг описывая переселение своих соотечественников. Боюсь, что и ты не сумеешь свежим слогом рассказать о моей жизни — у самого за плечами много лет. Когда будешь возвращаться, дам тебе «Переселенцев». Это толстое, четырехтомное издание на английском и немецком языках; эстонцы ни у себя на родине, ни тут, за рубежом, не создали ничего, равного этому, хотя и наш народ не раз подхватывал ветер. Пророк Мальтсвет повел своих приверженцев и последователей на восток, в Крым и на Кавказ, путь их был нелегок, и все же переселенцы Муберга запомнились мне больше, чем мальтсветовские последователи Вильде. Несмотря на то, что Вильде самому пришлось бежать с родины и долгие годы искать прибежища на чужбине. Муберга никто не преследовал, он мог спокойно всю жизнь у себя на родине, в Швеции, держать в руках перо. А может, именно поэтому книга Муберга сильнее? Наверное, писатель нуждается не только в беспокойстве, но и в покое. Ведь Вильде по таланту не уступает Мубергу — такой роман, как «Война в Махтра», надо поискать.
Переселенцы Муберга вышли на паруснике из Карламна весной 1850 года и лишь через восемь недель достигли Нью-Йорка. По пути они попадали в шторм, одолевали и встречные ветры, у них портилась провизия, капитану пришлось десять раз устраивать похороны. И на нашу долю достались шторма и встречные ветры, но за минувшие полстолетия плыть по морю стало безопаснее. Дядюшка Элиас приобрел билеты в третий класс двухтрубного парохода «Маргарет». В последний январский день 1906 года мы, четыреста пассажиров, взошли в Гетеборге на пароход и через три с половиной недели были в Канаде, в Монреале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54