.. Иногда и у страха глаза велики...
Тихо и безмолвно слушали старого Элиаса; молчали потом какое-то время и после того, как он кончил. Его слова теперь были совсем не теми, с которыми люди свыклись еще на Пааделайде до его ссылки в Псков. Никто их
тогда всерьез не принимал: чем скорее, чем быстрее и дальше, тем лучше! Отличие беженца от переселенца было чем-то новым в толкованиях Элиаса, и никто не мог сказать (то ли это шло от шведского управителя или самого Элиаса), что это полная неправда.
Швеция в то время вовсе не была еще богатой страной. Лишь последние две мировые войны, от которых она сумела разумно удержаться — продавая железо и прочий товар,— обогатили ее. Тогда, в девятьсот пятом и шестом годах, через Швецию прошло много переселенцев. Не было гарантий, что беженцы, которые, хотя и собираются переправиться через океан, вдруг не решат обосноваться в стране, где самим шведам не хватает работы и хлеба. И хотя управитель не принял за чистую монету леденящие рассказы баронов о грабителях, но какое-то влияние на него они имели. Было ясно, что шведский управитель старался избавиться от нас.
А что предлагает сам Элиас? Может, боится, что все эти люди сядут в Америке ему, старику, на шею? Возможно, у кого-то и пронеслись в голове такие мысли, но не было никого, кто бы их открыто высказал.
А кто был я, слабый на ноги пятнадцатилетний парнишка? К кому относил меня старый Элиас — к пересегленцам или беженцам? Мое единственное богатство — книги были со мной, значит, я переселенец? Но что я за переселенец, если дома осталась Лена? Что с ней сделали казаки?
И лишь теперь, последним из побывавших на берегу пааделайдцев, заговорил Яагуп. Он и слова не вставил, когда говорили Прийт и Элиас, что было истинным чудом при его обычной словоохотливости.
— Думаю, мы с Гаабрелем сходим, глянем, что за эти пару дней на Пааделайде стало. «Кукушка» — самая быстрая лодка. Возьмем у других лодок керосин и, если рано утром отправимся, завтра к вечеру должны бы дойти.
— А как с людьми на «Кукушке»?
— Покуда придется разместиться на остальных лодках.
— А если «Кукушка» не вернется?..
— Тогда ясно, что вам назад, на восток, дорога заказана.
— А что с вами самими станется?
— Мы воевать не собираемся. Будь что будет. Два мужика — меньше риска.
— Я все же пошел бы третьим. Втроем верней всего. Я такого роста, что за можжевеловым кустом меня и не разглядишь,— вставил накиский Пээтер, владелец мелочной лавки. Не иначе как забыл что-нибудь.
— Ты-то куда суешься! — сказала жена Пээтера.— Пусть помоложе кто плывет, неженатый.
— Я бы взял Пээтера, он из любой петли выскользнет,— сказал Яагуп.
Вот так и отправились они втроем, только сперва пришлось освободить «Кукушку» от пассажиров и их скарба, груз распределили на остальные лодки, после чего на них едва можно было повернуться. Котел для варева и отхожее ведро были всегда заняты, спать приходилось там, где сваливал сон.
Я бы тоже попросился на «Кукушку», из-за одной Лены только, но не стал этого делать: Яагуп бы все равно не взял меня с собой из-за моих больных ног. Тем больнее сжималось сердце в ожидании того, что скажут Яагуп, Гаабрель и Пээтер, когда вернутся,— да и пустят ли их вообще назад? Что будет, если «Кукушка» не вернется?.. На трех груженых, хотя и с палубами, лодках мы океан не одолеем, настолько-то каждый из нас в морском деле был просвещен. Ни летом, ни зимой, теперь и подавно. Пришлось бы оставить шведам и лодки, и всю более крупную поклажу — за плату или просто так... Вывернуть карманы и пустить в оборот, чтобы купить на какой-нибудь пароход билеты. Все ли это смогут? Едва ли найдется что-нибудь за душой у кордонщика и двух мужиков с материка, которые вместе с нами бежали от карательного отряда,— видимо, им придется тайком сойти на берег и остаться в Швеции. Не хотелось бы верить, что шведское правительство по первому требованию выдаст царским властям беженцев. Вряд ли о них и вспомнят. Они ведь могли скрыться в лесах, как и многие латыши-правдоискатели, нашедшие поначалу убежище в лесах.
Все знают, что пааделайдцы в лесах не скрываются. На Пааделайде и леса-то нет. И камневозных лодок у причала и на якоре больше не было. Барону, если он еще остался на Сааремаа в своей мызе, может, даже жалко нас — с кого он еще получит за эту голую каменистую землю такую ренту?! А может, Маак тоже сбежал в Швецию — вдруг еще встретимся тут?
Наверное, и других беженцев мучили подобные мысли, но никто об этом не заговаривал. Это было в обычае островитян — не сетовать. Суровое море, скудная земля и царские шпики отучили пааделайдцев роптать. Раскрой глаза и уши, а рта не раскрывай, особенно если твой собрат в такой же беде и помочь вы друг другу не в силах.
Ночью в своей плохонькой одежонке исчезли два мужика с Большой земли, челнок по-прежнему был на привязи у «Своего острова». Кто-то из наших, знавших готландское побережье и местных жителей, отвез их ночью на берег. Люди, видимо, знали, что это сделали мы, но все делали вид, будто ночью ничего не случилось, никто ничего не слышал. Когда старый Элиас и учитель Прийт опять побывали у управителя и вернулись, то и они не обмолвились о двух исчезнувших беженцах, не было, видно, об этом разговора и у шведа. Может, тот сам ничего не слышал или нарочно прикинулся глухим, но нам никаких неприятностей это исчезновение не принесло.
Погода для первой половины января стояла мягкая, особого льда у Готланда не было, уже который день задувал южный ветер. Яагупу, Гаабрелю и Пээтеру легче добраться до Пааделайда и вернуться обратно на Готланд. Люди не спали, день и ночь были настороже, словно их ожидание могло чем-нибудь помочь «Кукушке».
Я тоже не спал, дремал на ногах. Нужно было все же упросить Яагупа, чтобы он взял меня с собой. Я бы помогал Гаабрелю держать вахту, пока Яагуп и Пээтер разведают обстановку... Только вот удалось ли им вообще уйти с Пааделайда, может, все трое уже шагают по дороге в Сибирь?..
Есть не хотелось, к горлу подступала тошнота, хотя мы стояли на якоре возле Готланда в тихой бухте. Вина перед Леной давила на сердце — я обязан был силой привести Лену в лодку... Сколько там этой силы у меня было, но я и ее не использовал...
Пенну, моему сводному брату, этому мальчишке, было на что поглядеть и чем заняться на нашем переполненном судне, и желания хватало. Вначале его чуждались, о поступке Рахели все знали. Но даже для меня (кто, наверное, сильнее всех ненавидел Пенну) не осталось без внимания, что людям он был не противен. Он был смелым пареньком. Видимо, все происходившее в эти дни казалось ему небывалым приключением. Сама Рахель, его мать (которая, что поделать, и мне с Наамой приходилась матерью), была умной и хитрой и сына на виду у всех не баловала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Тихо и безмолвно слушали старого Элиаса; молчали потом какое-то время и после того, как он кончил. Его слова теперь были совсем не теми, с которыми люди свыклись еще на Пааделайде до его ссылки в Псков. Никто их
тогда всерьез не принимал: чем скорее, чем быстрее и дальше, тем лучше! Отличие беженца от переселенца было чем-то новым в толкованиях Элиаса, и никто не мог сказать (то ли это шло от шведского управителя или самого Элиаса), что это полная неправда.
Швеция в то время вовсе не была еще богатой страной. Лишь последние две мировые войны, от которых она сумела разумно удержаться — продавая железо и прочий товар,— обогатили ее. Тогда, в девятьсот пятом и шестом годах, через Швецию прошло много переселенцев. Не было гарантий, что беженцы, которые, хотя и собираются переправиться через океан, вдруг не решат обосноваться в стране, где самим шведам не хватает работы и хлеба. И хотя управитель не принял за чистую монету леденящие рассказы баронов о грабителях, но какое-то влияние на него они имели. Было ясно, что шведский управитель старался избавиться от нас.
А что предлагает сам Элиас? Может, боится, что все эти люди сядут в Америке ему, старику, на шею? Возможно, у кого-то и пронеслись в голове такие мысли, но не было никого, кто бы их открыто высказал.
А кто был я, слабый на ноги пятнадцатилетний парнишка? К кому относил меня старый Элиас — к пересегленцам или беженцам? Мое единственное богатство — книги были со мной, значит, я переселенец? Но что я за переселенец, если дома осталась Лена? Что с ней сделали казаки?
И лишь теперь, последним из побывавших на берегу пааделайдцев, заговорил Яагуп. Он и слова не вставил, когда говорили Прийт и Элиас, что было истинным чудом при его обычной словоохотливости.
— Думаю, мы с Гаабрелем сходим, глянем, что за эти пару дней на Пааделайде стало. «Кукушка» — самая быстрая лодка. Возьмем у других лодок керосин и, если рано утром отправимся, завтра к вечеру должны бы дойти.
— А как с людьми на «Кукушке»?
— Покуда придется разместиться на остальных лодках.
— А если «Кукушка» не вернется?..
— Тогда ясно, что вам назад, на восток, дорога заказана.
— А что с вами самими станется?
— Мы воевать не собираемся. Будь что будет. Два мужика — меньше риска.
— Я все же пошел бы третьим. Втроем верней всего. Я такого роста, что за можжевеловым кустом меня и не разглядишь,— вставил накиский Пээтер, владелец мелочной лавки. Не иначе как забыл что-нибудь.
— Ты-то куда суешься! — сказала жена Пээтера.— Пусть помоложе кто плывет, неженатый.
— Я бы взял Пээтера, он из любой петли выскользнет,— сказал Яагуп.
Вот так и отправились они втроем, только сперва пришлось освободить «Кукушку» от пассажиров и их скарба, груз распределили на остальные лодки, после чего на них едва можно было повернуться. Котел для варева и отхожее ведро были всегда заняты, спать приходилось там, где сваливал сон.
Я бы тоже попросился на «Кукушку», из-за одной Лены только, но не стал этого делать: Яагуп бы все равно не взял меня с собой из-за моих больных ног. Тем больнее сжималось сердце в ожидании того, что скажут Яагуп, Гаабрель и Пээтер, когда вернутся,— да и пустят ли их вообще назад? Что будет, если «Кукушка» не вернется?.. На трех груженых, хотя и с палубами, лодках мы океан не одолеем, настолько-то каждый из нас в морском деле был просвещен. Ни летом, ни зимой, теперь и подавно. Пришлось бы оставить шведам и лодки, и всю более крупную поклажу — за плату или просто так... Вывернуть карманы и пустить в оборот, чтобы купить на какой-нибудь пароход билеты. Все ли это смогут? Едва ли найдется что-нибудь за душой у кордонщика и двух мужиков с материка, которые вместе с нами бежали от карательного отряда,— видимо, им придется тайком сойти на берег и остаться в Швеции. Не хотелось бы верить, что шведское правительство по первому требованию выдаст царским властям беженцев. Вряд ли о них и вспомнят. Они ведь могли скрыться в лесах, как и многие латыши-правдоискатели, нашедшие поначалу убежище в лесах.
Все знают, что пааделайдцы в лесах не скрываются. На Пааделайде и леса-то нет. И камневозных лодок у причала и на якоре больше не было. Барону, если он еще остался на Сааремаа в своей мызе, может, даже жалко нас — с кого он еще получит за эту голую каменистую землю такую ренту?! А может, Маак тоже сбежал в Швецию — вдруг еще встретимся тут?
Наверное, и других беженцев мучили подобные мысли, но никто об этом не заговаривал. Это было в обычае островитян — не сетовать. Суровое море, скудная земля и царские шпики отучили пааделайдцев роптать. Раскрой глаза и уши, а рта не раскрывай, особенно если твой собрат в такой же беде и помочь вы друг другу не в силах.
Ночью в своей плохонькой одежонке исчезли два мужика с Большой земли, челнок по-прежнему был на привязи у «Своего острова». Кто-то из наших, знавших готландское побережье и местных жителей, отвез их ночью на берег. Люди, видимо, знали, что это сделали мы, но все делали вид, будто ночью ничего не случилось, никто ничего не слышал. Когда старый Элиас и учитель Прийт опять побывали у управителя и вернулись, то и они не обмолвились о двух исчезнувших беженцах, не было, видно, об этом разговора и у шведа. Может, тот сам ничего не слышал или нарочно прикинулся глухим, но нам никаких неприятностей это исчезновение не принесло.
Погода для первой половины января стояла мягкая, особого льда у Готланда не было, уже который день задувал южный ветер. Яагупу, Гаабрелю и Пээтеру легче добраться до Пааделайда и вернуться обратно на Готланд. Люди не спали, день и ночь были настороже, словно их ожидание могло чем-нибудь помочь «Кукушке».
Я тоже не спал, дремал на ногах. Нужно было все же упросить Яагупа, чтобы он взял меня с собой. Я бы помогал Гаабрелю держать вахту, пока Яагуп и Пээтер разведают обстановку... Только вот удалось ли им вообще уйти с Пааделайда, может, все трое уже шагают по дороге в Сибирь?..
Есть не хотелось, к горлу подступала тошнота, хотя мы стояли на якоре возле Готланда в тихой бухте. Вина перед Леной давила на сердце — я обязан был силой привести Лену в лодку... Сколько там этой силы у меня было, но я и ее не использовал...
Пенну, моему сводному брату, этому мальчишке, было на что поглядеть и чем заняться на нашем переполненном судне, и желания хватало. Вначале его чуждались, о поступке Рахели все знали. Но даже для меня (кто, наверное, сильнее всех ненавидел Пенну) не осталось без внимания, что людям он был не противен. Он был смелым пареньком. Видимо, все происходившее в эти дни казалось ему небывалым приключением. Сама Рахель, его мать (которая, что поделать, и мне с Наамой приходилась матерью), была умной и хитрой и сына на виду у всех не баловала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54